И умереть мы обещали

– Вы, прям, как покойный граф наш Петр Васильевич, царство ему небесное. Тоже вечно, как собирается куда, не знал во что рядиться. А батюшка мой ему говорил: – Бросьте, Петр Васильевич выкаблучиваться. Наденьте, что первое под руку попалось.

– И что? – не понял я.

– И получалось, – усмехнулся Степан.

Я так и поступил. Что попалось – то и надел. И тут Степан оказался прав. Надо же – сработало! Платье сидело на мне ладно и в тон. Колдун этот Заречный, не иначе?

Анна грациозно спускалась по лестнице в чудесном розовом легком платье, перехваченное пояском чуть выше талии. Казалось, плыла по воздуху, не касаясь ступеней. Как же она была прекрасна и воздушна. Завитые локоны, дерзко спускавшиеся на виски, делали ее еще детское лицо строже. Маша робко провожала ее, шагая чуть сзади. Она с восхищением смотрела на кузину, улыбалась, но с глаз готовы сорваться слезы. Обидно, что ее не взяли. Но ничего не поделаешь – она еще маленькая.

Степан подогнал карету. Я помог Анне подняться. Сам с Жаном сел на против. Невский загадочно светился вечерними фонарями и большими окнами магазинов. Народ гулял, несмотря на мороз. Множество саней и карет проносилось мимо. Вскоре мы подъехали ко дворцу на набережной Фонтанки. Окна сияли от сотен свечей. Хрустальная музыка выливалась на улицу. Пришлось стоять в очереди из карет, пока мы не попали к парадному подъезду. Лакеи в красивых красных ливреях встречали нас.

Я повел Анну по широкой мраморной лестнице с золочеными перилами. Наверху гостей встречал хозяин дома, князь Аршинский и две его очаровательные, пухленькие дочери-близняшки.

–Ах, Александре Очарофф, – в нос, на французский манер произнес князь, с прищуром разглядывая нас сквозь серебряный лорнет. – Вы возмужали за последний год. А что за очаровательная спутница с вами?

– Моя кузина Анна, – представил я. Поцеловал пухленькие ручки в атласных перчатках именинницам.

– Прошу вас в зал, – попросил князь, и уже раздавал скудные комплименты следующим гостям.

Мы летали и кружились, едва касаясь навощенного до зеркального блеска, паркета. Музыканты Императорского театра играли отменно. Вокруг стройные юноши во фраках, камзолах, словно кузнечики и хрупкие девушки, похожие на пестрых мотыльков. Все вертелось и дышало весельем. Настоящая феерия!

Анна попросила передышки. Я подвел ее к диванчику с полосатой атласной обивкой. Тут же лакей предложил ананасовый сок и шампанское.

– О, нет, нет, – отказалась Анна от шампанского. Пригубила сок.

– Позвольте вас на тур вальса.

Перед нами вырос белокурый статный юноша в сером мундире польского улана. Он был чуть старше меня, чуть крупнее, но держался так, будто бывалый вояка – небрежно, нагло, как мне показалось. В общем – неприятная личность. С неудовольствием я узнал в нем Яна Понятовского. Черт! Откуда он тут взялся?

– Мадмуазель устала, – холодно сказал я.

Он кинул в мою сторону взгляд полный презрения, и вновь обратился к Анне:

–Я настаиваю. Будьте моей Терпсихорой[32 - Терпсихо?ра (др.-греч. ?????????) – муза танца. Персонаж древнегреческих мифов, популярный образ и символ в искусстве. Согласно Диодору, получила имя от наслаждения (терпейн) зрителей являемыми в искусстве благами.].

Я хотел погрубее отшить этого наглеца в польском мундире, но к моему удивлению, Анна грациозно поднялась и протянула ему руку, при этом лицо ее просияло.

Как же так? Мое неожиданное счастье также неожиданно рухнуло, словно подпиленное дерево. Я растерянно следил, как этот наглец повел Анну чуть ли не в центр залы и закружил, понесся по кругу, словно в галопе. Движения небрежные, развязанные, но умелые. А она? Она подчинялась каждому его шагу. Мне он представлялся отвратительным пауком, поймавшим в сети несчастную бабочку…

– Ах, какой красавец, – услышал я слова князя Аршинского, сквозь лорнет, разглядывающего танцующих, и говорил он именно о пауке в польском мундире. – Статен, ловок… Экий жених…

– Ну, что вы, папа, – смущенно отвечали близняшки – дочери, краснея.

– Говорят, у его матери огромные имения в Малороссии, с неплохими доходами, – продолжал размышлять князь, уже для себя, прикидывая, как бы можно было выгодно пристроить одну из дочерей.

Музыка плавно стихла, и этот паук-красавец, вместо того, чтобы проводить свою пассию на место, ко мне, – повел Анну в другой конец зала и усадил на неудобный маленький стульчик. Я поспешил к ним. Анна счастливая, раскрасневшаяся, обмахивалась веером. В танцах объявили перерыв, дабы дать музыкантам минутную передышку.

– Позвольте пригласить вас на мазурку, – сказал я.

– Ах, Александр, – растерянно произнесла Анна, – но я уже обещала мазурку.

– Кому? – моему возмущению не было предела.

– Мне, – возник вновь польский наглец и протянул Анне бокал с искрящимся шампанским.

– Но, Анна, вы приехали со мной, – в отчаянии воскликнул я.

– Я же не могу теперь отказать, – в ее голосе послышались металлические нотки раздражения.

– Не расстраивайте девушку. Пойдите, поищите себе другую пассию, – ухмыльнулся поляк.

Негодование обуяло мной после столь наглого предложения. Да как он смеет мне указывать!

– А не пойти бы вам поучиться вежливости, – заявил я.

Лицо поляка напряглось, на бледных щеках проступила краска.

– Уж не вы ли хотите стать моим учителем? – прошипел он.

– С удовольствием. Люблю учить наглецов. Только, вот, перчатки сменю на другие, чтобы не запачкать.

Его всего перекосило. Он очень тихо произнес:

– Извольте следовать за мной.

– Александр! – кузина вскочила со стула. Она не на шутку перепугалась. Грудь ее часто вздымалась. Губы дрожали.

– Не беспокойтесь, мадмуазель Анна, – нагло-вежливо поклонился поляк. – Мы лишь на пару слов…, – и он величественно зашагал к выходу.

– Александр, не смейте, – пыталась удержать меня Анна.

Я обернулся и холодно взглянул на нее, – поздно! – отчего она чуть не потеряла сознание.

На крыльце гулял холодный ветер, пытаясь задуть пламень фонарей. Никого вокруг, только голые черные деревья и высокие сугробы.

Поляк, шедший впереди, резко обернулся.

– Будьте добры объясниться! – потребовал он.

– Это вы будьте добры объяснить свое наглое поведение!

– Если мадмуазель Анна – ваша кузина, это еще не значит, что вы должны ей указывать: с кем танцевать.

– Если на вас военный мундир, это еще не значит, что вам все дозволено.

– Мой мундир, – прорычал он, багровея, – Мундир великого Войска польского.

– И что с того? Да вы на коне хоть умеете сидеть?