Кусь во мраке

Минут двадцать потребовалось на перечисление всех возможных наград и титулов, а так же их невероятных обладателей. И, в следствие того, что к кошкам моё отношение не граничило с фанатичной любовью, большинство информации я так и не запомнил. Клички животных тоже не потрудились застрять в моём уставшем за эти полчаса мозгу. Если бы я только знал, что вся эта информация, хотя и косвенно, но имеет отношение к делу, я был бы куда внимательнее.

Прослушав внушительную лекцию о сложности разведения кошачьих, их классификации и породных качеств, я засобирался к выходу. В моей голове было слишком много информации, на получение которой я никак не рассчитывал. Хозяйка дома невозмутимо проводила меня до двери. Хорошо, что в этот момент мимо нас прошёл её муж – мистер Реббитс, который и вернул меня в чувства, спросив, всё ли я осмотрел. Подумать только, я мог уйти, совершенно забыв о цели моего прихода!

Впрочем, многое из того, что я увидел в тот день, у меня попросту вылетело из головы в тот миг, когда меня провели в ту самую комнату, где и был обнаружен наш странный душевнобольной. Однако кое-что мне всё же удалось вспомнить спустя пару дней. Вероятней всего, мой сбитый с толку разум великодушно стёр из моей головы то самое гнетущее чувство необъяснимой тревоги, когда я вошёл внутрь. Эти ощущения, взявшиеся невесть откуда, заставляли меня в тот день вести себя в крайней степени не учтиво, без присущих формальностей и тонкостей в разговорах. Впрочем, последних было даже более чем недостаточно, потому как Реббитсоны суетились по всему дому и шумно переговаривались. Про меня они забыли совершенно, хотя сказать по совести, как и про комнату, в которой я находился. Очень точной фразой можно было описать деятельность этой премилой пары, фразой, что кинула мне хозяйка фермы между делом:

–Картошка сама себя не выкопает, а огород сам себя не польёт.

С этим я спорить не стал, хотя меня несколько смутили эти рассуждения в данный момент, на улице стоял конец февраля.

Не вооружённым глазом было видно, что хозяева дома избегали этого места и, вероятно, даже не стали ничего трогать, суеверно избегая этой комнаты.

Как оказалось, моя догадка попала точно в цель. Когда я упоминал об интересе к личным вещам, Реббитсоны указали мне на небольшую спортивную сумку, и комод, в котором лежали письменные принадлежности и несколько книг.

Досконально изучив обстановку, я принялся за личные вещи Джеймса. Сказать по правде, я не ожидал найти ничего существенного, что хоть немного указывало бы на источник умопомрачения больного. Однако удача, которая нередко накрывала меня своей щедрой ладонью от града неприятностей и на этот раз не покинула меня.

В одном из ящиков комода я обнаружил толстую тетрадь, которая была заполнена практически полностью причудливо-неряшливым почерком.

Больше ничего ценного обнаружить не удалось, и в силу растущего чувства беспокойства, сопутствующему пребыванию в этом доме, я поспешил удалиться.

И только уходя за порог, мой взгляд зацепился за вполне обыденную и присущую этому дому картину. Однако что-то во мне как будто оборвалось, когда я разглядел в свете электрической лампы пушистый силуэт великолепной персидской породы. Не знаю почему, но это животное породило внутри меня смутное беспокойство.

Мне известно, что любопытство, которое присуще этим животным, может достигать небывалых высот. Я так же принимаю во внимание тот факт, что наличие целой вереницы кошачьих туалетов в одном доме мистера и миссис Реббитсонов допускает изрядное количество этих всеми любимых существ. Но лишь одно из них в тот день сидело на деревянном подоконнике, выпучив на меня немигающие жёлтые глаза. Ничего не обычного в этом взгляде можно было бы и не заметить. И даже малейшими отклонениями от нормы можно было бы пренебречь. Но тот момент, когда мой взор упал на взгляд этого существа, мне открылась часть правды.

Я не могу сказать, что именно я узнал в тот миг. Так же я не уверен, что на меня не подействовала атмосфера дома, которая, к слову сказать, была вполне располагающей и уютной, если бы можно было исключить мою тревогу.

Мне показалось, что во взгляде этой роскошной морды читалась вполне человеческая усмешка. Я ощутил это довольно явственно: как будто весь её вид бросал мне вызов. Мне, и, вероятно, этому несчастному из палаты 312б.

Глава 3

Когда я, наконец, покинул ферму в Аутстоке, мне стало значительно легче. Обратная дорога сквозь сильный ветер с дождём не так удручала меня, как осадок пережитых минут в этом странном месте. И хотя моя безрадостная и скучная поездка казалась мне невыносимо долгой, я решил отложить прочтение записей душевнобольного на потом, что бы изучить всё более обстоятельно.

Дома меня ожидала очередная загадка, ответ на которую я так и не нашёл. Разумеется, я предполагал, что подобное может произойти со всяким любителем кошек, однако, не являясь в их числе, я всё же получил это странное послание.

Насколько я могу помнить, проходная комната Реббитсонов, которая была изолирована от уличных кошек и тех, что прятались внутри дома, выглядела неприступно. Именно там под дулом ружья я в спешке снимал свою обувь, что бы иметь возможность зайти внутрь. Конечно, моё внимание было притуплено, когда я покидал ферму, в спешке я сделал неверный вывод, что попросту мои ботинки прохудились от такой малоприятной дождливой погоды, и быстро смирился с этим фактом.

Когда же я прибыл домой, то оказалось, что вовсе не вода поспособствовала моим следующим нескольким дням насморка и обострившейся простуды. Скверный запах, который доносился из моих ботинок я не смог отмыть никакими средствами и химическими составами, бывшими в моём распоряжении. Мне пришлось принять поражение после многих попыток истребить мерзкий запах, моя обувь больше не могла мне служить, и ничего другого не оставалось, как попросту выбросить её.

Однако моё разочарование вскоре сменила настоящая паника: после избавления от удобной и мягкой обуви злополучный смрад всё ещё витал по моему дому. Я с ужасом пытался определить месторасположение источника, но даже избавление от всего того, что так или иначе соприкасалось с моей обувью, не дало никаких результатов. В конечном итоге мне пришлось смириться с тем, что на какое-то время этот скверный дух будет жить в моём доме.

Теперь я без особого труда мог определить характер того самого взгляда, бросающий мне вызов и с дерзкой усмешкой вопрошающий: “Да, и что?”. Этот взгляд теперь заиграл новыми красками. Весьма не приятными красками, на мой непритязательный вкус.

Как бы это странно не звучало, но на некоторое время я совершенно забыл о рукописи, которая так и лежала в моём шкафу с того самого дня, когда я вернулся и обнаружил неприятный сюрприз в своих ботинках. На следующий день мне пришлось отправиться на дежурство, где меня ожидало много работы. В нашей лечебнице с самого утра воцарилась суматоха в связи с внезапным обострением ментального состояния многих наших пациентов. В нашей практике такие дни предусматривались, однако этот период времени совершенно не соответствовал нынешнему. Странным было то, что наш недавно поступивший пациент из камеры 312б вёл себя тихо, судя по словам старших коллег. Остальным же пришлось медикаментозно снижать уровень возбуждения, отчего весь день прошёл в суете.

В последующие дни в лечебнице отмечалось, что уровень возбуждения пациентов стал постепенно снижаться, что, впрочем, никак не упростило работу. Домой я приходил измотанный, и совершенно не в состоянии чем-либо заниматься.

Тем не менее, в один из таких дней я отметил некоторые странные изменения, отчёт которым я не отдавал раньше. Эти изменения случились раньше, возможно даже тогда, когда наша лечебница обзавелась таким уникальным случаем в лице бледного худощавого молодого человека.

В лечебнице имени святого Ривса есть специальное место, отведённое для курения всего лечащего персонала. Не имеющий этой пагубной привычки, я, тем не менее, стараюсь каждый раз выходить подышать на свежий воздух, чтобы набраться сил и очистить свои мысли от всего постороннего.

В тот день погода была облачной, вот-вот собирался зарядить дождь, от чего в душе было так же пасмурно и тоскливо.

На курительной станции кроме меня было ещё два человека. Они как-то странно смотрели друг на друга и молчали. Молчал и я.

И тут в мою голову пришла странная мысль, которая заставила меня очнуться от оцепенения. Я огляделся, и стал прислушиваться. Из нашей лечебницы доносились крики и странные звуки, однако я не услышал того, что обычно было естественным сопровождением в этом месте, что и послужило поводом для смутного беспокойства.

Лес, который обступал нашу лечебницу со всех сторон, был безмолвен. Этот факт, который я осознал только теперь, но чувствовал все эти дни, пробил оборону моей логики и фактов, оставляя место недоумению и новым вопросам.

Моё открытие, которым я сразу поделился с молодыми врачами, сотворило с их лицами нечто такое, что бывает с особо буйными пациентами, которым вкололи лошадиную дозу транквилизатора.

Однако они признались мне, что давно замечали эту некую, почти физическую пустоту, в которой теперь проходили все их перерывы на курение.

Так или иначе, но то, что обозначили эти не слишком красноречивые молодые люди, словесные обороты которых уж слишком походили на типичный говор хирургов, или гомеопатов, я с горечью принял и согласился с ними.

Вдруг откуда ни возьми взявшиеся слухи о том, что зверь, напавший на пациента из палаты 312б, последовал за ним и прячется где-то неподалёку, стали активно распространяться. Я был в недоумении, почему и зачем кому-то вздумалось придумать всё это, но я никак не мог отделаться от глупой мысли, что эти слухи могли быть отчасти правдой, в свете последних событий. Передающие эти сомнительные сведения утверждали, что слыхали нечто странное, какие-то неестественные звуки, которые доносились из подвала. Объяснить их никто не мог, но так же не нашлось и смельчаков, отважившихся пролить свет на это явление с практической стороны вопроса.

По всему выходило, что уж если где и могло обосноваться то самое существо, так только в подвале. Впрочем, так или иначе, а не слишком крепкая психика пациента могла надломиться от чего угодно, так что стоило ли сильно беспокоиться ещё и насчёт неподтверждённым сведениям?

Лечебница, в которой я проходил практику, хоть и имела известность во многих городах, не была обустроена должным образом. И хотя большинство современных диагностических и лечебных машин в ней хватало, капитальный ремонт, по словам одного из старожилов, откладывался всякий раз, когда о нём назревали мысли у персонала.

Однако этот прискорбный факт в тот день скорее послужил мне на руку, дав возможность проверить свои опасения.

В сырых подвальных помещениях, где хранились различные бумаги и архивы, вперемешку с нагромождением мебели и мусора, была вполне подходящая атмосфера для пристанища различного рода непрошеных гостей. Если бы это не была лечебница, я бы непременно подал жалобу на антисанитарию в соответствующие органы. Однако с крысами тут боролись радикально и своевременно, применяя все возможные методы и уловки для сокращения их численности. По словам одного из проходившего тут практику рыжему и довольно пухлому мужчины средних лет, а после оставшемуся тут на весьма приличное жалование, основной бедой лечебницы были тараканы и пауки. Впрочем, последние были безобидны и обитали исключительно в сыром подвальном помещении, тогда когда первых можно было обнаружить где и когда угодно. Среди врачей даже ходили анекдоты, в которых дневной рацион душевнобольных пациентов дополнялся независимо от их желания некоторым корректировочным процентом животного белка, преимущественно в ночное время.

Чувство тревоги, которое нарастало во мне, очень мешало работе. Как человек не робкого десятка, я решил разделаться со своими опасениями раз и навсегда, чтобы иметь возможность в числе первых опровергнуть всяческие поползновения в сторону подвала и его не слишком экзотических обитателей.

Я не стал ждать случая, а спустился в подвальное помещение, где намеревался сразу же получить ответ на свой вопрос. При мне это место никогда не закрывали на замок, так как охотников посидеть практически в полной темноте с большим количеством ползучих тварей было не много.

Керосиновая лампа горела слабо. Моя оплошность была обнаружена лишь тогда, когда я уже открыл двери подвала. В лампе не было горючего, и я имел все шансы на то, что бы остаться без света в любой момент. Не могу себе представить, что пугало меня больше: остаться наедине с полчищами тараканов и пауков, или же обнаружить, что их там больше нет.

Осторожно ступая во мрак тускло освещённых через грязные окна углов, я прислушивался.

Разумеется, я не наделся, что мой слух уловит хоть малейшие колебания каких бы то не было существ, но всё же я решил не пренебрегать и этим.

Приглушённые звуки, природа которых была совершенно для меня ясна, доносились сверху. Топот и дикие крики были практически не слышны, хотя я был удивлён тому, что я вообще их слышу.

Глава 4

Пожалуй, я не могу отнести себя к особо впечатлительным особам, таким, как правило, не место в медицине – слишком велика вероятность из медика превратиться в пациента. Тем не менее, в тот момент, когда я осторожно ступал по тёмному подвалу моё собственное воображение сыграло со мной злую шутку. По крайней мере, я до сих пор надеюсь на это. И хотя нельзя с уверенностью сказать, что я что-то видел и слышал, всё же какая-то часть меня прагматично и настойчиво уверена: там что-то было.

Я то и дело натыкался на старую мебель, заходя всё глубже и глубже в тёмный заваленный зал, совершенно не отдавая себе в этом отчёт. В какой-то степени я был заворожён этой мрачной разрухой, нагромождением документов и личных дел пациентов давно минувших лет.

Мои шаги разносились гулким эхом, но кроме этого я не слышал практически ничего. До определённого момента.

Когда я наткнулся на очередной стол, едва не уронив лампу из рук и не устроив пожар, я уловил какое-то движение справа от себя.

Что-то крупное переметнулось вглубь подвала, и когда я посветил в ту сторону дрожащими руками, то, разумеется, ничего не увидел. Ничего, кроме тихо падающих ворсинок тёмного цвета. И в этот самый миг я явственно ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Я ощутил это столь явственно, что меня охватил ужас.

Что было потом я помню смутно. Я знаю лишь, что моя стремительность и целенаправленность в этот момент превосходили все возможности человека. Вопреки подгоняющему меня ужасу неизвестного, я всё же несколько раз умудрился оглядеться. Быть может, меня так никто и не преследовал, однако как же тогда объяснить те звуки, что раздавались за моей спиной? Мои собственные шаги не шли ни в какое сравнение с тем топотом и треском, что преследовал меня. И всё же, я так ничего и не увидел, вероятно, именно это оберегло мой бедный разум от помешательства, когда мои трясущиеся руки в спешке закрывали двери на задвижки. Какое-то время я ждал и прислушивался, может быть, зверь даст о себе знать гулкими ударами. Но этого не случилось, и я спешно покинул это мрачное место, решив пока что не сообщать никому о своём открытии. Да и можно ли было отнести вполне вероятную игру моего воображения к чему-то важному?