Пушкари остужали орудия, чистили стволы банниками. Стоял острый запах уксуса.
– Смирно! – скомандовал высокий нескладный офицер в форме полковника с грубыми чертами лица, и артиллеристы тут же бросили свои занятия, выстроились возле орудий. Полковник сделал чёткий строевой шаг в сторону приближавшегося наследника Павла Петровича и громко отрапортовал:
– Стрельбы проведены успешно. Все мишени поражены.
– Видел, видел! Молодцы! – похвалил пушкарей наследник. – Надо же, все четыре сбил! Я горжусь вами, Алексей Андреевич. А что о пушках скажете? Голландцы не подкачали? Хорошие прислали?
Полковник набычился, и неопределённо ответил:
– Воевать с ними можно.
– Та-ак! – грозно протянул наследник. – Давайте-ка, Алексей Андреевич, говорить откровенно: орудиями вы недовольны.
– Недоволен, – честно ответил полковник.
– На этот раз что?
– Расчёты надо произвести. Не так что-то. Или ядра тяжёлые, или стволы короткие.
– Объясните, – требовал Павел Петрович.
– При фунтовом заряде пороха ядро летит не больше пятисот шагов. Если полуторафутовым заряжать, так часть пороха из ствола выносит, искрит, как фейерверк.
– Вот оно, что? – задумался Великий князь.
– Расчёты надо произвести, – повторил полковник и несмело добавил: – Единорог шуваловский, он, все же, лучше.
Павел Петрович недовольно вздёрнул подбородок.
– Где же я вам возьму единороги? Нет у меня денег на единорогов. Хорошо, хоть эти, – кивнул он на пушку, – посол Голландии подарил. Сделайте расчёты и принесите мне к завтрашнему утру.
Рядом развернулась вторая батарея, и пушкари принялась палить по мишеням. Но на этот раз ядра не долетали, зарывались в дёрн, разбрасывая комья земли. Лишь последним выстрелом удалось сбить бочки.
– Это что за безобразие? – гневно закричал наследник, размахивая тростью, и бросился к командиру батареи. – Что за стрельба? Вы что, впервые пушку увидели?
– Никак нет! – испуганно отвечал здоровенный мордастый капитан, вытянувшись в струнку.
– А почему ядра у вас не долетают?
– Порох сырой.
– Что? – гневу наследника не было предела. Он кинулся к зарядным ящикам, вынул один из зарядов, разодрал холстину и, стянув зубами белоснежную перчатку, сунул руку в порох. Выплюнул со злостью перчатку и заорал: – Аракчеев, откуда сырой порох? Кто принимал? Я вас за это в солдаты разжалую!
– Позвольте объяснить, – спокойно попросил Аракчеев. Лицо его не выражало ни капельки страха.
– Ну! Жду! – требовал наследник, нервно сжимая в руке горсть сырого пороха.
Порох я приказал намочить. Он изготовлен по моему рецепту.
– С водой, что ли? Зачем?
– Не с водой. Дело в том, что в походе всякое случается. Бывало и такое, что артиллерийские заряды промокали под дождём или при неудачной переправе через водные преграды; при этом армия лишалась огневой поддержке. Я же пытаюсь приготовить порох, который бы и сырым возможно было употребить при стрельбе.
– Не врёшь? – недоверчиво взглянул на него Павел Петрович.
– Сами видите – стреляет, хоть и сырой.
Гнев наследника моментально улетучился.
– Ух, и голова у тебя светлая, – хохотнул Великий князь. Настроение его менялось в одно мгновение. – Расскажешь сегодня после ужина о своих опытах. – Бережно положил разорванный мешок картуша на зарядный ящик. Адъютант подал оброненную перчатку. Павел Петрович натянул её на руку. Потом повернулся к остальным офицерам: – Господа, сегодня я намерен отужинать в Арсенальном зале. Жду вас всех. Панин, вы тоже оставайтесь, – приказал он бригадиру. – Завтра отвезёте свои доклады, и товарища вашего отмойте. Я и его желаю видеть на ужине, – указал он тростью на меня. – Кстати, Аракчеев, этот юноша к вам с рекомендацией. Вы уж позаботьтесь о земляке. Он – сын героя. Капитана Доброва помните?
– Будет исполнено, – пообещал Аракчеев и пристально осмотрел мои истоптанные сапоги, перевёл взгляд на шпагу, пересчитал пуговицы на сюртуке. – Добров, говорите? – недоверчиво переспросил он.
– Так точно, Добров Семён Иванович, – подтвердил я.
Наследник, неуклюже шагая, и смешно подпрыгивая при ходьбе, направился к замку.
– Ваше Высочество! Ваше Высочество! – вприпрыжку ринулся за ним офицер сопровождения.
– Что ещё? – недовольно обернулся наследник.
– Надобно дать приказ батареям свернуть позиции. Иначе Аракчеев до утра стоять будет.
– Верно, – согласился Великий князь и, что есть мочи, гаркнул: – Свернуть позиции! Пушки в депо, солдатам – по казармам!
* * *
– Дайте-ка. – Аракчеев протянул ко мне широкую грубую ладонь. Я не сразу сообразил, что от меня требуют, но после понял и достал из-за пазухи серый конверт с сургучовой печатью.
Аракчеев внимательно осмотрел герб на сургуче, сломал печать. Вынул исписанный мелким почерком листок, начал читать. Окончив, засунул письмо обратно в конверт. Ещё раз пристально взглянул мне прямо в лицо, своими волчьими светло-карими глазами и недовольно произнёс:
– Что же вы в таком виде перед наследником предстали?
Я, было, набрал воздуха в лёгкие, чтобы выдать оправдание, мол, целую неделю в дороге, ночевал где попало, но Аракчеев опередил:
– Не надо ничего говорить. Все ваши слова – ничего не значат. И запомните: никогда не оправдывайтесь, а тут же исправляйтесь.
***
В солдатской бане стоял запах нагретых досок, пара и горящего угля. На каменном полу громоздились огромные деревянные лохани, наполненные водой. В каменных печах пылал огонь. Чугунные заслонки накалились до бордового цвета. Сверху на печах шумели железные ведра, готовые закипеть. Широкие деревянные лавки потемнели от влаги.
– Может, мне не стоит мыться? – с надеждой спросил Панин. – Я и без того недавно парился в Полоцке. Бани в Полоцке хорошие.
– Приказано – извольте выполнять, – жёстко ответил Аракчеев. – И прошу вас: будете собираться к ужину, не надевайте шёлковых бантов и всяких побрякушек. Павел Петрович не любит всей этой показной роскоши.
– Как скажете, – пожал плечами Панин.
– А у вас, юноша, есть белая сорочка? – спросил меня Аракчеев.