И умереть мы обещали

– Возможно, – подчеркнул я. – И, насколько мне известно, на данный момент такого королевства не существует.

Все мышцы его лица окаменели. Он быстро стянул перчатку с правой руки, намереваясь дать мне пощечину, но с паперти его окликнул падре и приказал немедленно прекратить ссору.

– Думаю, наши дороги когда-нибудь пересекутся, – холодно кинул он, запрыгивая в седло. Дал шпоры, и бедное животное рвануло вперед, чуть не поскользнувшись на мерзлой мостовой.

Да. Все это происходило год назад. И чего вдруг я вспомнил об этом? Захотел еще раз увидеть Ядвигу. Наверняка, она стала настоящей красавицей. А я за этот год сильно подрос, наверное, теперь выше ее, и, если вновь выпадет счастье танцевать с ней, я не буду испытывать неловкости.

Мои воспоминания прервал всадник на высоком белом коне. Он влетел в наш двор, чуть не сбив меня. Высокий кивер с султаном, голубой ментик с золотыми шнурами и отороченный мехом, синие расшитые чикчиры. По форме – гусар, только я не мог вспомнить, в каком полку носят такую форму. Да и самого всадника сразу не признал. Но лишь только он лихо спрыгнул с коня, конечно же, перенеся ногу спереди, я сразу понял кто это. Дядька! Василий! Я обрадовался, кинулся к нему. Он меня обнял.

– Что за форма у вас? – удивился я. – Это же гусарская. Да странная какая. Вы же уланом были.

– Перевожусь брат, – в Гродненский гусарский.

– Здорово! – искренне обрадовался я. – В гусары?

– В гусары.

– А у нас долго будете?

– На денек заехал, – разочаровал он меня.

– Почему?

– И без того еле отпросился. Я ж не просто так заехал. С днем рожденья тебя решил поздравить.

– Так… Мы же не справляем, – погрустнел я. – Нынче – траур.

– Знаю. Но не могу же без подарка оставить любимого племянника, да простит меня Господь. Захар, где ты там запропастился? – крикнул он.

– Здесь я. – Старый казак на гнедой кобыле въехал во двор, ведя за собой расседланного Грома. Конечно же, это он, широкогрудый, высокий, гордый.

– Бери. Он – твой.

Я застыл на месте с раскрытым ртом. Не мог поверить. Мне? Это чудо? Но почему?

– Я помню, как ты на него глядел. Бери! С днем рожденья, племянник!

***

Василий и мой отец всю ночь просидели в диванной. Перед ними на столике покоилась в серебряном ведерке бутыль шампанского. Два тонких бокала, две оплывшие свечи, две просмоленные трубки. Они разговаривали о чем-то, смеялись, иногда вздыхали, попыхивая турецким табаком или потягивая игристое вино. Никто не смел им мешать. Два близких человека встретились после столь долгой разлуки. Как будто жили на разных берегах, грустили друг о друге, а руки протянуть не могли.

А наутро, чуть свет – Василий ускакал в полк.

Папенька заглянул со мной в конюшню.

– Ух! – только и смог сказать он, увидев Грома.

– Ладно, дам тебе прокатиться, как-нибудь, – пошутил я.

– Дерзишь! – в шутку погрозил он мне пальцем.

Глава пятая

За ужином мама объявила, что к нам в гости на новогодние праздники приезжает ее старшая сестра Ильза из Риги со всем семейством. Утром с посыльным пришло письмо. Отец одобрительно кивнул. Конечно, ему будет теперь с кем коротать вечера. Муж тетки был известный в Риге доктор, к тому же военный в чине полковника. Сестры завизжали от радости. Приедет их любимая кузина Анна. Я тоже сделал вид, что радуюсь, хотя в душе сильно разочаровался. Ох уж эта кузина Анна!

Позапрошлым летом мы ездили в Ригу к этим самым родственникам. Небогатые немецкие обрусевшие дворяне, добродушные, но со строгими, никому не нужными правилами: завтрак ровно в семь, гулять только с гувернанткой, кучера звать по имени, отчеству, ложиться спать ровно в девять – и прочее, к чему я был не совсем привычен.

Но самое ужасное – это кузина. Рыжая костлявая девчонка на два года младше меня. Зазнайка, каких мало встретишь. Как вспомню ее курносенький нос, усыпанный веснушками и холодные светлые глаза, да еще свои белесые брови нахмурит, так и хочется треснуть ее… Была бы она мальчишкой, ох, получила бы.

Увидев меня впервые, она окинула взглядом мой костюм и поучительным тоном произнесла:

– Такие жабо уже не носят, а чулки по тону не подходят к вашему сюртуку.

Я даже оторопел после такого приема. Она мне протянула свою тонкую руку для поцелуя. Но я не стал этого делать, а лишь поклонился, чем разозлил девчонку. С этого дня мы стали врагами.

Сестры, так те сразу признали в ней вожака. Именно она выбирала, куда мы пойдем, и во что будем играть. Во всех наших детских играх мне всегда доставались невыгодные роли злодеев или чудовищ. В конце концов, я удирал из дома и играл с местными городскими мальчишками, за что меня нередко ругали. Кузен, старший брат Анны, походил на кузнечика: высокий, нескладный, и точно такой же зазнайка.

– Со мной тебе будет скучно, – говорил он, когда я просил взять меня с собой в город. И произносил это таким тоном, будто: нужен ты мне больно! Очень надо возиться с малявкой.

Когда мы уезжали от них, я был несказанно рад. А эта маленькая ведьма специально у всех на виду сунула мне руку почти к подбородку. Я вынужден был поцеловать эту бледную холодную лягушачью лапку. А она криво, победно ухмыльнулась.

А может и лучше, что они приезжают. Я этой Анне приготовлю сюрприз, который она надолго запомнит. Я начал выдумывать, чтобы этакое сотворить? Какую свинью подкинуть? Представлял, как скривится ее большой рот и посинеет тонкое лицо в веснушках, а белесые брови сойдутся домиком, и она захныкает.

Но что-то ничего в голову не шло. Да и зачем делать подлости, да еще девчонке. Что за ребячество? Просто не буду с ней общаться – и всего-то.

***

Добротная карета немецкой работы на крепких рессорах въехала во двор. Бородатый кучер в двубортном пальто лихо управлялся с четверкой уставших лошадей. Карета еще не остановилась, а из распахнувшейся дверцы выпрыгнул немецкий дядька. Как всегда, в пехотном мундире полковника, в начищенных до блеска сапогах. Усы лихо закручены и напомажены. Вид такой, как будто он только что вышел из гардеробной, а не проехал сотни миль.

Он подал руку, помогая худощавой даме, очень похожей на мою матушку, но чуть старше, выйти из кареты. Отец тут же бросился обниматься с полковником и целовать руку даме. Мама влилась в общее веселье.

– Соблаговолите помочь мне выйти.

Эти слова отвлекли меня от сцены семейной радости, на которую я невольно засмотрелся. Я заглянул внутрь кареты. Кто это? Кузина? Нет, не она. Да нет же – кузина. Та злая рыжая девчонка? Она выглядела совсем иначе. Узкое бледное лицо приобрело женственные плавные черты. Не до конца, конечно, но это была уже не девочка, а девушка с холодной северной красотой. Элегантная меховая шляпка с опушкой казалась ореолом. Тонкая, почти невесомая кисть, обтянутая атласной перчаткой, оперлась о мою поданную руку. От этого прикосновения горячая волна пробежала по всему телу.

– Ведите меня в дом, кузен Александр, – мягко сказала Анна. Я не узнал ее голос, совсем не писклявый, а бархатный, сдержанный.

– Прошу, – промычал я, смущаясь.

Она шла чуть впереди, легко, грациозно. Да нет же, это не кузина! Не прежний костлявый лягушонок. Что же с ней произошло. Не иначе кто-то спалил в очаге ее шкурку. Белая заячья шубка мягко колыхалась складками меха, источая неземной аромат. Да что это с ней произошло? Она ли это?

– Как же ты повзрослела, Анна, – обняла ее моя мать.

Лакей Прохор хотел помочь снять шубку, но я отстранил его и сам принял легкий, пушистый кокон, из которого выпорхнула бабочка в голубом атласном платье. Стройная, с тонкой талией, с красиво развернутыми плечами, пусть еще слегка костлявыми, но уже принимавшими очаровательную женскую округлость. А когда она развязала ленты на шляпке и отдала ее лакею, я совсем растерялся, увидев тонкую, гордую шею, красиво убранные белокурые волосы. Возможно, все это мне показалось. Возможно, Анна – обыкновенная девчонка, коих встретишь повсюду. Но еще никогда от вида девушки у меня не переворачивалось все внутри. Не замирало дыхание, не холодели руки. За несколько мгновений я понял всех влюбленных героев, прочитанных мной романов, над чувствами которых раньше смеялся. Теперь я их мог понять.

За ужином мое место за столом оказалось напротив Анны. Взрослые весело о чем-то спорили, поднимали бокалы, вспоминали свою неугомонную юность. Наверное, их воспоминания были интересными. Однако я ничего не слышал, уперся в тарелку, но взгляд сам, помимо моей воли, поднимался, и я видел перед собой ее нежное лицо, аккуратно убранные светлые волосы, длинную красивую шею, открытые худенькие плечи, удивительно красивые руки. Все ее движения были неторопливые, грациозные. Когда за беседой обращались к ней, она расцветала обворожительной улыбкой. Улыбались не только губы, но и глаза, и тонкие реснички, и светлые брови, и, казалось, даже маленький изящный носик. На щеках появлялись ямочки.

Когда же она замечала, что я пристально ее разглядываю, лицо сразу становилось холодным, а взгляд серых глаз леденел. Я тут же утыкался в тарелку и чувствовал, как мои уши начинают предательски пылать.