Парадный подъезд

Парадный подъезд
Сергей Анатольевич Верхнетоемский

Рассказ о временах былых, когда все жили дружно и весело, а иногда и не очень весело, в больших коммунальных квартирах, и другие истории.

Парадный подъезд

Первая половина двадцатого века. Старый дом в переулках улицы Горького. Почти сразу за Елисеевским магазином. Большая коммунальная квартира с потолками за три с половиной метра, гулким туалетом с высоким ржавым смывным бачком, который громоздился где-то наверху, в полутьме потолка, озаряемый светом тусклой двадцатисвечовой лампочки, и с которого свисала длинная металлическая цепочка с тяжелой фарфоровой ручкой на конце. Туалет при срабатывании смывного механизма издавал такие утробные звуки, что казалось, как будто демоны канализации празднуют тризну в ожидании новых душ и всего того, что производится человеком. Хотя, как говорят, душа – это не собственность человека, а душа сделана на небесах. И должна в итоге вернуться туда.

Много видела эта коммуналка. Она еще помнила дореволюционные времена, когда в ней жили господа со своей прислугой. Разумеется, в квартире была парадная лестница, и был черный ход во двор для прислуги. После революции многие залы в этой квартири разделили перегородками, и она стала напоминать купейный вагон поезда дальнего следования. Только пассажиры преодолевали в этом поезде не расстояние, а время – жильцы женились и разводились, рождались дети и умирали старики – в общем, жизнь шла вперед.

В одной из комнат жила Зинка. Зинка-резинка. Веселая девица, незамужняя, которая жила в свое удовольствие. Она работала кондуктором в трамвае. Но работа не утомляла ее настолько, чтобы она отказалась от мирских удовольствий. Например, ей иногда так хотелось осетрины, которая призывно желтела на прилавке Елисеевского. Однако, за зарплату кондуктора особенно не пошикуешь. Поэтому она заводила себе любовников. Как правило, это были состоятельные люди, семейные, которым тоже нужда была отдушина от бесконечных заседаний, детей-двоешников и сварливой старой жены. И Зинка была самой подходящей отдушиной. С ее легким характером, постоянной насмешливостью, и любовью к вкусным напиткам и деликатесам, она никак нельзя лучше подходила на роль отдушины. Пал Палыч, который ходил к ней в последнее время, был человеком немолодым, с проплешиной и благоприобретенным брюшком. Он всегда приходил к ней с большим коричневым кожаным портфелем, в котором неизменно был коньячок, балычок, лимончик и коробка конфет. Они уединялись в Зинкиной комнатушке, и соседи могли наслаждаться звонким Зинкиным смехом.

Еще в одной из комнат этой громадной квартиры жил один замечательный человек по имени Петушок. Вообще то, его звали Петр Васильевич. Но для всех он был просто Петушком. Ласковое прозвище, без каких-либо намеков на что-либо. Просто он был абсолютно бескорыстным и бесконечно добрым. Он не отказывал никому ни в чем, о чем бы его не попросили. При всем этом, он был не очень здоровым человеком. У него был диабет, больные почки и еще бог знает что. Но этим он тоже пользовался во благо общества. В те времена за опоздания на работу вполне можно было схлопотать уголовную статью и убыть в места не столь отдаленные на несколько лет. Валить тайгу, копать каналы. Строить города. По комсомольскому призыву, другими словами. И это могло произойти даже за десять минут опоздания в учреждение или на завод. В этих случаях Петушок оказывался абсолютно незаменимым. И те жильцы квартиры, у которых по каким-либо причинам во время на сработал будильник, бежали в Петушку. Он абсолютно бескорыстно делился с ними своей драгоценной мочой. А она у него была уникальной. В ней был и сахар, и белок, и еще бог знает что. Хоть компоты вари. И эту мочу пострадавшие от дефектного будильника тут же несли в поликлинику. Там им ставили страшные диагнозы, и давали больничный. Разумеется, по истечении времени больной выздоравливал. А Петушок получал личную благодарность и полное благорасположение всех жильцов квартиры. Его даже без очереди пускали и в туалет, и в ванную. Как бы что не случилось с ним, пока он ожидает в общей очереди!

Да, надо отметить еще одну хорошую сторону Петушка. Он же был дамский парикмахер на пенсии. И дамы, обитательницы огромной квартиры, пользовались этим на все сто процентов. Поскольку Петушок был безотказным, то они даже не стеснялись просить его сделать им перманент и укладку. Да и стрижку заодно. Причем, абсолютно бесплатно, лишь источая благодарности и любезности в его адрес. Петушку этого было достаточно – он не отказывал никому. К тому же, видимо, не хотел утрачивать свое мастерство, которое, как известно, без постоянного подкрепления может притупиться, и даже кануть в лету. Так что Петушку вполне было достаточно благодарностей, хотя иногда ему перепадали и разные вкусности, которые дамы готовили на примусах и керосинках на общей кухне.

К таким деликатесам относился, например, торт в виде бисквитного кольца, который мастерицы пекли прямо на керосинке в особом устройстве, называемом «чудо-печью». Это устройство представляло собой разборную кастрюльку с большой дыркой посередине, через которую проходили горячие газы. Тесто укладывалось в кольцевую нишу, накрывалось такой же крышкой с дыркой посередине, и вся эта конструкция устанавливалась на керосинку. В итоге можно было испечь вкусный бисквит в форме большого бублика. И Петушок справедливо мог претендовать на часть этого кулинарного шедевра к своему чаю. Который он очень любил. Да и дамы его приглашали на чай в свои комнаты, и он им так же никогда не отказывал в этом.

Но самое захватывающее событие в жизни квартиры произошло как раз в комнате Зинки. К ней по прежнему ходил этот важный человек, «ответственный работник» Пал Палыч, который снабжал Зинку разными деликатесами, некоторые из которых можно было купить лишь в спецраспределителе, где отоваривалась лишь партийная номенклатура. Даже в Елисеевский эти деликатесы не поступали, а если вдруг и поступали в малом количестве, то тут же распределялись «между своих». И с черного хода, разумеется. Поэтому, черный ход тоже был своего рода «спецраспределителем», но не для номенклатуры, а для «своих». Но ответственный работник носил Зинке эти деликатесы чисто из платонического интереса. Просто его забавлял ее молодой задор, красота. Он лишь пил с ней чай, иногда и коньячок, но максимум, что мог себе позволить – это погладить Зинку по пухлой ручке. Или обнять ее за талию. На большее он пока не рассчитывал. А Зинку, сами понимаете, это вполне устраивало.

Но тут произошло чрезвычайное происшествие. Ответственный работник где-то, может быть, даже не в спецраспределителе, раздобыл фильдеперсовые чулки. Название «фильдеперс» происходило от французского «Fil de Perse» – «персидская нить». Так называли особую разновидность фильдекоса, мерсеризированный хлопок.  В процессе мерсеризации такую ткань обрабатывали едким натром, а затем горячей и холодной водой. При этом нить приобретала характерный шелковый блеск. И чулки смотрелись, будто шелковые. В противовес обычным хлопчато-бумажным чулкам, которые можно было купить в «Промторге». Когда Зинка увидела эту красоту, то она не устояла. В порыве благодарности она бросилась на шею ответственному работнику, и стала осыпать его поцелуями. Прикосновение горячего Зинкиного тела, не вполне одетого, да еще и в фильдеперсовых чулках, пробудило в Пал Палыче давно забытые чувства. И ему захотелось большего, чем просто поглаживать свою пассию по пухлой ручке и вести с ней любезные разговоры. Он тоже прижался к ней плотнее, и тут ему захотелось ее всю! Зинка не возражала – она была под впечатлением от щедрого подарка. Пока Пал Палыч разоблачался, освобождаясь от брюк и кальсон, она думала, как же теперь она «сделает» свою давнюю конкурентку Любку из второго подъезда, и какими глазами будет смотреть на нее Любка, когда она продефилирует в этих чулках прямо перед ней, а потом сядет на лавочку напротив, и закинет ногу на ногу! Вся в этих мыслях, она и не почувствовала, как Пал Палыч взгромоздился на нее и запыхтел. Ради такого подарка можно вынести все, даже вес Пал Палыча, и все, что он пытается сделать. А у Пал Палыча не очень получалось, он очень распереживался от этого. Как же так, он возлежит на такой привлекательной особе, и ничего не может! Видимо, ответственная работа отнимала у мужчины что-то важное, предлагая взамен суррогаты в виде денежных купюр и возможности отовариваться в спецраспределителе.

Вся погруженная в свои мысли, Зинка и не заметила, как Пал Палыч, лежа на ней, покраснел, как индюк, пыхтя все сильнее и сильнее, и вдруг обмяк, и навалился на нее всем своим весом. Тут она отвлеклась от приятных мыслей, и обнаружила, что Пал Палыч уже совсем не сопит. И даже, похоже, не дышит. Она с большим трудом вылезла из под него, положила на спину, и увидела, как его глаза закатились.

И тут вся квартира вздрогнула от Зинкиного визга. Сначала наступила тишина, а потом в коридоре раздался топот ног соседей и стук в дверь. Зинка, в одних фильдеперсовых чулках, вскочила и открыла дверь.

– Он умер, он умер! – всхлипывала она.

Петушок ворвался первым. Он любил Зинку. По своему, по стариковски. Как дочку. Пусть и непутевую. Увидев ее в одних чулках, он схватил какую-то тряпку, и накинул ей на голое тело.

– Кто умер? Этот? – показал он на Пал Палыча.

– Да, сначала дышал так тяжело, а потом покраснел, и затих! – плакала навзрыд Зинка.

Пал Палыч подошел к телу. Пощупал пульс на сонной артерии. Пульса не было.

– Значит так! – сказал он громко. – Думаю, что я выражу общее мнение, но я считаю, что мы не должны привлекать внимание органов к нашей славной квартире! Мне кажется, что надо этого, – он указал пальцем на тело, – одеть, и вынести на лестницу. И тогда вызвать скорую и милицию. Кто считает иначе? – он обвел взглядом жильцов.

– Все согласны! – пропела Маргарита Платоновна, старушка из большой угловой комнаты, разделенной по диагонали на два треугольных помещения.

– Итак, за дело! – произнес торжественно Петушок. Все засуетились. Откинули одеяло, разложили тело на Зинкиной кровати, и быстро одели его. Петушок последним завялал шнурки на штиблетах Пал Палыча.

– А теперь дружно взяли, и понесли. Ты, Фаина, иди на парадную лестницу, посмотри, чтобы там никого не было. Надо все делать быстро, чтобы нас никто не видел.

Одетого Пал Палыча быстро вынесли из квартиры, спустили этажом ниже и усадили на ступеньки. Казалось, что человек зашел в подъезд, поднялся на пару пролетов и просто сел отдохнуть.

– А теперь, звоните в 02 и 03. Пока он еще теплый. Никто ничего не подумает! – распорядился Петушок.

Позвонили, вызвали скорую по 03 и милицию по 02. Сказали, что случайно обнаружили человека, которому очень плохо, сидящего в их подъезде.

Службы приехали быстро. Милиция все осмотрела, запротоколировала, после чего медики забрали тело. Ни к кому не было вопросов. По всему было видно, что у человека случился апоплексический удар.

Сейчас, по прошествии лет, можно подумать, какими дружными были жильцы квартиры. Если бы среди них затесался хоть один сексот, то копать бы всем новый канал от Владивостока до Москвы. Потому, что смерть ответственного работника не могла бы пройти бесследно для всех. Да и его супруге было бы очень неприятно узнать, что ее благоверный закончил свою жизнь не в семейной кровати, а на пухлом теле веселой Зинки. Но все жильцы были очень дружными, и в немалой степени этому способствовала та доброта, которую источал Петушок, и все молчали о таком нелепом случае, хотя некоторых дам так и подмывало рассказать на лавочке у подъезда: «А у нас то вчера что случилось! Ой-ой-ой! Такой ужас!». Но и другие жильцы были отличными и добрыми людьми. И вполне могли бы служить в разведке.

Чертова дюжина

Так уж повелось исстари. Число тринадцать назвали «чертовой дюжиной». Хотя непонятно, вообще откуда взялась «дюжина»? Может быть, древние люди, перед тем, как загибать пальцы, поднимали сначала одну руку, загибали пять пальцев, затем поднимали другую руку, и загибали остальные пять пальцев? Так, на одной руке можно было отметить числа от «1» до «6». А на двух, соответственно, от «1» до «12». По английски дюжина звучит «дазн». А чертова «девилз дазн». Чем черт отметил еще одну цифру? Хвостом? Или еще чем то? Рогов то у него два. А хвост – один. Непонятно. Но, в любом случае, число «13» считается несчастливым издавна.

С такими мыслями Вадим Николаевич подходил к автобусной остановке. Ему как раз надо было дождаться автобуса номер 13. И выйти на 13 остановке. Чтобы потом зайти в дом №13 по Петропавловской улице. Почему улицу назвали Петропавловской, он не знал. Возможно, что там был храм Петра и Павла, который снесли при коммунистах. Он в этот город переехал не так давно, и пока не удосужился поинтересоваться его историей. Но, ему было отрадно, что улицу не переименовали в какую-нибудь «Сакко и Ванцетти», или «Розы Люксембург». «Петропавловская» звучала милее русскому уху. А эти Сакки и Люксембурги уж лучше пусть будут где-нибудь там, в древней Европе.

Автобус подошел ровно через 13 минут. Как и было записано в расписании, закрепленном на автобусной остановке.

– Столько тринадцатых чисел одновременно – мне кажется, они должны как-то взаимно уничтожаться! – думал Вадим Николаевич, садясь в автобус, – если бы одно было – тогда да, надо сплюнуть три раза. А в этом случае непонятно, сколько придется еще плеваться, да и соседние пассажиры мои плевки не оценят!

– А какое сегодня число? – вдруг подумал он. – Тринадцатое, не иначе! Сегодня я просто в фокусе чертовых дюжин, как актер на театральной сцене в свете прожекторов!

– Простите, Вы не верите в приметы? – вдруг спросил он старушку, сидевшую у окна.

– Нет, молодой человек, не верю! Я осталась коммунисткой даже в то время, когда все сожгли свои партбилеты! Хотя я не плачу партвзносы – потому что я не верю в новую Компартию – там одни карьеристы и бездельники – но в душе остаюсь приверженцем ленинских идей. А верить в приметы – это, поверьте, удел лишь слабых и недалеких людей!

– Спасибо, Вы меня утешили! Как хорошо, что есть такие люди, как Вы! – рассыпался в комплиментах Вадим Николаевич.

– Знаете, молодой человек – не думайте о приметах! Ваша судьба – она ведь в Ваших собственных руках! А не в хвосте черной кошки, перешедшей Вам дорогу!

– Как Вы правильно говорите! Спасибо Вам!

– Да просто народ сейчас пошел безвольный. Верят во всякую ерунду, даже в шаманов и колдунов! Ничего этого на самом деле нет. Материя – она ведь первична!

– А как же Идея? Ведь сначала было Cлово?

– Да, как же! А кто его произнес?

– Как кто? Бог, конечно! И идея была его – божественная!

– А где же был Ваш Бог, когда церкви рушили после революции? Когда попов расстреливали и ссылали вместе с семьями? Помог он им?

– Тогда не помог. Но сейчас то он все вернул на свои места?

– И что же он вернул? Нищенскую пенсию? Больницы без врачей? Аптеки с грабительскими ценами? Образование за деньги? – не унималась бабушка-атеистка.

– Я то молодой, как Вы говорите. И не воцерковленный. Хотя моя бабушка верила в Бога. А Вы то – почему Вы такая спокойная? Вы же не верите в вечную жизнь?

– Знаете что, когда доживете до моих лет, то поймете, что Вечная Жизнь – это утопия. Я так намучилась за свою жизнь на Земле, что еще одна мне уже не нужна. Лучше отдохнуть в земле, не имея никаких мыслей и не испытывая никаких чувств. Говорят, что Смерть избавляет от боли и страданий. Я к этому готова. А еще раз гулять парами по райским кущам и вести заумные разговоры – увольте. Здесь, на Земле, было сказано уже столько, что на сто жизней вперед хватит. А ни до чего не договорились в итоге! Каждый живет, как ему хочется!

– Вы еще скажите, как Бог на душу положит!

– Это просто идиома. Как хочется – так и живет человек.

– Хорошо, спасибо Вам. Успокоили! Хотя я с Вами абсолютно не согласен – может, в силу более молодого возраста – но Ваша уверенность меня подкупает. Просто сегодня слишком много тринадцатых чисел одновременно.