Сокровища Валькирии. Страга Севера

– Мне стало ясно, что истинные «сокровища Вар-Вар» – не золото и алмазы.

– Кто тебе подсказал это?

– Никто.

– Ты пришел сам к такой мысли?

– Да, Стратиг. Было бы слишком просто, если бы суть «сокровищ Вар-Вар» заключалась в драгоценностях. Я понял, что ты брал слово, чтобы избавиться от изгоя. И ты прав: изгой, одержимый страстью, может принести только вред. Это дурак.

– Это не всегда дурак, – заметил Стратиг. – Кощей – тот же страстный и истеричный изгой, но владеющий рассудком… И все-таки ты искал золото?

– Я жил в мире изгоев и искал то, что ищут все, – ответил Русинов. – И когда нашел – почувствовал отвращение к этому металлу. Я словно заболел. Казалось, жизнь кончилась… Меня утешало лишь то, что я видел изделия из золота, принадлежащие высочайшей культуре. Культуре, которая презирала, попирала ногами материальные сокровища. Значит, у нее были другие ценности…

– Простая логика, – задумчиво проронил Стратиг и указал на кресло с другой стороны камина. – Садись, Мамонт.

Русинов поправил медвежью шкуру на спинке и сел. Кажется, допрос закончился.

– Должно быть, ты понимаешь, что обязан понести суровое наказание, – глядя в огонь, сказал Стратиг. – Изгой, хотя бы приблизившийся к тайне «сокровищ Вар-Вар», либо должен умереть, либо стать безумцем. Тысячу лет назад нас не случайно называли варварами. Мы мстили за каждую попытку изгоев отыскать золотое руно. И я бы покарал тебя, Мамонт. Если тебе удалось выбраться из Кошгары, нашел бы другую ловушку… Но не могу покарать, не имею силы, потому что тебя… Ты избран Валькирией.

Он замолчал, исполненный тяжелым гневом, но не выказывал своего бессилия. В сравнении с Ольгой он казался титаном, всемогущим властителем судеб, однако и перед ним стоял непреодолимый барьер в виде женской воли. Похоже, здесь сталкивалась космическая предопределенность мужского и женского начала, их единство и противоположность.

Через минуту он справился со своими чувствами, стал рассудительным и справедливым.

– Женщине открыт космос, и потому только она имеет право выбора. Так устроен мир, и огорчаться бессмысленно. Ты себе хорошо представляешь, Мамонт: это ровным счетом ничего не значит. Мы живем на земле и повинуемся голосу разума.

В это время на одном из кресел зазвонил невидимый телефон. Стратиг выждал и недовольно пошел к столу. Скинул волчью шкуру с кресла, взял трубку.

– Слушаю!.. Нет, мы можем принять лишь три экскурсии в день. У нас до сих пор не дали отопления, в залах очень холодно, и экскурсоводы отказываются работать… Мне наплевать на валюту. Три, и не больше!

Он бросил трубку и брезгливо выдернул шнур из розетки.

– Конечно, жаль, – сказал он сам себе, – нужно показывать людям забытые вещи… На меня обижаются, говорят, я все время хочу разрушить гармонию и изменить чью-то судьбу. Это же несправедливо! Даже если бы я захотел, ничего бы не изменил… Надеюсь, Мамонт, ты так не думаешь?

– Нет, Стратиг, – заверил Русинов. – Я согласен: чужую судьбу никто не может изменить.

– Ты уверен? – Он перекосил брови. – А Валькирии? Разве твоя судьба не изменилась?.. Да оставим это.

Он положил три березовых полешка в огонь, голой рукой забросил вылетевшие из камина горящие угольки, а один, самый яркий, положил на ладонь и задумчиво подул на него.

– Теперь слушай, зачем я позвал тебя, – сказал Стратиг непререкаемым тоном. – Ты специалист по поиску… кладов. Твоя профессия очень странная и напоминает обыкновенное воровство… Но сейчас я говорю не о моральной стороне дела. Тем более что не хочу пускаться в дискуссии. Некоторые твои способности могут послужить сегодня во благо. Четыре года назад мы потеряли контроль над золотым запасом России. В этот же период официальные власти заявили, что в казне осталось двести сорок тонн золота. Куда исчезла тысяча? Что это значит, я думаю, ты догадываешься. В очередной раз российские сокровища перетекут в банки Запада и Востока, оживят их экономику и усилят вращательный момент горизонтали. Вертикаль же север – юг будет испытывать мощный дисбаланс, а значит, упадок жизненного уровня и, как следствие, нравственную деградацию.

Стратиг перекинул уголек с ладони на ладонь, затем бросил его в камин.

– В двадцатых годах нам удалось сдержать натиск горизонтали, – продолжал он, расхаживая по залу и создавая ветер. – Тогда мы устроили примитивный экономический кризис и изъяли большую часть золота, вывезенного из России. Но это не метод борьбы. В конечном итоге от кризиса пострадали родственные нам народы. Получилось, что мы сами возбудили нездоровый интерес к наживе, к жажде материальных благ в ущерб духовным. Кроме того, всякий кризис не обнажает уродство кощеев, напротив, скрадывает его, отрицательные качества становятся привлекательными для темных изгоев. В результате появились два монстра, столкнувшие родственные народы в дикой войне. Тогда мы выступили на стороне России. Гитлер своим явлением порочил Северную цивилизацию, по сути, уничтожал ее, отвращал народы от самой идеи арийского братства. Когда мы остановили его на севере, он двинулся на юг. Этот кощей знал пути, но потому он и был предсказуем…

Он приблизился к огню и долго смотрел на его плавное колыхание, стоя спиной к Русинову. Затем резко, будто на выстрел, обернулся, сказал через плечо:

– Запад не опасен, Мамонт! Ни тогда, ни сейчас… Опасен непредсказуемый Восток. Россия не защищена с востока, ибо там восходит солнце… Мы можем вмешиваться в исторические процессы лишь в исключительных случаях, потому что не вправе изменять судьбу народов. Однако зная будущее развитие событий, можно довольно легко устранить причину, которая повлечет за собой опасные последствия. Исчезновение золота из государственной казны – сигнал тревоги. Ты помнишь, Мамонт, сразу после ажиотажа вокруг золотого запаса одна американская сыскная фирма подрядилась отыскать утраченные драгоценности. Но умолкла вскоре, даже не приступив к работе. Ее дернули, поскольку никто не должен найти этого золота. В Министерстве безопасности существует специальный отдел, который занимается золотом компартии, однако и это блеф. У меня есть точные данные, что золото пока находится на территории России. И есть основание предполагать, что две трети его уйдет на Восток и одна – на Запад. Территориальные претензии Востока от теории очень легко перейдут к практике. Запомни, Мамонт: золото – металл символический. Он как кровь противника, как его печень, съедая которую воин получает силу и мужество врага.

Стратиг остановился за спиной Русинова, и тот ощутил непреодолимое желание обернуться. Сжал кулаки и сдержался.

– Мне нравится твое спокойствие, – через минуту ответил Стратиг и впервые за все время беседы встал перед ним открыто. – И упорство твое нравится. Но не обольщайся, при всем этом ты бы никогда не нашел золото варваров. Я велел показать тебе сокровища… Теперь же ты обязан найти утраченный золотой запас России. Я не пытаюсь изменить твою судьбу. Ты ведь когда-то сам избрал себе эту долю – искать клады?

– Да, Стратиг, – ответил Русинов. – Тогда я не подозревал о существовании других сокровищ… Не знал, что такое соль, которую добывают в пещерах и носят на реки мира…

– Мне нужно золото, а не соль! – резко оборвал Стратиг. – Что принадлежит России, должно принадлежать только ей. Либо – никому. Довольно питать своей кровью иные цивилизации. Твоя соль будет никому не нужна.

– Я повинуюсь, Стратиг, – будто подписывая себе приговор, вымолвил Русинов.

– Этого мало! Я презираю слепое повиновение! Ненавижу, когда принуждают! Все это удел изгоев.

– Золото России будет принадлежать России.

Немигающий взор из-под низких бровей был тяжелым, как свинцовая печать. Стратиг медленно снял со своих плеч волчью доху, бросил на плечи Мамонта:

– Владей, Мамонт.

В Москве он оказался в полном одиночестве, будто бы только что родившийся первый человек на пустой земле. Впрочем, так оно и было: Мамонт носил теперь другое имя, и оно как бы навсегда лишило его привычного круга знакомых, собственной квартиры и даже сына Алеши, с которым предстояло встретиться в ближайшие дни после возвращения. Было жаль расставаться с прошлым, но при этом он ощущал горделиво-спокойное чувство полного обновления. Он не мыслил себя богатым духоборцем, имеющим двойное гражданство и приехавшим в Россию вместе со своими капиталами, – это требовалось лишь для документов, лежащих в кармане. Он никогда не был в Канаде и духоборов, отправленных туда еще Львом Толстым, не видел, а потому легенда мало что значила. Однако и тем прежним Русиновым он не осознавал себя и думал о нем как о старом друге, хотя новый, перевоплощенный, унаследовал его «я».

«Я» относилось к Мамонту: прозвище уже давно вросло в сознание и было, по сути, неизменным, переходящим именем.

В глубине дворов на Большой Полянке для Мамонта был куплен особняк усадебной застройки, с двором, высоким решетчатым забором и старыми липами.

Следовало привыкнуть и к своему новому состоянию, к обстановке в доме, освоиться в пространстве, и на это была отпущена целая неделя. В первые дни его не покидало ощущение, что он вернулся из космического полета и теперь проходит процесс адаптации на земле. Больше всего угнетало одиночество в пустом доме, и он с утра до вечера не выключал телевизор, чтобы хоть чей-то голос звучал в этих стенах. Кто занимался покупкой и обстановкой особняка – все очень хорошо продумал: тут было все, что может иметь привыкший к роскоши русский канадец. Все, кроме книг, если не считать телефонных и банковских справочников, товарных каталогов и рекламных журналов. У богатых свои привычки…

Через четыре дня вечером Мамонт услышал, как во двор въехала какая-то машина, и скоро в замке входной двери ворохнулся ключ. Нащупав в кармане рукоятку пистолета, он отвернул предохранитель и стал в дверном проеме передней. Один замок открылся, ключ скрипнул во втором, затем сработал третий, кодовый, и на пороге оказалась женщина лет тридцати. Она по-хозяйски сняла шляпу, расстегнула плащ.

– Здравствуй, Мамонт! Будем знакомиться: я твоя жена.

– Наконец-то! – вздохнул Мамонт.

– Ты скучал без меня? – засмеялась она, вешая одежду.

– Надоела холостяцкая жизнь, – разглядывая «жену», сказал он. – Но ты должна была позвонить…

– В Москве не работают автоматы!.. Ты ужинал?

– Нет еще…

– Сейчас я что-нибудь приготовлю, а ты загони машину в гараж.

Раньше Мамонт видел ее лишь на фотографиях, знал ее имя из свидетельства о браке – Надежда Петровна, урожденная Грушенкова, но сейчас неожиданно уловил сходство «жены» с Августой-Дарой. Внешне они были совершенно разные: Надежда больше напоминала смугловатую, темноволосую цыганку, однако манера держаться и какой-то пронзительный, останавливающий взгляд выдавали их родство. Было известно, что она родилась в провинции Британская Колумбия, в городе Кастлгар, принадлежала к общине духоборов и выехала из Канады вместе с мужем, в чем Мамонт сильно сомневался.

Надежда пригнала их машину – темно-серый «линкольн». Мамонт сел в кабину и минут десять разбирался в управлении, прежде чем запустил двигатель и включил свет. После «уазика» в этом агрегате казалось так много лишнего, но что делать, если у богатых свои привычки.

С первого же вечера пустынный дом ожил: как и полагается в состоятельной семье, жена не работала и занималась домашним хозяйством. Неизвестно, откуда она явилась и какие уроки исполняла прежде, ясно было, что создана она блюстительницей домашнего очага. По крайней мере ей нравилось быть женой.

Перед сном она заглянула к нему в кабинет, пожелала спокойной ночи и тем самым как бы сразу вернула его на землю. Мамонт действительно ощутил спокойствие и способность работать.