Жарища вдруг ощутилась в пятикратном размере. Казалось, будто раскаленный буравчик просверлил мне темя и прошелся огненным смерчем вдоль позвоночника, превратив в статую. Только ступор продлился недолго.
– Кучер, ко мне!! – надрывно завопил Гриб. – Остальные на месте! Не очкуй, Слон! Разговор есть!
Оглядев опешивших сотоварищей, я перевел дух и пошкандыбал к развилке. Когда до жигуленка оставалось десять метров, Боровик продемонстрировал зажатую в руке гранату.
Я прокричал, не оборачиваясь:
– У него лимонка! Такая, как в Малореченском!
– Ай, молодца! – развязно прогнусил террорист. – Скажи спасибо, что одну гранату к растяжке привязал. Была еще парочка. Порвало бы вместе с Юнкером в клочья! Ладно, садись!
– Откуда столько злобы, Федя? – спросил, повалившись на раскаленную сидушку.
– От верблюда! К тебе претензий до этого не было. Зачем влез в наши дела?!
? Тебя не спросил! Что значит, в наши?
? То и значит. Дверцу закрой, только не хлопай! Чинить потом …
– Ты серьезно?! Тебя сейчас пристрелят.
– Кишка тонка! Слон большой – спрячусь за него.
– Не поможет. Попить дай, а то сердце встанет.
– Когда-то точно встанет. Водку будешь?
– Издеваешься?! Говори, зачем звал!
– Спешишь?
– Хочу избежать теплового удара, – ответил, помыслив:
«Какой-никакой диалог удался. Теперь главное, не сбавлять темп. Если динамика разговора замедлится – Гриб занервничает. У него и так нервы на пределе. С психикой явно нелады. Может случится аффект, и ситуация выйдет из-под контроля».
Боровик покосился в мою сторону и заговорил примирительным тоном:
– Ценю, что вступился за корешей. Правда, попортил малеха планы. Не беда. Сам попортил, сам выправишь.
– Кончай вещать загадками, Федя! Для чего звал?
– Жалко тебя стало. Мозги, небось, пухнут? Ладно, спрашивай! Готов дать пресс-конференцию. У тебя пять минут.
– Ты явно не здоров! Столько людей положил…
– Не пыли – не страшно! – гаркнул Гриб и приблизил к моему лицу гранату. – Ты не в том положении, хотя не приговорен. Виновные приговорены.
– Точно спятил! – я ощутил накатившуюся волну негодования. – Кто ты такой, чтобы вершить правосудие?! Столько лет копил злобу! Зачем?!
– Затем, что вы на Олимпиаду укатили, а я в колхоз – дерьмо месить. С отбитой почкой, между прочим! Так ты будешь спрашивать?
Я силился собраться с мыслями, понимая, что подобный случай вряд ли представится. Наметив ряд вопросов, начал с уточнения:
– Вишенцева ты не трогал – так ведь?
– Не успел. Приехал, а он уже помер. Я только коробок на могилку подбросил.
– Почему Недоходова оставил в живых?
– К Лёнчику имею отдельную предъяву! Он больше всех надо мной издевался. Пусть теперь мучается всю жизнь из-за своей бабы!
– Про домик Слоника в Малореченском как узнал?
– Не скажу.
– Сам его выслеживал или подельники подмогли?
Боровик грязно выругался и процедил сквозь зубы:
– Не разводи меня, ментяра! Другие вопросы задавай!
– Лады! Кто навел на Сарычева? От кого узнал, что он на даче ночует, а утром поедет на работу?
– Доиграешься у меня! Щас чеку выдерну!
– Валяй! Только поведай про Николаев. У кого разжились ментовской формой?
– Похоже, это ты спятил, а не я! Какой еще Николаев?! – неистовствовал Гриб, потрясая гранатой. – Пошел … отсюда!!
– Уйду. У меня еще полминуты, – изведав азарт, рискнул покуражиться. – Последний вопрос. Кто надоумил оставлять метки с медведями? Коробки, электронные письма?
– Никто! Сам пожелал, чтоб окрас был … этот как его? Ритуальный. Чтобы понимали за что … Погоди! Какие еще электронные письма?!
– Которые Бокалу посылал, – ответил и неожиданно понял, что Боровик не ломает комедию.
Передернув плечами, он выпучил глаза и проскрежетал:
– Ты глянь на меня, Слон! Какая электронная почта?! Где я, а где интернет?!
– Но Бокал ведь приговорен?
– С какой стати?! Вадим был тогда со всеми, но уговаривал их не калечить меня здорово. Короче, не гони про Николаев!
– Тогда расскажи про Пуфика…
– Хорош! Мы закончили! Выходь из машины!
Уяснив, что собеседник непоколебим, выкарабкался наружу, причем не ощутил ни малейшего температурного отличия. Старался размеренно шагать, но выходило худо. Казалось, к ногам привязаны пудовые гири и теперь их приходится волочить за собой по бугристой грунтовке. Зато мыслительный процесс протекал стремительно: