Живая вода

СЫРОМЯТНЫЙ. Ну и роль ты мне отвёл…

ПРОНСКИЙ. Мне кажется, Сыромятный, у тебя есть ещё одна роль, своя собственная.

СЫРОМЯТНЫЙ (не сразу). Есть, лейтенант… Сволочная, прямо скажем. Для твоего княжеского уха, так и вовсе подлая. Перед тем, как нас в пару послать, имел я беседу с одним майором из Смерша… Да видел ты его, в штабах всё крутится, такой бровастый и шнобель – во! Чтоб нюхать…

ПРОНСКИЙ. Видел, очень даже симпатичный смершовец, воспитанный, интеллигентный…

СЫРОМЯТНЫЙ. Этот интеллигент и дал мне задание сексотить за тобой. Говорит, присмотри за лейтенантом, потом доложишь в письменном виде каждый его шаг. Мол, по той причине, что не наш он человек, Пронский, а принадлежит к известному княжескому роду.

ПРОНСКИЙ. Спасибо за откровенность, старшина. Разумеется, сексотить ты отказался?

СЫРОМЯТНЫЙ. Ну да, откажись у него, попробуй. Сам загремишь, будто и не водил «языков» из-за линии фронта.

ПРОНСКИЙ. Не ожидал…

СЫРОМЯТНЫЙ (по-свойски). Ты не расстраивайся… князь! И этого надерём, видали мы Смерш и интеллигентнее. Главное с генералом вернуться. Я ему такое напишу – от зависти сдохнет. Однажды он на Остапенко попросил написать, так я поэму сочинил – сразу орден дали. А так всё не давали, всё документы наградные терялись, потому что Остапенко из Западной Украины.

ПРОНСКИЙ. Не понял ты, Сыромятный… Конечно, обижаться на Смерш, это всё равно, что обижаться на холодную воду в реке. Но обидно! Три года на фронте, два ордена… А какой-то майор тебя всё время держит под присмотром.

СЫРОМЯТНЫЙ. Наплевать и растереть. Пошёл он в пим дырявый! Не тебя одного нюхает, не обидно… Да и не княжеское это дело – обижаться на таких козлов. Будь я князь – такое быдло в гробу видал!

ПРОНСКИЙ. Понимаешь, всё время приходится доказывать, что есть… как бы само собой, от природы. Например, любовь к Отечеству. Когда просился в офицерскую школу… И потом, когда в окопы попал… Я о своём происхождении сам-то узнал, только когда на фронт уходил. Отец стал прощаться и сказал… Родители скрывали, даже фотографии прятали… Доказывать и доказывать! Всегда быть смелее всех, отважнее всех. Это называется, комплекс неполноценности.

СЫРОМЯТНЫЙ. Да не бери ты в голову, Серёга! Знать, что расстроишься – не сказал бы… Но булыжник мне за пазухой трёт!

ПРОНСКИЙ. Молодец, что сказал, спасибо. А то я каждый раз думаю, что давно доказал… Но нет, видимо, за всю жизнь не докажешь.

СЫРОМЯТНЫЙ (отвлекает). Тихо в саду становится… Патруль порядок наводит. Пока мы базарим – генерал явится…

ПРОНСКИЙ. Это верно, старшина. Давай по местам. Ты – у входа. Войдёт – пропускаешь. Остальное – дело моё.

СЫРОМЯТНЫЙ. Если охрана? Какой-нибудь жлоб из СС?

ПРОНСКИЙ. Всё равно. Перекрой вход и всё… А я стану доказывать любовь к Отечеству. Ни в коем случае не стрелять.

СЫРОМЯТНЫЙ. Может, на подходе, в саду взять? Там просторнее…

ПРОНСКИЙ. Только здесь. Стены хоть и чужие, а помогут. Да и Господь над головой…

Оба скрываются – Пронский неподалёку от разрушенного распятия, Сыромятный – у входа. Затемнение, пауза.

Картина вторая

В саду перед костёлом появляются фон Вальдберг и Томас – толстый, раскормленный юноша в полевой форме солдата вермахта и железной каске, без оружия. Типичный гитлерюгенд, но генеральский сынок. Генерал одет в полевую форму, сверху – кожаный плащ без знаков отличия и шляпа. Идут прогулочным шагом, неторопливо беседуя на ходу по-немецки.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Ты не похудел на фронте, Томас. Вас хорошо кормят?

ТОМАС. Нет, мой генерал. Кормят очень плохо. Но мы шутим, веселимся, и это притупляет чувство голода.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. В крепости хранились большие запасы продуктов…

ТОМАС. Солдаты говорят, если не будет пищи, мы съедим толстого поросёнка.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Кого?

ТОМАС. Толстого поросёнка. То есть, меня, мой генерал.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Ты же понимаешь, это шутка. Обыкновенная солдатская шутка.

ТОМАС. Я понимаю, мой генерал. Временные трудности со снабжением…

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Это вечное чувство голода… Моей мечтой был кусочек шпика… Помнишь, с красным перцем и прослойкой мяса? Вам дают шпик?

ТОМАС. Да, мой генерал. Один маленький кусочек в день, но без перца и мяса. И очень жёлтый.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. А я помнил с перцем, видел во сне. И думал о нём, даже когда русская артиллерия обстреливала наши окопы. (Останавливаются у входа в костёл.) Однажды снарядом убило лошадь из нашего обоза, тощую и заморенную лошадь. Мои солдаты резали от неё мясо, варили и ели. Я не мог, воняло потом и ещё… в воображении видел кусочек шпика. Солдаты называли это … грязным словом, обзывали аристократом и ели конское мясо…

ТОМАС. В крепости нет коней, мой генерал. Мы бы тоже ели…

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Почему ты называешь меня по званию?

ТОМАС. Нас обучали… Я привык… папа.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Вид у тебя… не совсем здоровый. Это ожирение мне не нравится. Вас осматривает доктор?

ТОМАС. Доктор говорит, мне следует много маршировать на плацу, чтобы похудеть. Плохое питание мне полезно. Я вообще не думаю о пище.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. О чём же ты думаешь на войне?

ТОМАС. О том, что вижу и чувствую в данную минуту… мой отец.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Когда я был солдатом, всё время думал о пище… А что ты сейчас чувствуешь, Томас?

ТОМАС. Я боюсь, они съедят меня. Поэтому стараюсь ничего не есть, чтобы похудеть. Я уже целую неделю пью одну воду. Если я стану худой, как все, то меня не съедят. И я останусь жив.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Но нельзя совсем отказываться от пищи, Томас!

ТОМАС. Можно, чтобы сохранить жизнь.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ (взволнованно). Ты… солдат, и должен есть, чтобы быть сильным, чтобы…

ТОМАС (после паузы). Да, мой генерал.

Проходят мимо костёла, на ходу.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Не могу обманывать, мой мальчик. И не могу сказать всей правды… Есть следует, чтобы просто жить. Просто выжить… Ты можешь умереть от голода!

Скрываются за углом. Показывается у входа Сыромятный, громким шёпотом.