На берегу Божией реки. Записки православного

О. М. подходит к нашему батюшке и начинает роптать, за что обошел он его крестом.

– Да уж, подожди! – говорит. – Я сейчас тебя пожалую крестом.

И вынес ему его параман.

– Твой?

– Мой!

И больше у них разговора и не было. О. М. получил свой параман и отошел с миром.

Архимандрит Моисей не любил, чтобы братия жаловались друг на друга, и умел отучать от жалоб, желая водворить мир между братией.

Был в Оптиной монах, хороший, тихий, но подверженный той же слабости, что и о. М. Дали этому брату мальчика из певчих. По времени приходит этот монах к отцу архимандриту и жалуется, что мальчик испортился, шалит; в его отсутствие перебирает его вещи, зажигает огонь, что-то разбил; в церковь не всегда ходит, грубит, не слушается.

Отец Моисей ходит по залу и слушает.

– Что ж он еще делает? – спрашивает. Тот еще что-то припомнил.

– Ну, а еще что?

Монах припомнил еще какую-то детскую шалость.

– Ну, а к тебе поступил, хорош был, ты говоришь?

– Ничего, сначала хороший был мальчик! – ответил монах.

– Да, вот дело-то какое! – как бы в недоумении говорит о. Моисей сам с собою; а сам ходит по комнате и не глядит на монаха.

– Жаль мальчика! – продолжает он, – детская душа – ангельская… Великое дело – душа детская! Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает, а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской (Мф. 18, 3, 5–6)… Господи, слова-то какие! И слова-то чьи? Самого Бога!.. Так ты говоришь: к тебе поступил, хорош был; а у тебя пожил и нехорош стал? Отчего ж он у тебя именно и нехорош стал? С кого же он взял дурные примеры?..

Монаха даже в жар бросило.

– Да, вот что, брат, – продолжал настоятель, – что-то я замечаю, что и у заутрени тогда-то я тебя как будто не видал, и в трапезу-то ты не всегда тоже ходишь…

И начал высчитывать его неисправности. Тот не рад был, что пошел жаловаться на мальчика. Он ясно увидел, что он-то сам, своей неисправностью, и был виновником порчи мальчика.

– Ну, а насчет мальчика ты уж не беспокойся, – заключил о. Моисей, – если он тебе так неудобен, я переведу его к такому брату, который может понести шалости мальчика и озаботится его исправлением. И хорошо, что ты сказал: нельзя ж его так оставлять: ребенок – что молодое деревцо, как смолоду его направить, так и пойдет расти.

И передал мальчика к другому, более к себе строгому брату».

13 марта

Ходил гулять. Встретил о. Феодосия.

– Ну что, – спрашивает, – читали, что я дал вам про о. Моисея?

– Не только читал, но и умилялся.

– А вот некоторые у нас думают, что этих рассказов печатать не следует: не следует-де обнажать грехов брата своего.

– А по-моему, – говорю, – батюшка, тут не в грехах суть, а в христианском отношении к грехопадению братскому. Все мы греху повинники, не исключая и духовенства, но мало кто из нас умеет не посмеяться греху брата своего, а покрыть его наготу своей одеждой. Вот этой-то христианской премудрости с великой показательной силой учат примеры из жизни нашего великого настоятеля Моисея.

– Вы так думаете?

– Не только думаю, но и себе в назидание эти примеры выписал с особым умилением.

Кажется, и о. Феодосий согласен с моим мнением.

На этих днях в Москве наблюдалось днем редкое небесное явление: три солнца одинаковой яркости сияли на небе. Посредине было настоящее солнце, а по сторонам – два ложных. Из настоящего выходил огненный столб. Ночью были видимы три луны. Газеты, сообщающие об этом явлении, называют его хотя и редким, но все же объяснимым, «известным» физическим явлением «ложных солнц и лун». Это и мне еще с гимназии известно. Но хотя явление это и известно, и физически как будто объяснимо, но сколько в нем остается необъяснимым, неразгаданным… Почему явление это наблюдалось только в Москве и нигде более?

Не знамение ли это Божие перед чем-нибудь угрожающим отступающему от Бога человечеству?..

И будут знамения в солнце и луне и звездах… (Лк. 21, 25).

И на горизонте политического неба народов мира не без великих знамений: чего один «обновляющийся» Китай стоит?!

16 марта

Сегодня был в скиту у наших богомудрых старцев. На мужской половине у старца Иосифа народу было немного. Слабеет телом наш батюшка; телом слабеет, но не духом: духом точно вчера рожден великий смиренномудрием старец…

– Что-то давно у нас не бывали? – с легкой укоризной в голосе спросил меня приветливый келейник батюшки.

– А как давно? – переспросил я. – И недели нет, как я был на благословении у батюшки. Старец слабеет, а я его буду беспокоить без особой надобности, отнимать его время от истинно нуждающихся и обремененных? Это было бы мне в грех, о. Зосима, я ведь свой, постоянно на ваших глазах мотаюсь, а к батюшке со своими скорбями люди ездят Бог весть из какой дали: можно ли от них понапрасну отвлекать старца?

– Так-то так, – возразил мне о. Зосима, – а все-таки и ради одного благословения великое дело почаще ходить к старцам: сами знаете, что значит старческое благословение.

Вскоре меня позвали к старцу.

– Ну, что скажешь хорошего? – спросил меня о. Иосиф, преподавая мне благословение.

– Я, родимый, за хорошим-то к вам пришел, а своего доброго у меня нет ничего – чист молодец! – ответил я батюшке.

– Ну, вот тебе и хорошее: померла в Шамордине[33 - Казанско-Амвросиева женская пустынь, основанная старцем Амвросием Оптинским при д. Шамординой Перемышльского уезда Калужской губернии.] недавно клиросная послушница. К сороковому по ней дню товарка ее по послушанию видит ее во сне. Приходит будто бы покойница к ней, а та и говорит ей:

– Да ведь ты умерла! Как же ты здесь?

– Разве у Бога мертвые есть? – отвечает ей покойница. – Я пришла попросить прощения у такой-то, – и имя ее сказывает. – Я ей должна осталась десять копеек. На то, чтобы исправить это, я и отпущена, да и то на короткое время.

– А что хорошо там, где ты теперь? – спросила ее товарка.

– Уж так-то, – ответила она, – хорошо, что и высказать невозможно!

– Ну, расскажи, пожалуйста!

– Нельзя – не велено!

Сон на этом кончился… Дело это было ночью. А днем к другой послушнице пришла из деревни Шамординой та самая женщина, чье имя во сне назвала покойница, и спрашивает: