Год мертвой змеи

Появившийся вчера в Йонгдьжине на какой-то час разведчик по фамилии Зая, обсуждая подробности, счел нужным сообщить ему, что принять на борт потребуется около 20 человек десанта. Катеру такого типа, который он увидел в Нампхо, столько не вынести. Даже если они и поместятся на палубе вповалку, то на оружие и боеприпасы просто не хватит места. Кроме того, боеспособность самого катера в таком случае упадет даже не до нуля, а еще ниже – а это при любом осложнении ситуации может иметь только один исход.

Принятое сначала решение было предварительным, и Алексей надеялся, что разведчики найдут для своей цели что-нибудь получше. Но снова прибывший в Йонгдьжин через несколько дней инженер—старший лейтенант Петров подтвердил, что к исполнению назначен план, предложенный им с самого начала. Значит, все же минзаг. «Кёнсан-Намдо».

Повторив это слово еще несколько раз, чтобы довести его произношение до уровня, хотя бы приблизительно понятного потенциальному собеседнику, Алексей продолжал машинально заниматься делом: в данную минуту – сортировкой патронов к «сорокапяткам». Осечки на стрельбах могли иметь самые разные причины, и дефекты отдельных унитаров вполне к ним относились, поэтому при малейших признаках того, что с патроном что-то не так, Алексей без колебаний откладывал его в сторону, в полуразвалившийся дощатый ящик, где уже лежало десятка полтора тускло сияющих консервированных сгустков смерти.

Матросы беспрекословно вытаскивали из погреба все новые и новые ящики, украшенные жирными черными штемпелями с мало что говорящими неспециалисту аббревиатурами – в дополнение к такому же малополезному номеру завода и году изготовления; Последним был 1945-й – замечательный по всем признакам год. Каждый проверенный военсоветником ящик матросы укладывали как следует и снова утаскивали вниз – на место.

Пришедший через пару часов, практически к концу работы, и вздумавший проверить его офицер-кореец что-то с большим неодобрением попытался втолковать советнику, потрясая забракованным патроном и произнося отдельные (для понятности), отрывистые слова. Посмотрев на него с иронией, усталый и удовлетворенный Алексей указал рукой на обмотанную сейчас брезентовым чехлом тумбу с пушкой, потом ТКНул в патрон и изобразил пальцами правой руки неприличный жест, обозначающий на юге его родной страны понятие «кастрат» Жест, видимо, оказался международным, Потому что офицер, на секунду застывший, заулыбался, закивал и положил чуть тронутый по капсюлю ржавчинкой патрон обратно в дефектный ящик.

– Эх, мне бы с вами. – обращаясь к корейскому офицеру. Произнес Алексей.. Тот, разумеется, не понял, разведя руками, и закрутил головой в поисках переводчика, который обычно был где-то рядом с русским. Но Ли рядом не оказалось, а военсоветник только махнул рукой и поднялся, растирая багрово-серые от холода ладони.

– Ничего ты не понимаешь, – сказал он уже не корейцу, а самому себе, хотя стоял лицом к человеку, снова выразившему всем своим видом непонимание. – Хотя тебе и не надо. У тебя война не ради удовольствия от войны – видел я таких людей массу, и часто они были как раз иа своем месте. И не для продвижения по командной лестнице – вряд ли ты куда-то продвинешься. Не ради политики больших стран – тебе на нее так же, наверное, наплевать, как и мне. Ты защищаешь свой дом. Так ведь?

Кореец ответил что-то но, разумеется, на собственном языке. Впрочем, у Алексея создалось такое впечатление, будто тот его понял Зачем он, капитан-лейтенант советского ВМФ, находится в чужой стране, самому Алексею было совершенио понятно, Но «война ради войны»... За последнюю неделю его первый, самый искренний энтузиазм, готовность, если надо, пожертвовать собой, угасли. Теперь он просто служил, как профессиональный военный моряк – недосыпая, питаясь черт-те как и черт знает чем, пачкаясь тавотом, обдирая руки и обмораживая лицо. Все это Алексей делал беспрекословно и даже с явным удовлетворением, но это было не то удовольствие, которое радовало «по-настоящему». Удовлетворение от того, что он знает свое дело и действительно может помочь людям, которые на него рассчитывают, – да. Удовлетворение от собственного профессионализма, причем востребованного, это здорово, Но как и во многих других областях человеческой деятельности, военные специальности тоже могут быть «благодарными» и «неблагодарными». Корейские моряки, несомненно, начали питать к советнику «До Вы» то уважение, на которое он мог рассчитывать, как человек, рисующий собой в чужой стране и притом способный с закрытыми глазами разоружить взрыватель любой мины, которая могла здесь найтись, Исключением не был даже сам товарищ флагманский минер ВМФ – при всей его флегматичной вальяжности, присущей минимум адмиралу, получившему под старость должность начальника какого-нибудь второразрядного военного училища.

Как опытный штурман, он тоже оказался полностью на своем месте, а задачи на обеспечение скрытности минных постановок, с их каторжными расчетами, были интереснейшими до такой степени, что иногда бывало трудно дышать: от любой малейшей ошибки здесь зависела жизнь нескольких десятков человек, Но результата своей работы Алексей не видел – не вспыхивало по ночам над морем зарево от горящих танкеров, не тыкались в берег разодранные капковые жилеты с наименованиями вражеских судов, Специальность минера была «неблагодарной».

Хотя... Ничего нового тут не было На флоте (и надводном, и подводном) вообще преобладают подобные специальности. Экипаж «Кронштадта» в его знаменитом атлантическом походе составил более 1200 человек, но то, как тонут истерзанные их снарядами вражеские крейсера, как величественно-неторопливо погружается в воду горящий авианосец, как разрыв точно попавшего с полутора сотен кабельтовых[87 - Кабельтов – 0,1 морской мили (то есть 185,2 м).] шестидюймового осколочно-фугасного снаряда сметает надстройки рассекающего океан эсминца, разворачивающего на них свои торпедные аппараты, – все это видели максимум десятки моряков. Кроме того, далеко не каждый из них остался в живых...

Оглаживая щеку рукой, Алексей вспомнил госпиталь ВМФ в Мурманске. Там они вели как раз такие ни к чему не обязывающие разговоры – о том, кто что видел, что знает и думает о происходившем и происходящем с ними всеми. Поводов к этому в ноябре-декабре 1944 года более чем хватало. Палата младших офицеров, где умирал старший лейтенант Вдовый, была переполнена, и в ней непрерывно шумели голоса: обсуждали корабли, командиров, адмиралов и летчиков. И врагов. Один только «Кронштадт» потерял к концу похода едва ли не полсотни человек убитыми и умершими от ран, почти столько же было раненых. Другим кораблям эскадры досталось меньше, но досталось и им – особенно в последнем бою.

В их госпитале не было ни одного человека с «Чапаева», почти немедленно после Победы превратившегося, как и два других корабля, в Краснознаменный. Но раненный в живот, умерший к середине декабря лейтенант с «Советского Союза» подтвердил, что в артиллерийской дуэли британцы потрепали их довольно серьезно. В 1949 году, в одной из циркулирующих по штабам документов флотской разведки бумаг с грифом «секретно», Алексей встретил раскладку цифр потерь по кораблям обеих сторон, сошедшихся в том жутком бою, когда две эскадры хлестали одна в другую разнобоем залпов с десятка миль, ориентируясь по абстрактным пятнам засветок на экранах радаров и пытаясь углядеть в полумраке арктических сумерек вспышки вражеских выстрелов для того, чтобы выстрелить самим. Четыре 14-дюймовых бронебойных снаряда с «Герцога Йоркского» и двух его мателотов, попавшие в советский линкор, не погубили его, но потери на советском корабле оказались втрое выше самого «Герцога», в который попало 4 ответных снаряда с «Союза». 8-дюймовки «Норфолка», 6-дюймовки легких крейсеров, 5? -дюймовки противоминного калибра линкоров, мелочь эсминцев, – все это прошлось по советским кораблям на совесть. Сам Алексей, не слишком в те недели отличавшийся от мертвого, был отличным этому подтверждением.

Но победа в морском бою – она победа и есть, даже если достается настолько тяжелой ценой. Адмирал, приколовший орден Красного Знамени к подушке лежащего без сознания, изуродованного старшего лейтенанта с линейного крейсера, не дрогнув лицом, выслушал деловито зачитываемое ему из-за спины представление: «Проявил высокое мужество», «обеспечил», «продемонстрировал», – все, что написал об одном из своих штурманов командир корабля, капитан первого ранга Иван Москаленко, – один из немногих переживших этот поход старших офицеров «Кронштадта».

Эти слова Алексею пересказали позже, а если адмирал и сказал ему что-то при награждении от себя, то никакого значения для старлея, из последних сил цепляющегося за жизнь, это не имело – за потопленный авианосец и крейсера, за дошедшие до родных берегов корабли эскадры в любом случае наградили почти всех, кто уцелел. Вот такие у них были масштабы тогда, океанские. Не то что здесь.

Размышляя над всем этим сейчас, в марте 1953 года, Алексей почему-то все более и более живо вспоминал ту, прошлую свою войну – когда советские люди дрались за выживание своей страны, и он был одним среди многих. Легко чувствовать себя ответственным за судьбу страны, когда главный калибр – 12 дюймов, вспомогательный – 6, а вокруг тысяча таких же, как ты. Тогда и вся жизнь, и война были совершенно другими – ярче, живее и страшнее во много раз.

Нет, в Корее и особенно в Китае число советских военных советников тоже считали на тысячи, а учитывая, что обычный срок советничьей службы составлял здесь год или чуть больше, за время войны через Корею прошло столько офицеров среднего звена, что их хватило бы на полнокровную армию, но все равно... Это было одиночество, и вместе с плохим предчувствием и усталостью оно все более гнуло к земле, накладывая гяжелую печать на обезображенное шрамом лицо капитан-лейтенанта. Ему все чаще и чаще хотелось сорваться, потому что ощущение знания будущего – невозвращение минного заградителя из назначенного похода по вывозу десантников или диверсантов, исчезновение из его жизни молодого командира «Кёнсан-Намдо» и тех моряков, с которыми они превратили эту удивительную лохань в нечто действительно боеспособное, приносящее пользу на войне, все это давило на Алексея в последние дни так, что он серьезно опасался за себя.

Но еще раз «все равно» – если расценивать Корею как плату за возвращение в океан, то он готов был пойти на это без колебаний, и предстоящая гибель миизага, при всей ее трагичности, была здееь достаточно приемлемой ценой.

К шести с четвертью часам вечера в передовую военно-морскую базу Йонгдьжин вошла автоколонна. Было еще сравнительно светло, и в просвет между маскировочными щитами «сарая» видно происходящее было отлично. Не веря своим глазам, Алексей наблюдал, как головные грузовики разворачиваются на пятачке перед штабным домиком, а из пространства между двумя холмами по разбитой дороге идут и идут другие.

Эй! – негромко позвал он матроса-корейца. Матрос обернулся. На его лице можно было прочитать такое же удивление и даже изумление, которое Алексей испытывал сам. Не зная, как сказать по корейски то, что требовалось, он просто указал на баковую пушку. Артиллерист понял все мгновенно – на флоте вообще обычно служат сообразительные люди. Крикнув вниз что-то непонятное, он несколькими точными, натренированными движениями ободрал с брезентового чехла орудийной установки эавязки. Вдвоем с Алексеем они содрали c пушки чехол, серой бесформенной массой оеевший вниз, на палубу, Сэади к ним подбежали несколько человек: один что-то спросил на ходу, матрос ответил, и кто-то из пришедших тут же втиснулся на сиденье вертикального наводчика. С неуместным треском и стуком распахнулась крышка ящика из кранцев первого выстрела.

– Взрыватель контактный, – срывающимся голосом скомандовал Алексей. Команду наперника не поняли дословно, но, что надо делать, матросы догадались и сами. Снизу, из трюма, уже волокли другие ящики. Секторы обстрела ютовой установки были полиостью затенены маскировкой, но из работающих на минзаге матросов быстро и сам собой, без какого либо участия воеисоветника, сформировался неполный расчет баковой.

Стрелять изнутри «сарая», только издалека, сверху способного хоть как-то обмануть нападающих, – бред. Первый же выстрел – и их разнесут и щепки. Десять градусов вправо и столько же влево – это весь их сектор, Стуча зубами, Алексей глядел, как вооруженные люди вбегают в штаб. Сейчас, Сейчас там начнут стрелять, Почему колонну пропустили, не подняв тревоги? Где прикрытие, где тот батальон береговой обороны, который должен не допустить высадки десанта, осуществлять противодиверсионную оборону? Он единственный офицер на корабле – и что это значит, было ему совершенно ясно. Теперь, в любую секунду готовой начаться скоротечной и полностью предопределенной по своим результатам схватке, вся ответственность лежит на нем.

«ДШК»! «ДШК» на надстройке! Обругав себя за глупость и постыдную растерянность, Алексей бросился вверх по трапу. Сообразив, один из матросов бросился за ним. Расчет 45-мм установки сократился еще больше, но это уже не важно. Один подносчик справится, поскольку мотопехота даст им время на 10, максимум 15, беглых выстрелов, – можно было видеть, что соскакивающих с грузовиков людей в серой форме становится все больше. Стрельбы все еще не было; судя по всему, захваченные врасплох моряки не сумели оказать вообще никакого сопротивления. Так же вдвоем, Алексей с матросом сорвали брезент с вороненого тела крупнокалиберного пулемета, выдернули заглушку из конуса пламегасителя.

– Я сам! – крикнул он, увидев, что матрос, стиснув зубы, берется за рукоятки. Как стрелять из «ДШК», Алексей знал отлично, – память о катерных годах. Лязгнула коробка с лентой, которую матрос, чертыхаясь и обдирая руки, подсоединил за какие-то секунды. Неразъемная лента на 50 патронов – это две, максимум три, приличные очереди. Потом все: действуя вдвоем, сменить ленту они уже не успеют.

Поводив плечами в разные стороны, Алексей поудобнее устроил плечевые упоры и изготовил пулемет к стрельбе. С 500 метров отечественные патроны калибра 12,7-мм, снаряженные бронебойными пулями «Б-30», берут 16-миллиметровый лист, две трети дюйма стали. Какую ленту зарядил матрос-кореец, он не знал, но большого значения это не имело: попаданием вообще любой пули, выпущенной из «ДШК» с такой дистанции, человека пробивает насквозь.

– Тасот... – хрипло считал вставший на одно колено матрос, не отрываясь, глядящий туда же, куда и он. – Ёсот...

Грузовиков в секторе обстрела становилось все больше. Можно было догадаться, что по сторонам их найдется еще несколько. Возможно рота, а то и две: не удивительно, что они смяли охранение.

– Ильгоп... Ёдоль...

– Прекрати, – задыхаясь, попросил он матроса. «Ну что, Алексей Степанович? Ты ждал настоящей войны? Вот она и явилась. Смотри, не подавись».

Солдаты двигались уверенно, кто-то их организовал, и под флагштоком с измерзшим красно-сине-белым флагом КНДР появилось подобие строя, в который Алексей и уперся центральным кольцом своего прицела. Построились явно не все, да и держался строй недолго. Секунд двадцать – и он снова рассыпался. Минута – и часть грузовиков, вновь заведя двигатели, начала отъезжать в сторону, левее. Куда – не было видно из-под досок. Потом из штабного домика начали, уже не так торопясь, выходить вошедшие туда сначала, причем их было больше. Ведут пленных? Прищурившись, Алексей попытался разглядеть, но поднятых рук не увидел. Его окликнули снизу-сбоку, он обернулся и мотнул головой, глядя на ожидающих его команды матросов у «сорокапятки».

Открывать огонь было рано. Один из матросов сказал что-то в полный голос, распрямляясь. Быстрый взгляд назад, к цели – да, строй уже исчез, теперь в секторе обстрела «ДШК» был всего один грузовик, причем с прицепленной сзади пушкой. Человек пять облепили ее с нескольких сторон и что-то делали, остальные направились в их сторону. Алексей ощутил замешательство. Теперь он уже не был уверен, что правильно понял произошедшее. В словах матроса, продолжающего обмениваться с товарищами короткими, так же в полный голос фразами, ему послышалось «инмингун», что-то относящееся к «вооруженным силам», причем именно в приложении к КНДР, но он не был убежден, что услышал правильно.

– Ли! – внезапно узнал он. Один из идущих к минзагу был похож на него фигурой. Ну?

В ожидании Алексей поводил стволом пулемета вверх-вниз. Двигался пулемет с прикрепленной к нему сейчас коробкой ленты без всяких помех, да и баланс был хороший. До идущих оставалось метров двести – даже сравнительно малоталантливый пулеметчик, вроде него, на такой дистанции, пожалуй, не промахнется. Неужели Ли предал?

Секунды бежали по жилам, щекочущие, злые и торопливые, как тараканы. Метрах уже в ста от идущих Алексей окончательно убедился в том, что один из них – комвзвода Ли, его переводчик. Еще один, кажется, был моряком из Йонгдьжина, командиром номерной вооруженной шхуны, используемой в качестве сторожевика, но в последнем он уверен все же не был. Корейцы говорили уже не стесняясь, и Алексей медленно распрямил полусогнутые ноги, чуть приподняв ствол пулемета. Покрытый слоем ледяного пота указательный палец скользнул по спуску, и на мгновение он испугался, что «ДШК» выдаст очередь, но его давление было настолько слабым, что пулемет смолчал.

– Товарищ военный советник! – заорал Ли снаружи по-русски. – Товарищ Вдовый!

Подошедшие остановились, явно разглядывая силуэт минзага под искажающим камуфляжем – крашеными щитами и фестонами маскировочных сетей. Интересно, видят ли они нацеленные в их сторону стволы? Пожалуй, нет, иначе бы не стояли в таких вольных позах. Небо начало темнеть, и внутри каркаса «сарая» все было уже совсем в тени.

– Товарищ военный советник!

Пожав плечами и чувствуя на себе взгляды матросов, Алексей аккуратно отпустил пулемет, Плечевые упоры качнулиcь и замерли в сантиметре от его тела. Постояв несколько секунд без движения, разглядывая стоящих и ждущих его, он решился и начал спускаться вниз.

Интересно, что обо всем этом подумали матросы минзага? Военный советник струсил, перестраховался? Увидел колонну с пушками и тут же начал изображать из себя спартанца при Фермопилах, стоя у пулемета с мужественным выражением на лице? Наверное, все это можно было интерпретировать и так. Но знать наверняка, десант это все-таки или нет, было невозможно, поэтому он и изготовился к бою.

Морщась от неловкости и быстро перебирая руками по короткому ряду скоб, Алексей отчетливо подумал, что посмеяться над этим, пожалуй, все же можно, но вот осудить – уже пет. В конце концов, он не бросился в лес или в туннель с минами – прятаться, а что состорожничал, – ну так на то он и иностранный военный советник со сравнительно небольшим корейским опытом, не настолько хорошо опознающий цвета и пошив военной формы.

Товарищ военный советник, – в третий раз повторил комвзвода Ли, когда Алексей вышел на свет. Товарищ командир батареи узнал, что вы здесь, и просил...

Не дожидаясь окончания фразы, Алексей перевел взгляд на незнакомого парня лет двадцати пяти среднего роста, с уверенным, спокойным лицом. Русский, Или белорус. Свой, к общем. Форма, разумеется, китайская, как и у него самого.

Командир первого огневого взвода старший лейтенант Смирнов, – представился парень.

– Военный советник капитан-лейтенант Вдовый, – ответил он, вернув крепкое пожатие. Мгновение Алексей боролся с собой, не испытывая желания смотреть в глаза человеку, и которою минуту назад собирался стрелять из такого чудовищного средства убийства, как крупнокалиберный пулемет, но сумел заставить себя это сделать – и посмотрел.

«Знает», – отметил он про себя, но выражения лица не изменил. Дело есть дело, и на такой войне слишком осторожным быть нельзя. Заори вдруг Ли что-нибудь не вовремя, кинься он бежать – и Алексей не колеблясь положил бы всех, кто пришел вместе с ним, одной длинной очередью, После чего перенес бы огонь дальше – туда, где прибывшие солдаты уже активно чем-то занимались. Но поскольку нервы у него оказались достаточно крепкие, то все обошлось. И слава богу. Нa войне бывает много случайностей, чтобы удивлятьсяЙ тому, что расцениваешь своих в подобной ситуаций в качестве возможной цели, Бывает.

– Зенитчики? Или подвижная береговая батарея?

Алексей не был уверен, поскольку пушки разглядел не очень. Впрочем, ствольной артиллерии и людей для береговой обороны было чуть многовато, – разве что грузовики набиты боеприпасами.

– Так точно, зенитчики.

– Восемьдесят пять?

–Да, восемьдесят пять.Плюс «МЗА» сзади, батарея тридцатисемимиллиметровок.

– Ого! с удовольствием сказал Алексей, – Это счего нам такая радость?