Операция «Магнит»

В общем, отправили мы ему почтой на университетский адрес (домашнего не знали) письмо, в котором очень вежливо и с массой комплиментов попросили по возможности растолковать содержание прилагаемой записки, сообщили свой телефон.

Выходные я проковырялся с прибором, пытаясь как-то его реанимировать. Бесполезно. Значит, надо было нести в ремонт или искать замену аккумулятору. Это требовало времени, так как нужный «развал» электроники был от нас на другом конце Москвы. В итоге начало «новой жизни» у Тани пришлось отложить, что, впрочем, не очень ее расстроило. А мы погрузились в прозу очередной рабочей недели. Трудовые будни издательского дома, где мы зарабатывали на жизнь переводами иностранной литературы, были весьма насыщенными.

Прошло дней десять. Алексеев молчал. Пришлось разориться и позвонить по междугороднему в деканат Востфака СПбГУ. Там подтвердили, что господин профессор в природе существует, приняли для него нашу телефонограмму с напоминанием про письмо и просьбой перезвонить, «если не затруднит».

Тем временем решили все-таки предварительно оценить камешки, которые могли украсить наш скромный бюджет. Захватив заодно неисправный аккумулятор, я направился к нашему знакомому геологу-минеральщику Олегу. В начале 90-х он стал никому не нужен со своей «романтикой тайги» и кое как устроился в частном ювелирном салоне на Арбате, где-то чуть не под крышей исторического здания, с пятиметровыми пролетами между этажами. Лифт, конечно, «на ремонте». Поработал ногами. Клиентов не было, поэтому Олег мог уделить мне определенное время. Долго изучал камни со всякими линзами и подсветками. Затем как-то странно посмотрел на меня.

– Ну что тебе сказать… В обоих случаях это корунд, то бишь, свободный глинозем – окись алюминия. Для его образования из полевого шпата требуется давление выше 10 кбар и температура не ниже 1500 градусов по Цельсию, что соответствует глубинам в земной коре порядка 30 километров. По твердости уступает только алмазу. А чтобы вся это прелесть оказалась на поверхности, нужен еще прямой вулканический выброс. Дело давнее, поэтому не обошлось без размыва древних горных пород. Устраивает? Ладно, не печалься. Это драгоценные камни высшего класса – рубин, по-нашему – яхонт, и сапфир. Красный цвет придает хром, синий – титан и железо. Качество надо смотреть на спецприборах, но определенно выше среднего. У нас нечто подобное водилось на Среднем и Полярном Урале, но поскромнее, для ювелирки редко подходило. Где ты их взял?

– В Рангуне, на Эмпориуме.

– Это что такое?

– Оптово-розничная выставка-продажа драгоценных и полудрагоценных камней, а также жемчуга. Говорят, в те годы такие аукционы регулярно проводились тогда только в двух странах мира – Южной Африке и Бирме. А как сейчас – не знаю.

– Понятно, – протянул он с явным недоверием. Ну и что, хочешь продать? Могу дать по 500 баксов за каждый. Если бы были кабошоны с астеризмом, то бишь со «звездочкой», дал бы больше.

– Да нет, я пока только прицениться.

– Ладно, но будь с ними осторожней, что-то мне подсказывает, что они могут оказаться проблемными…

Смущенный ситуацией, в которой мне по сути приходилось неумело врать, и во избежание дальнейших расспросов, я поспешил назад, не спросив, о каких проблемах может идти речь. А зря.

По дороге домой сделал крюк и завернул на недавно выросший буквально из ничего рынок всех видов товаров и услуг, – вдруг получится найти спецов по аккумуляторам. Долго месил грязь, пока набрел на профильную лавку. Сонный мужик, чередуя пиво с сигаретой, лениво повертел в руках батарею, сказал, что замену найти будет трудно, почти невозможно, мол, «легче поколдовать с самоделкой», и в итоге предложил оставить на пару дней, дабы «что-нибудь придумать».

Профессор

Альберт Иванович Алексеев был не просто блестящим переводчиком с бирманского языка. Он являлся одним из первых экспертов по Бирме, которого подготовили в стенах Ленинградского университета для целенаправленного изучения этой страны, провозгласившей себя в 60-е годы «социалистической». Успешно защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации, стал профессором, не раз выезжал в Бирму, которая с 1989 года стала называться Мьянмой, а столицу Рангун на бирманский лад переименовали в Янгон. Стажировался там в институте иностранных языков, а также работал в Культурном центре нашего посольства, которое всегда лестно отзывалось об этом динамичном, общительном, интеллигентном человеке.

Уже не первый год научную и преподавательскую деятельность он совмещал с административными должностями, активно содействуя поддержанию высокого авторитета петербургской школы востоковедения. Усилия на данном направлении курировал лично Генеральный Директор Государственного Эрмитажа. Традиционно питерцы специализировались на изучении и преподавании редких языков, литературы, истории, культуры стран Азии и Африки. Чтобы не дублировать этот профиль, коллеги из Московского госуниверситета упирали на социально-экономическую и политическую проблематику. А вместе оба ВУЗа эффективно обслуживали курс на укрепление дружественных отношений с развивающимися странами, которые во времена СССР рассматривались как наши «естественные союзники в борьбе с американским империализмом».

Так что Алексеев был человеком непростым, с обширными связями, в т. ч. в «Большом доме», как питерцы называли массивное серое здание на Литейном проспекте еще со времен КГБ. Именно это учреждение сразу пришло ему в голову, когда он прочитал полученное из Москвы письмо от своих давних, по сути мимолетных, знакомых студентов, уже успевших пожениться. Последнее, впрочем, его мало интересовало.

А вот содержание приложенной к письму записки заинтриговало и заставило крепко задуматься:

«Чэн, нас предали, зеленые наступают, срочно уходим на северо-восток. Основной багаж, примерно полтонны, захватить не можем, слоны бегать по джунглям не умеют. Надежно спрятали. Скоро эта зона станет белой или коричневой. Забрать груз оттуда одним разом можно будет разве что тяжелым вертолетом, какие есть только у русских или американцев. Пусть этим займется Со Бва. Дочку оставил прислугой в монастыре, где мы с тобой в детстве были послушниками. Возьмете ее с собой. Она укажет места, где взять груз и куда его вместе с ней доставить. Там же получит свою долю-«приданое». Тебя, конечно, не помнит, поэтому назовешь ей мое настоящее имя и скажешь пароль – название вершины, которую мы с тобой в детстве мечтали покорить. Твой аванс прилагаю, остальное – смотри внутри – пусть разделит Со Бва. Там хватит всем на все. Из груза добавлять ничего не надо. При необходимости за второго пилота сядешь ты, не разучился еще? Лететь надо будет вдоль границы. ПВО там нет. Прощай.

Р. S. До встречи на шестом небе. Оттуда мы с тобой полюбуемся на сражение двух тигров. Твой, Лвин».

Итак, размышлял Алексеев, то, что все это криминальная история, связанная с бирманским подпольем, сомнений нет. Прежде всего, «зеленые» – это явно не экологическое движение: на бирманском слэнге так называют правительственные войска, которые уже более полувека проивостоят повстанцам различного толка, разбросанным вдоль всей сухопутной границы Мьянмы. Похоже, автор записки из числа боевиков; бежит спасаться «на северо-восток», а там граница с Китаем… Однако не факт, что он китаец, хотя и упоминает популярных в КНР «двух тигров», скорее, бирманец или из нацменьшинств, постоянно мигрирующих через толком не обозначенную и не охраняемую границу. Возможно, из Компартии Бирмы, которая тогда состояла на содержании Пекина и, распавшись после внутреннего мятежа 1989 года, нашла убежище на китайской территории. Хорошо бы знать, когда была написана записка, тогда можно точнее предположить принадлежность ее автора. С «белой зоной» все понятно. Так называют земли, освобожденные от повстанцев и контролируемые властями. Соответственно, «коричневая» – промежуточная или ничейная зона. Монастырь, где осталась девочка, вычислить, понятно, не удастся. Их сотни. С паролем для нее тоже заковыка. Первое, что приходит на ум, – это, конечно, находящаяся в соседнем Непале вершина Эверест, она же – Джомолунгма, она же – Сагарматха, которую мечтает покорить каждый мальчишка. Почему бы и нет? На первый взгляд, получается слишком просто, но пароль не допускает союза «или». Какое из трех названий имеется в виду? А, может, у бирманцев есть собственное, четвертое? Если же речь идет о территории Мьянмы, то все туристические справочники упоминают только одну гору – Поупа – известное место паломничества верующих. Однако в «покорении» она не нуждается. По сути, это обрывистый холм посреди равнины, облюбованный монахами, астрологами, алхимиками и обезьянами. С другой стороны, «покорение» можно понимать по-разному… И почему именно гора? Возможно, слово «вершина» употребляется в значении «высокая цель»? Тогда речь может идти о чем угодно, вплоть до нирваны. Ну и, наконец, имена в записке, само собой, – псевдонимы. Чего стоит только неведомый Со Бва, который при слитном написании означает вельможу у шанов, одного из многочисленных народов в составе Союза Мьянма, этнически схожего с соседними тайцами. Но и здесь есть некоторые намеки. Если псевдонимы трактовать буквально, получается, что автор записки – бирманец, обращается к китайцу и упоминает шана.

Насчет отсутствия в те годы ПВО вдоль бирманских границ замечено верно. Профессор навсегда запомнил сравнительно недавнюю историю двух наших пилотов, перегонявших в Ханой, с промежуточными дозаправками в Мьянме и Лаосе, подаренный вьетнамцам АН-24. Хорошенько погуляв в Рангуне при участии нашего представителя Аэрофлота и Алексеева, они с утра пораньше, к ужасу тех же провожающих, освежились прихваченной с собой «Старкой» и упорхнули… О прибытии в порт назначения не сообщили. Короче, нервы потрепали основательно. Потом они рассказывали, как по пути в Лаос «слегка отвлеклись» и пришли в себя, когда по всем понятиям уже должен был звучать маяк вьентьянского аэропорта, а он, зараза, молчал… Сверившись с картой, обнаружили, что залетели вглубь китайской территории километров на пятьдесят… И ничего!

Теперь. О каком грузе идет речь в записке? Нечто весьма тяжелое, раз требуются слоны или мощный вертолет. Оружие, которое там пользуется большим спросом? Маловероятно. Из логики письма следует, что и прилагаемый к записке «аванс», и то, что «внутри» (кстати, внутри чего?), и груз, который вскрывать не нужно, – одно и то же. Не миномет же прилагался! Тогда что? Наркотики? Очень может быть. Вот уж действительно твердая валюта, дающая прибыль в тысячу процентов. Ведь не случайно стык границ Мьянмы, Таиланда и Лаоса называют «Золотым треугольником». Нелегально выращиваемые там тысячи тонн опиумного мака уже давно научились перерабатывать в героин. Всего один килограмм этого зелья четвертой степени очистки, разбитый на разовые дозы, на черных рынках Сингапура или Гонконга, не говоря уже о США, озолотит любого. А центнер? А полтонны? Уж не эту ли начинку скрыли ребятки из Москвы? Тогда причем здесь приданое для дочки автора записки? Не героином же ее собираются одаривать? Впрочем, кто их там знает…

В любом случае, прежде чем информировать об этом людей на Литейном, надо выяснить, о каком таком приложении, которого «хватит на всех», идет речь. К счастью, москвичи указали свой домашний телефон.

Надо действовать незамедлительно, хотя, конечно, время уже позднее.

Пошло-поехало

Звонок Алексеева начисто лишил меня сна. После дежурных приветствий в духе «сколько лет, сколько зим!», он как-то очень уж нейтральным голосом сообщил, что все еще работает над расшифровкой текста и просто хотел бы уточнить некоторые детали: первое – когда и как эта записка оказалась у нас, и второе – не было ли к ней какого-либо материального дополнения. Мое сердце рухнуло вместе с мечтами о подержанной иномарке. Темнить было бессмысленно, так как я не знал, что еще написано в бумаге. Поэтому кратко изложил предысторию и добавил:

– Там еще были подклеены синий и красный камешки, они сейчас у жены.

– И все? – сухо спросил Алексеев

– Все.

– А вот в бумаге речь идет еще о каких-то ценностях, которые надо смотреть внутри.

Мне стало как-то не по себе.

– Хорошо, сегодня уже поздно, мы легли спать, давайте завтра внимательно посмотрим, и я перезвоню.

Алексеев оставил свой телефон. На том распрощались.

Таня, конечно же, не спала, слышала мой разговор, и мы набросились на прибор, разобрав его на атомы. Ничего не было.

Вдруг меня прошиб пот – аккумулятор! Я же оставил его в ремонтной лавке! А ведь он сразу показался каким-то не таким…

Дожидаясь утра, я совсем извелся и, не позавтракав, бросился на рынок. Естественно, он еще не работал. Новоявленный малый бизнес у нас в те годы особо не надрывался. Я уныло брел вдоль закрытых лавок, но в «своей» разглядел какие-то признаки жизни: из-за металлических штор пробивался свет. Охрана? Постучал. Штора приподнялась, и к стеклу прилипла незнакомая мне мрачная физиономия.

– Закрыто. Че надо?

– А когда откроетесь? Я тут одну вещицу оставлял в ремонт, хочу забрать обратно, необходимость отпала.

– Че за вещица?

– Да аккумулятор старый.

– Аааа, ну заходи, поищем. – Мужик лениво приподнялся и запустил меня вовнутрь.

– Вон там. – Он указал мне на какую-ту каморку. – Щас свет включу.

Свет действительно вспыхнул, но тут же погас. По крайней мере, мне так показалось…

Таня

Не дождавшись Игоря до обеда, Татьяна всерьез разволновалась, она не представляла, где искать пропавшего мужа. Знала только, что он рванул на какой-то рынок за батареей. Сначала позвонила ювелиру.

– Олег, кажется, у моего неприятности из-за тех камешков, что он тебе показывал.

– А я ведь говорил ему быть осторожным. Штука эксклюзивная, таких у нас в стране почти нет, ну, разве что в Алмазном фонде. Ты помнишь цену, которую я ему называл?

– Да.

– Так вот, поскольку я все равно к этим цацкам больше не прикоснусь – жизнь дороже, – сразу говорю тебе – можешь смело умножить мою цифру на 10. В любом случае милицию к этому делу не подключай, не тот уровень. У тебя есть знакомые на Лубянке?