Культурный сюрприз на счастье

Помучился я, помучился, но делать нечего. Не бежать же отбирать подарок!? Это было бы вовсе некультурно с моей стороны.

Не раз я потом вспоминал о своей, теперь уже Витькиной, заветной коробочке, так временами мне хотелось в нее залезть и попробовать содержимое. Даже по ночам снилась в газеты запеленатая бутылка "Пшеничной". Сам не пойму, в чем причина подобных галлюцинаций? Вроде бы в спиртном я не ограничен, в худшем случае раз в неделю свою поллитру выпиваю, но, видно, душою я к той зелененькой бутылочке так привязался, что позабыть ее никак не мог… И преодолевая неловкость, я вновь крутил телефонный диск и, наплевав на всякую культуру, без зазрения совести намекал Витьке, что не мешало бы вскрыть коробочку, нарушить целкость приклеенной красотки. Но разве этого паразита расколешь на доброе дело!

Сначала Витька просто прикидывался непонимающим. Все про Ленку свою небылицы рассказывал, какая она оказалась хорошей хозяйкой и вообще бабой, что надо… А потом, – сейчас уж точно не помню, на двадцатом или тридцатом звонке, – сорвался.

– Чего ты, – говорит, – ко мне пристал!? Постоянно твердишь: плохо да плохо! А мне очень даже хорошо! Так и знай! И запомни, – говорит Витька, – плохо мне никогда не будет!

Очень некультурно он тогда со мной разговаривал и опять первым бросил телефонную трубку. Конечно, сила воли неплохая вещь и хорошо, что она у Витьки имеется, но зачем же так немилосердно со мной обращаться? Я сначала, понятное дело, обиделся, а потом хорошенько поразмыслил и воочию понял, что Витька просто-напросто меня за нос водит. Сам, небось, давно всю бутылку выжрал, гад! С Ленкой своей! Без меня! А еще друг называется… Здесь уж не до обид, – оскорбиться надо. И я вовсе перестал ему звонить.

Витька, правда, пытался замазать свое подлое предательство. Изредка мне телефонировал, чуть ли не каждый месяц в гости приглашал… Но, как назло, всегда в субботу, когда у меня традиционное банно-колбасное мероприятие. Неужто нельзя выбрать для гостеприимства другой какой-нибудь день, менее занятой? Нет, думаю, это Витька специально так поступает, нарочно назначает субботу, чтобы лишний раз надо мною поиздеваться. Что ни говори, а бескультурье из него так и прет, со всех сторон выпирает наружу…

А намедни в воскресенье проснулся я поутру весь расклеенный. Голова шумит, – сил нет. Опохмелиться бы, да все вчера до последней капли приговорил. Слишком уж долго шла телепередача, насилу ее досмотрел до конца, – вот и бутылка вся вышла… Лежу я, о жизни думаю. А тут звонок! Дотащился, как мог, до телефона, а там Витька-предатель меня домогается. Наверно, думаю, снова надо мной глумиться будет.

– Здравствуй, – говорит Витька, – Как живешь!? – опять, гад, издевается, – Давно, – говорит, – мы все-таки не виделись. Только и разговариваем, что по телефону…

Я молчу, внимательно слушаю, Витькиным словам внимаю.

– Приходи, – говорит, – к нам сегодня на обед. Хорошо? Мы тебя к трем часам ждем… Договорились?

Я головой киваю и сказать ничего не могу по причине своей утрешней расклеенности. Да и что скажешь на такое культурное приглашение… А потом вдруг сообразил и, честно признаюсь, страшно обрадовался. Я ж в тот день был на мели, в карманах ветер гулял, – это ж понимать надо! Финансов – кот наплакал, – даже на стакан не наскрести, не то, что на полноценную бутылку, а тут такой щедрый, прямо-таки с небес свалившийся подарок! Надо же как, думаю, повезло! Задарма выпить и изничтожить свою головную боль! Вот что значит настоящий друг! В самый трудный жизненный момент позвонил, почувствовал мою безысходность… Друг есть друг! Когда потребуется – из могилы вытащит…

Забегал я, в гости стал собираться. Прежде всего брюки на ноги натянул, минут десять искал рубашку посвежее. Потом очнулся, в окно глянул – на улице темень кромешная, до трех-то часов, думаю, еще о-го-го сколько… Набрал "ноль-восемь", а телефонная бабешка гнусавым голосом нудно эдак мне и говорит: "Восемь часов двадцать три минуты…" Пару раз прохрипела и запикала. Вот стерва! Как будто трудно сказать, что уже два часа пополудни… Да и Витька тоже хорош! Не мог обед, что ли, сгоношить пораньше?

Бегал-бегал я по комнате, голова раскалывается, во рту изжога, самочувствие самое, что ни на есть, мерзопакостное. Эта чертова телефонистка кому угодно настроение испортит! Тем более мне… У меня ведь иногда по утрам неврастеничность случается, особенно после тяжелого трудового дня. Вот и на этот раз хотелось так напиться, чтобы позабыть, где пил и что пил…

Прошло, наверно, полчаса. Снова звонить гнусавой тетке и узнавать у нее который час было нестерпимо противно. По ящику опять показывали какую-то муру. Я стал понемногу нервничать. Это ж сколько еще можно ждать!? Немудрено и с ума сойти… А потом я подумал: чего я зазря беспокоюсь? Поеду-ка я к Витьке прямо сейчас. Хоть и не культурно так рано являться в гости, но Витька, думаю, меня поймет. К тому же он прекрасно знает, что у меня вовек часов не бывало.

Вскоре я был уже у Витькиной двери и колошматил по ней, что есть силы, ногой.

– Здорово… – несколько удивленно, но в то же время достаточно культурно, чтобы не показать свое удивление, приветствует меня Витька и протягивает пятерню.

В ответ, – раз он этого хочет, – я жму Витькину мозолистую ладонь, хотя не понимаю зачем. Ведь всего лишь час тому назад мы с ним, вроде бы, по телефону уже здоровались.

– А ты почему звонком не пользуешься? Не умеешь? – самым нахальным образом спрашивает меня Витька и с неподражаемой наглостью нажимает кнопочку входного звонка, демонстрируя мне как им нужно пользоваться. По лестничной площадке и Витькиной квартире плывет мелодичный перезвон. Звучит красиво. И культурно. Не то, что поведение хозяина, который, не дав гостю переступить порог и отдышаться, начинает над ним измываться.

– По привычке, – отвечаю я Витьке, – А ты что, уже его починил? – кивая на звонок, задаю я Витьке глупый вопрос, потому что сам не понимаю, как могло произойти подобное чудо. – Когда ж ты успел?

– Да нет, я новый звонок поставил, – говорит Витька, – Прежний очень уж был пронзительным… Разве ты не помнишь?

А как же мне, скажите, помнить, если все двадцать лет, что мы с Витькой знакомы, звонок был напрочь испорчен? Странные какие-то вопросы задает Витька. С похмелья, что ли? Вроде, непохоже… Пригляделся я к Витьке внимательно и вижу, нутром чувствую, с ним за последние пять лет произошло что-то невообразимое. Если б мы с ним встретились на улице или где-нибудь в другом месте, и он сам первым со мной не заговорил бы, то я бы его вообще не узнал. Изменился он здорово. Посмотришь на него – совсем не тот человек, что раньше. Отпустил рыжеватые усики, свою щетину зачем-то сбрил. Глаза не рыскают, а смотрят на меня спокойно. И внешне Витька весь до предела упитанный. Что произошло? Он как-то непонятно облагородился, – в пижаме по хате ходит… Короче, на сытого немца стал похож.

На звонок в прихожую выскочила Ленка и сразу же ручками заплескала, как это умеют делать толстые тетки, чтоб похвастаться аппетитными ямочками на этих самых пухлых ручках. То ли из-за ямочек, то ли еще почему, но она мне показалась куда как симпатичней, нежели в прошлый раз. И лохматость ее куда-то пропала. Ленка причесана, наверно, по моде, да и одета тоже ничего себе. Кто бы мог подумать, что эта шикарная дамочка средних лет когда-то таскала на своем розовом личике здоровенный фонарь под левым глазом? Теперь она носит другие украшения и выглядит не хуже той моей коробочной крали. Я же сразу узрел в Ленкиных лопоухих ушах золотые сережки! А деньги, спрашивается, откудова? Вот в чем вопрос! И как это Витька позволяет ей форсить!? Да еще прямо на дому, в собственной квартире! Или она к моему приходу принарядилась?

Ленка, как всегда, сразу же закудахтала. В этом-то она не изменилась.

– Раздевайся, раздевайся скорей, – говорит Ленка и гостеприимно помогает Витьке стягивать с меня пальто.

А потом тапочки синенькие мне протягивает. Я сую их подмышку, а сам думаю, зачем они мне, спрашивается, нужны? С каких это пор хозяева стали гостям подарки дарить? Может, в культурных домах теперь так принято? А Ленка мне знаками показывает, – на ноги, мол, надо тапочки надеть. Делать нечего, скидываю я свои допотопные грязедавы, влезаю в Ленкины шлепанцы. Потоптался на одном месте – чувство неописуемое. Как-то непривычно, словно босиком по асфальту шлепаешь, а ноги сами собой заплетаются. Говорят, такие в музеях носят. Ну, думаю, и дела здесь творятся. Сначала пижама с сережками, а теперь, будьте любезны, – тапочки! Вообще ребята обалдели! На что тратятся…

А Ленка от меня не отстает, в спину толкает:

– Проходи, – говорит, – в гостиную. Сейчас чай пить будем…

Тут уж обалдел я сам. Глаза на лоб полезли от удивления. А Ленка, заметив мой недоуменный взгляд, а правильнее сказать, вконец ошарашенный вид, добавляет:

– А обед уж, извини, попозже… Мне еще салат нужно приготовить, цыплят разделать, поставить их в духовку, торт украсить и еще куча разных дел…

Вот балаболка! Зачем, скажите, нам с Витькой все эти гастрономические излишества? Банки килек и пары головок лука за глаза хватит! Или вареной колбаски, той, которую бездомные кошки не жрут, на двоих грамм пятьсот… Лучше закуси не найти!

А Ленка продолжает балаболить:

– Ты совсем не изменился, – льстит она мне, наверно, женским чутьем своим угадывая, что в глубине души я нещадно кляну и осуждаю ее кулинарные способности.

Конечно, очень культурно с ее стороны говорить мне прямо в глаза такие приятные вещи. Чувствуется воспитание. Но сам-то я давно и определенно знаю, что старость моя неминуемо приближается. Еще лет восемь пройдет и сороковник стукнет… И с каждым новым днем краше я не становлюсь. Как никак, а и мне изредка приходится в зеркало смотреться. У нас ведь в котельной над рукомойником здоровенный осколок пришпандорен и тот, кто после работы решит помыться, волей-неволей взглянет на свою рожу. Только нет радости на себя смотреть… Чего там хорошего можно увидеть?.. Эх, нет в жизни счастья!

– Ты же к нам, – кудахчет Ленка, – со дня нашей свадьбы не заходил. Обиделся на что-нибудь?.. Пропал, ни слуху, ни духу… Все только Вите надоедал какими-то непонятными звонками о нашей плохой жизни… А мы живем хорошо! Видишь, импортную стенку недавно купили! Полгода в мебельном магазине отмечались…

И с этими словами Ленка заводит меня в комнату, которую она давеча почему-то назвала гостиной. И тут я чуть не упал от удивления! Нет, что стол будет пуст, я знал заранее, – сердобольная Ленка меня об этом еще в прихожей предупредила, так сказать, подготовила, а то бы меня вообще инфаркт в один миг расшиб… Да и стол здесь не причем. Стол как стол, – круглый, на четырех ножках, скатерка пестрая на нём и ваза с какими-то розочками… Но то, что я увидел вокруг него, меня поразило и потрясло до мозга костей. Это ужас какой-то!! Как будто я действительно в музей попал! Недаром, видно, Ленка мне эти чертовы тапки сунула…

И чего там только не было! Во-первых, та стенка, о которой Ленка только что трепалась. Во-вторых, диванчик модерновый, – не чета моей старенькой кушетке, – и два мягких кресла по сторонам. Это у Витьки-то! У которого раньше кроме колченогой табуретки и пары ходуном ходящих стульев ни фига не было! Воистину, есть от чего с ума сойти…

Потом смотрю и глазам не верю, – убиться можно! – ковер на полу валяется! Метра два на три. Сам весь бежевый, а в центре и по краям красно-белые узорчики какие-то, наподобие мухоморов… Этот ковер меня окончательно доконал… Вообще, думаю, оборзели идиоты!? С жиру бесятся!? Нет, чтобы красоту такую на стенку повесить, чтоб все приходящие для расширения собственного кругозора мухоморные узоры рассматривали, а они топчут ее ногами. Вот она – наша доморощенная культура! Далеко нам еще до Запада… Перестраиваться нам еще и перестраиваться, не зря газеты только об этом и пишут… Представляете, какое безобразное отношение к ценным предметам домашнего обихода! Было бы у меня такое богатство, я б дышать на него боялся…

А сам думаю, – во, буржуи, как жить стали! И это бывшие мои друзья-соратники!? Я сразу к Витьке пристал:

– Где, – говорю, – наворовал столько?

А Витька эдак хвастливо, как бы выказывая свое достоинство, мне отвечает:

– Заработали!

– Ну да! – безапелляционно заявляю я, – Столько добра в жизни не заработать! – и недоверчиво смотрю на Витьку. Какова будет его реакция? Расколется или нет?

Но Витька до предела спокоен, как будто окружающее богатство его нисколько не волнует. Бесчувственный он, что ли!? Да на такие деньжищи, наверно, сорок ящиков водки купить можно! За год одному не выпить!

А Витька, как ни в чем не бывало, полез в свою музейную стенку, из застекленной секции начал выставлять на стол чайные чашки и блюдца.

Тут опять Ленка встряла:

– Правда, веселенький сервиз? Тебе нравится? – спрашивает она меня.

Я что-то буркнул ей в ответ, а одновременно с тем в уме заново пересчитываю, сколько же они, растратчики, вложили в свою обстановку ящиков водки.

А Ленка опять пристает, с важной мысли сбивает:

– Ты чего нахохлился? – говорит, – Удивлен? Просто ты у нас давно не был… Вспомни, сколько раз тебя Витя приглашал в гости, а ты все отнекивался. На какие-то неотложные дела ссылался… И на телевизор… Хорошо хоть на деревянную годовщину пожаловал. И как только Вите удалось тебя уговорить?..

– Годовщину чего? – до сих пор занятый своими мыслями и пальцами я не до конца врубился в Ленкины причитания.