Император. Книга первая. Павел

А я все никак не мог отойти от недавних событий. Передо мной сидел человек, который так легко угомонил пьяную толпу гвардейцев. И сейчас был спокоен, как будто совершил обыденное дело. Сидел, сложив ногу на ногу, и беззаботно читал книгу.

– Я восхищаюсь вами! – с жаром произнёс я.

О чем это вы? – холодно спросил Панин, оторвав взгляд от страницы.

– Вы так бесстрашно шли на выстрел. А вдруг пуля попала бы в вас? – с ужасом вспомнил я.

– Да полно вам. Капитан был в стельку пьян. Он еле удерживал штуцер. Если бы с пистолетов стрелялись, – у него ещё был бы шанс в меня попасть.

– Но если бы попал? – не унимался я.

– Да что вы, ей богу! – беззаботно усмехнулся он. – Попал, значит пришёл мой час. Во всяком случае, предпочитаю погибнуть от пули молодым и красивым, нежели в старости на обмоченной постели, в окружении родственников, с нетерпением ожидающих, когда же можно будет пожрать на поминках. – Он непринуждённо рассмеялся, а после зло сказал: – Терпеть не могу всю эту пьянь! Нацепили офицерские шарфики – и думают, им все дозволено. Не такую Россию хотел построить государь наш, Пётр Алексеевич. Не такое он задумывал государство. Вы молоды ещё, и мало видели. А я, знаете, изъездил землю нашу вдоль и поперёк. И при императрице камергером был. Уж я-то знаю, какой бардак творится, что на окраинах, что в столице…, впрочем, скоро сами все увидите.

Мы ехали молча. Панин вновь принялся читать, я глядел в окошко на редеющие леса и открывающиеся пахотные угодья. Бригадир отложил книгу и спросил у меня:

– Вы говорили, у вас рекомендательное письмо. К кому же оно?

– К Аракчееву, Алексею Андреевичу.

– К кому? – Панин чуть не подпрыгнул на месте.

– Предводитель нашего уездного дворянства хорошо знает Алексея Андреевича. Вот, он и рекомендовал. Да с отцом моим они были знакомы…

– Вы самого-то его встречали когда-нибудь, Аракчеева?

– Не имел чести, к сожалению.

– Человек-гранит. От одного его взгляда не по себе становится, – с уважением произнёс Панин. – Вот уж кто настоящий русский офицер – так это Аракчеев. Вы же знаете, батюшка его был беден.

– Знаю, – кивнул я. – Всего-то двадцать душ крепостных, да небольшое хозяйство.

Отец привёз его в Петербург. Хотел устроить в инженерный шляхетский кадетский корпус. А чтобы поступить туда, надобно обмундирование, да залог на учебники, бумагу, чернило и прочую мелочь – и того, рублей двести.

– Двести? – ужаснулся я.

– Да, так, вот. А откуда у Аракчеевых деньги такие? Они едва сотню наскребли, да почти вся на дорогу ушла. У вас-то у самого есть деньги на мундир? Гвардейский стоит дорого. На одни пуговицы рублей двадцать уйдёт.

– У меня? – упавшим голосом переспросил я, вспоминая, что дорогой немало потратил, хотя старался экономить. – Сотни нет. Но, на мундир, думаю, хватит.

– Ладно! Не переживайте. Придумаем что-нибудь, – ободрил он меня. – Однако, чтобы попасть в общество гвардейских офицеров, надо многим обзавестись. Боюсь, жалования вашего будет недостаточно.

– А что нужно настоящему гвардейскому офицеру? – допытывался я. – Шпага у меня есть, пистолеты тоже.

– Наивный вы ещё. Помимо шпаги и пистолетов надо иметь несколько сменных мундиров: для баллов, для театров, для дружеских попоек, ну и для дежурства. Да и каждый мундир должен стоить не менее ста рублей. Сюртук гражданский нужен хороший, да жилетов пару. Плащей на каждый сезон, да не из дешёвого сукна, а из дорогого, английского. Шубу надо заказать. Как зимой без шубы? А всякие платья исподние, чулки шёлковые, башмаки несколько пар, сапоги для плаца, да для выездки, всякие перчатки, муфты меховые, шляпы…. Много чего. А чтобы попасть в высшее общество, надобно снять хорошую квартиру с приличным столом, и каретой обзавестись.

– Да как же.… Так это… – я совсем растерялся, представляя, сколько на все вышеперечисленное надо денег.

– В том-то и дело, – мрачно сказал Панин. – Но не кручиньтесь. Уж поможем сыну капитана Доброва. Многие батюшку вашего помнят. Так вот, – продолжил Панин рассказ, – О чем мы до этого разговаривали? Ах, да, об Аракчееве. Приехали Аракчеевы в Петербург, а тут как раз директор корпуса, Мордвинов, Михаил Иванович, возьми, да и помри. Нового директора пока назначили, пока в дела ввели – на все время надо. Отец с сыном каждый день ходили с просьбой в корпус, и все никак эту просьбу у них принять не могли. Уже совсем отчаялись. С голодухи отощали. Решили было обратно ехать, к себе в имение. Последний раз перед отъездом пришли в корпус. Повезло. Новый директор наконец-то появился, Мелиссино, Пётр Иванович. Был он в это время у себя в кабинете. К нему их не пустили. Но когда Мелиссино решил выйти пообедать, мальчишка Аракчеев кинулся к нему и изложил свою просьбу со слезами, с соплями…

– И его приняли?

– Дело в том, что Мелиссино сам был сыном бедного лекаря. Его отец семью черт знает откуда привёз: кто говорят из Венеции, другие толкуют – с Крита. Но, не важно. Пётр Иванович человек умнейший, да к тому же в людях никогда не ошибался. Выслушал мальчишку, задал пару вопросов, взял прошение, прочитал. Приказал ждать. А через час Аракчеев уже был принят в корпус.

– Повезло.

– Аракчееву? – Панин криво усмехнулся. – Думаешь, легко ему пришлось? Инженерный шляхетский кадетский корпус – это не простое учебное заведение. Попробуй в него поступи. Меня, оболтуса, тоже туда пытались устроить. А я, дурень, экзамен не выдержал по арифметики. А как уж батюшка мой старался…

– О вашем батюшке я много наслышан. Генерал-Аншеф. Герой Семилетней войны. А в Турецкую он прославился, взяв Бендерскую крепость. И о дядюшке я вашем читал. Он ведь воспитывал наследника, Павла Петровича.

– Точно! – кивнул бригадир и чему-то рассмеялся. – Весьма польщён. Однако, вы хоть из глубинки, но о свете кое-что знаете. Батюшка мой действительно героическая личность, но дядя, Никита Иванович Панин – уж тот – человечище! Советником самой императрицы был, мало того, нередко в споры с ней вступал. Многие важные политические вопросы без него не решались. А о чем мы до этого говорили? Ах, да! Аракчеев. Представляете, каково учиться бедному, я бы сказал, совсем бедному шляхтичу среди сынков богатых, титулованных родителей. Ох и натерпелся же он. Мне рассказывал мой приятель, сокурсник Аракчеева: поставили его на караул по дневальной части. Стоит Аракчеев, как положено, смирно. А тут старшекурсники подошли и начали над ним издеваться. Мол, мундир то у него из дерюги сшит, поношенный. Пуговицы – дешёвка медная.

Сапоги – заплата на заплате.

– И что Аракчеев?

– А ничего. Зубы сжал, скулы напряг, смотрит стеклянными глазами куда-то поверх голов. На лице никаких эмоций. Подходит к ним мой знакомый и говорит: «Что ж вы, господа, смеётесь над бедностью? Бедность – не порок. В библии сказано». Ему старшие говорят: «Что ты, – мол, – вмешиваешься? Пусть он сам за себя ответит». «Отвечай!» – требуют. Аракчеев и говорит: «Успею. Придёт время – отвечу. И вы за все ответите». Да так уверенно сказал, что у старших вся охота шутить пропала. И вон, смотри, каких вершин достиг. Сколько ему? Двадцать семь, а он уже при наследнике. Говорят, сам Мелиссино рекомендовал Павлу Петровичу Аракчеева, как исполнительного офицера и хорошего артиллериста.

– Стой! – Раздался строгий окрик.

– Это куда нас занесло? – забеспокоился Панин, отодвигая бархатную шторку.

– Проезжай!

Карета вновь тронулась. Мимо промелькнула полосатая будка, поднятый шлагбаум. Солдаты в добротных мундирах, в напудренных париках. Гренадёрки с треугольным медным налобником. Ружья с длинными штыками.

– Это что такое? – забеспокоился Панин и приоткрыл окошко. – Иван! – закричал он кучеру. – Иван, сволочь, ты куда везёшь?

– Так, через Гатчину, Никита Петрович, – ответил кучер.

– Сдурел! – гневно воскликнул бригадир. – Я же сказал тебе: окольной дорогой надобно. Куда к чертям в Гатчину завернул?

– Так, Никита Петрович, окольная дорога здесь одна, а на почтовой станции сказали – мост чинят. Не проехать…

– Тогда гони до следующей заставы, да коней не жалей.

Понял?

– Как скажете, – обиженно ответил кучер.

Кони рвали постромки. Карету мотало во все стороны. Панин бросал беспокойные взгляды в окно, при этом бормотал проклятия. Вдруг карету перестало мотать. Колеса попали на ровную дорогу, удивительно ровную. Копыта бойко отстукивали. Форейтор покрикивал. Рессоры поскрипывали. Кучер посвистывал.

Вдруг в этот стройный шум вмешался нарастающий топот. Прозвучала отрывистая команда: Стой! – и упряжка сбавила шаг. Вскоре карета остановилась совсем. Её окружили вооружённые всадники в чёрной форме гусар.

– Влипли! – с досадой воскликнул Панин и, высунувшись в окно, наглым тоном спросил: – Ротмистр, в чем дело? Я – бригадир из Ровненского гарнизона, Никита Панин.

– Ротмистр Вуич, – безразлично ответил рослый гусар. – Приказываю вам повернуть карету и следовать к Гатчинскому замку.

– Позвольте, я везу документы особой важности, – возмутился Панин.