Вариант «Бис» (с иллюстрациями)

Закусивший губу офицер вернул бинокль, протянув его через голову втиснувшегося между ними, дышащего, как загнанная лошадь, кап-лея с перекошенным лицом.

– Сколько эсминцев всего? – Иванов, сам пытающийся сдержать прерывающееся дыхание, спросил коротко и жестко, как ударил.

– Шесть, товарищ командир…

– Это сила, нечего сказать. Товарищ адмирал, – полуобернувшись к Левченко, он чуть растянул рот, заставляя себя произносить слова спокойнее. – Возможно, стоит напрямую натравить на них «Кронштадт», у нас и так забот хватит…

Видя, что Левченко не реагирует, шевеля тубами под тенью, откидываемой биноклем, Иванов добавил:

– Я поддержу его противоминным калибром и универсальным, для шума. Если он не задастся целью обязательно кого-нибудь утопить, то сможет устроить им пару горячих часов.

– А так и сделаем!

Адмирал неожиданно отбросил окуляры бинокля от глаз, поморгал, фокусируясь на происходящее внутри рубки, и, обернувшись к флаг-офицеру, сказал, с видимым удовольствием от своего знания:

– Эсминцев пять, а не шесть. Третьим еще один крейсер, малый.

Не теряя ни минуты, он вытянул указательный палец к офицеру связи, стоящему с уже открытым блокнотом в руке, продиктовав ему короткое приказание. Это заняло секунд двадцать, и, закончив, Левченко, снова готовый включиться в работу, вдруг с удивлением заметил появление какого-то нового фактора. Кормовой КДП главного калибра перестал выдавать данные, и все попытки прозвониться к нему были безуспешными. Иванов орал в телефон на командира БЧ-5, но тот ничего не знал про пост, занятый нарастающим креном, расчетами контрзатоплений и разрастающимися пожарами. Линкор горел, и низкое, хотя и сильное пламя пожара на правом борту делало его отличной целью для приближающихся английских крейсеров и эсминцев. Яростно выматерившись, командир корабля достаточно ровным, однако, голосом обратился к согнутому над визиром старшему артиллеристу:

– Егор Алексеевич, это, кажется, ваша епархия. Я посылаю вашего лейтенанта, будьте в курсе.

Спина Бородулина напряглась, но, кроме банального «угу», он ничем не показал, что слышал обращенные к нему слова. Иванов несколько секунд с ненавистью смотрел в спину не соблаговолившего обернуться к нему капитана второго ранга, и тот это явно чувствовал, хотя и водил из стороны в сторону своими трубками. Поднявшись наконец, он сам заорал на «своего» офицера: «Не слышал, что ли? Бегом!!!» Тот сорвался с места, протиснувшись ужом мимо штабистов, нырнул в приоткрытую старшиной рубочную щель и пропал. Все невольно проводили его взглядами, потом внимание приникших к щелям офицеров привлек стиснутый океаном хищный силуэт «Кронштадта», прошедшего контркурсом кабельтовых в тридцати по правому борту. Неподвижные башни линейного крейсера вызвали тревогу, но никаких следов пожаров видно не было, а яркий бурун выдавал высокую скорость. Москаленко, видимо, развернул корабль всем корпусом, как кабан, переведя новые цели на тот же левый борт.

В «Кронштадт» до сих пор не попало ни одного снаряда из нескольких сотен по нему выпущенных. Командир ежеминутно вводил крейсер в коордонаты на оба борта[135 - Последовательные повороты на один и тот же угол, ставящие целью изменение дистанции до противника.], считая точность своей стрельбы менее важным фактором, чем одно-единственное результативное накрытие, которое было нужно англичанам для превращения громадного и быстроходного корабля в плавающее приемное отделение морга. Залпы англичан – по три, четыре, пять снарядов[136 - В течение всей карьеры линкоры типа «Кинг Джордж V» испытывали многочисленные проблемы с 14-дюймовыми орудиями главного калибра. В боях с «Бисмарком» и «Шарнхорстом» британские линкоры выпустили на треть меньше снарядов, чем было «заказано» числом залпов. В частности, «Принц оф Уэльс» из-за технических неполадок к концу артиллерийской дуэли с «Бисмарком» остался с двумя действующими орудиями главного калибра из десяти.] – ложились вокруг достаточно плотно, не давая ни на минуту расслабиться и служа постоянным напоминанием о возможности близкой смерти. Накачанная командиром верхушка артиллерийской БЧ получала массу удовольствия, лупя по концевому «Джорджу» вперемешку всеми калибрами с периодичностью в полторы-две минуты исключительно с целью продемонстрировать свою значимость. Попаданий, возможно, они не дали даже ни одного, но британский линкор непрерывно разносил свои курсы, шарахаясь из-под удачно ложащихся залпов и сбивая себе наводку на очередные пять минут. Несколько раз огонь по приказу Москаленко переносили на средний линкор в строю, не давая ему возможности расстреливать «Советский Союз» в тепличных условиях необстреливаемого корабля.

Появление на сцене крейсеров и эсминцев не стало для командного состава «Кронштадта» апокалиптическим откровением. Собственно, никто и не сомневался, что это произойдет. Более-менее неожиданным являлось только включение в строй выходящих в торпедную атаку кораблей тяжелого крейсера в качестве лидера. Шаг был оригинальный и, в принципе, удачный. Тяжелый крейсер волей-неволей заставлял обращать на себя внимание большей части имеющихся на борту стволов, ослабляя, соответственно, плотность огня по эсминцам. Короткая вспышка ругани, вперемешку с профессиональной терминологией, наполовину состоящая из вырывания друг у друга биноклей, ознаменовала мозговой штурм по опознанию головного британца. Тот, довернув, окончательно сформировал со своими мателотами правильный уступ, облегчив этот процесс и усложнив одновременно прицеливание. Отсутствие одной из кормовых башен свело выбор, согласно последнему «Своду разведданных по флоту Британии и колоний», к «Норфолку» либо «Девонширу» и вызвало небольшой ажиотаж по поводу наличия у противника на два ствола меньше возможного – немаловажная вещь, когда счет идет на дюймы калибра.

«Кронштадт» развернулся и, выдавая полные двадцать девять узлов, лег в сложную кривую, держа «тяжелого» в фокусе. Быстрая реакция линейного крейсера, если так можно назвать маневр, проводившийся больше десяти минут, позволила встать к югу от англичан, и теперь их теневой борт был виден отлично.

– Дистанция?

– Сто сорок до головного.

Старший штурман цепко держал в руке телефонную трубку, напрямую соединявшую его с носовым КДП, – дружеские отношения с офицерами-дальномерщиками позволяли ему не тратить лишнее время на получение информации о явно важнейшей цели.

Москаленко крутанул рукой, и старшина моментально протиснул командиру телефонную трубку на длинном черном шнуре.

– Миша, ведешь его?

Ответа слышно не было, но командир уже через секунду бросил: «Одобряю… Давай!» – и вернул трубку, крутанувшись на пятках.

«Кронштадт» дрогнул, как бы остановившись на мгновение, и вильнувшая под ногами палуба ясно дала понять, что «вторая гусарская забава», то есть мочилово в полную силу и против численно превосходящего противника, началась. Первая, как известно, производилась в другой обстановке и была на порядок менее захватывающей.

Отжатый к задней стенке рубки молодой штурман поймал мгновенный кивок стоящего за спиной командира Чурило и напрягся. Но ничего не случилось – тот, видимо, просто проверял наличие его под рукой.

Британцам не было особо над чем раздумывать – через полминуты, за которые снаряды покрывали большую часть разделяющего противников расстояния, воздух в очередной раз завыл и забулькал, пропуская продирающие сквозь него отполированные куски стали. Алексей подумал про себя, что звук шел на более высокой ноте – на этот раз он был скорее визжащим, признак высокой скорости снарядов. Затем залп рухнул перелетом, и все невольно пригнулись, пытаясь укрыться от коротко пробарабанивших по корпусу осколков.

– Ха! – каперанг притопнул ногой. – Первый недолетом, по целику хорошо лег… – он провел биноклем по забранной чуть приоткрытыми заслонками щели. – Второй на подходе, раз… два-три… Лег перелетом по минимуму… Бурун вырос! Черт!

Линейный крейсер дернулся, показав, что их что-то задело, палуба ощутимо ударила по ногам[137 - В военно-морской медицине существует понятие «палубного перелома», когда кости голеней ломаются от резкого колебания палубы при близком попадании снаряда.].

– «Дидо» бьет беглым, и достаточно лихо – на такой-то дистанции. Смотрим опять за эсминцами!

На протяжении следующей минуты нельзя было расслышать ни слова, непрерывный грохот и звон вбивал воздух в перепонки, не позволяя пробиться словам команд. «Кронштадт» дрожал и раскачивался, в рубку то и дело били крупные осколки, иногда от ее внутренних стенок отлетали чешуйки краски и зависали в воздухе, перемещаясь рывками, как и весь корабль. Один из ударов отдался в пятки особенно сильно, и несколько человек даже не удержались на ногах.

– Вдовый! – Чурило, вцепившись обеими руками в привинченный к палубе стол, мотнул головой, чуть не сбросив фуражку. Алексей подбежал, ухватился за тот же угол.

– Бегом по верхней палубе, пулей. Где что горит, где какие дыры, доложить нам и в живучесть, с первой же коробки. Все ясно? – он оскалился в лицо старшему лейтенанту и, не потратив ни одной лишней секунды, развернулся от него и шагнул к припавшему к щели в броневой плите командиру.

С полсекунды Алексей стоял в напряжении, а затем, сорвавшись, метнулся к рубочному люку. Старшина с перекрученным набок гюйсом крутанул центральный маховик запора и оттянул тяжеленный овал люка на себя. Молодой штурман ужом протиснулся в едва приоткрывшийся проем, и створка с лязгом захлопнулась сзади. Полутораметровый тамбур он преодолел одним прыжком, едва не посунувшись лбом во второй люк – вот было бы весело! Еще секунда ушла на отпирание-запирание, и через несколько нисходящих трапов и короткий аппендикс коридора он выскочил к еще одному закрытому проходу – на верхнюю палубу, как раз позади носовой шестидюймовой башни. Вдохнув нагретый механизмами воздух внутренних помещений, Алексей с силой ударил ладонью по верхнему рычагу сдвоенного запора и тут же, нагнувшись, – по нижнему. Люк с лязгом распахнулся, и в лицо ему хлынул холодный и влажный, как ледяное крошево, ветер. Вцепившись в створку обеими руками, чтобы не повалило, и замкнув оба запора снаружи, он бросился по палубе в сторону кормы, на бегу придерживаясь о стенку возвышающейся как дом надстройки, когда корабль слишком уж кренило.

Оглох он почти сразу. На открытом воздухе звук выстрелов корабельных орудий был невыносим для уха. Пару раз он забыл открыть рот на бегу, опасаясь прикусить с размаху язык, – и все, остальные звуки доносились уже как сквозь вату, ощущаясь больше открытой кожей, чем перепонками. На секунду приостановившись, огибая основание носового КДП-4, он сориентировался, какой борт стреляющий в данный момент. Даже важнее не стреляющий, а подбойный. Прямо перед ним теперь возвышалась вторая шестидюймовая башня борта, и языки пламени из ее стволов выплеснулись, вместе с грохотом и толчком ударной волны – как показалось, прямо в лицо. Быть так близко к стреляющим орудиям было просто опасно, но времени не было, и он метнулся мимо, очень надеясь, что его не размажет внезапным разворотом установки, чуть не упал, когда корабль подбросило вверх, удержал равновесие, притормозил, и тут его сбило с ног. Алексей не успел сгруппироваться, и его здорово приложило о барбет правым боком и бедром. Вскочил, прихрамывая сделал два шага, и тут, казалось, рявкнуло прямо над ним, едва не оторвав голову ударом спрессованного воздуха, разлетевшегося от срезов стволов.

Пригнувшись, Алексей быстро проскочил два десятка метров открытого пространства до носовой универсалки, где раньше располагался катер, и прижался спиной к углублению, где стенка надстройки изгибалась под тупым углом, давая начало кормовому комплексу надстроек. Продвинувшись боком до входного люка и прикинув расположение коридоров, он, покрутив вокруг головой, отпер запоры, закрыл, как положено, его за собой и прошел еще метров пять до поворота коридора, идущего вдоль переборки. Основание «Качающегося горшка» – стабилизированного дальномера управления огнем универсальных установок – было теперь прямо перед ним, лаз в шахту обозначался задраенной дверью на двухметровом закруглении коридора.

Второй такой же лаз был снаружи, на палубе – но он находился лишь в метре от носовой спаренной «сотки», и пользоваться им сейчас было полным безрассудством. Оставался коридор. Ощупывая ножны кортика, Алексей вернулся чуть назад, к его изгибу, который, повторяя форму надстройки, давал ему некоторые шансы остаться незамеченным для связиста, которому, когда он завернет из-за угла, останется всего пять метров до эспээна. Если он будет бежать по коридору, а не по верхней палубе, то он, во-первых, здорово будет стучать и пыхтеть, и услышать его можно будет заранее, несмотря на грохот. А во-вторых, он как следует разгонится и будет тормозить только после поворота, перед самой дверью. Здесь-то его и надо ловить.

С некоторым даже удивлением Алексей подумал о своем хладнокровии. Чурило сказал, что у него будет пять минут, или минут пять, это разные вещи. Офицер связи, не ведающий о том, какой неприятный сюрприз его ожидает, наверняка уже бежит по коридору, придерживаясь за переборки, мигая от света дежурных ламп, едва позволяющих читать индексы на люках, ведущих внутрь надстройки. Если же он пробежит по верхней палубе, как сделал он сам, то в любой момент может распахнуться тот же самый люк… Вздрогнув, Алексей вжал кнопку на рукояти и бесшумно извлек кортик из ножен. Коридор изгибался вправо, если бежать с носа, значит, бить придется левой рукой, а ей он владеет плохо. Впрочем, если связист действительно здорово разгонится, то на повороте его занесет вправо, особенно учитывая качку, и место для короткого замаха будет, так надежнее.

Держа клинок по-испански[138 - То есть у бедра и острием вперед; в самой Испании такую стойку называли «наваррской».], он покрепче сжал рукоять, оперев ее звездочкой на торце о переборку, и постарался как можно глубже вжаться в нее сам. Несколько минут он не слышал ничего, кроме общего грохота и звонкого биения стамиллиметровок, сотрясавших все вокруг. Фактически он находился от них метрах в трех, через переборку. Глаза уже хорошо привыкли ко мраку, и он даже начал различать качающиеся вверх и вниз светлые лучики, исходившие из образовавшихся там и сям на внешней стенке мелких осколочных проколов. За бортом светало прямо на глазах. Вообще-то находиться в этом коридоре было весьма опасно, как он начал теперь понимать. Сзади его хоть как-то защищала сорокамиллиметровая броня барбета универсалки, спереди же до ближайшей шестидюймовой башни не было ничего.

Звук ударов подошв бегущего по коридору человека о прикрытый тонким линолеумом стальной настил он узнал сразу, хотя доносился тот еще издалека, переплетаясь с собственным эхом. Алексей пригнулся, напрягшись, но почти сразу же распрямился, снова вжавшись в переборку спиной. Бегущий был еще достаточно далеко, просто в закупоренном со всех сторон коридоре звук распространялся, как в гулком подвале. Тем не менее он становился громче каждую секунду, палуба звенела и трепетала под ногами торопящегося моряка, он услышал чертыхание и проморгался, уже окончательно изготовившись к броску. Было понятно, что времени на опознание уже не останется, нужно будет бить первого, кто выскочит из-за поворота, – а если это окажется не тот, если просто случайность пригнала сюда кого-нибудь другого, то придется его оттащить на три метра дальше и ждать самого связиста. Хотя все это ерунда, некому здесь сейчас что-то делать или искать.

Черная фигура выскочила из-за изгиба коридора, упершись во внешнюю переборку на повороте, чтобы не потерять ни секунды, и в то же мгновение Алексей выстрелил себя вперед. Выбежавший на него человек не успел ничего понять, вытянутая левая рука штурмана вжала его горло в стену, и острие кортика вошло слева между нижними ребрами, снизу-вверх. Алексей одним дугообразным движением с силой довернул рукоятью вправо от себя, одновременно вдвигая лезвие на всю длину, и машинально сдвинул легшую на горло моряка кисть вверх, приподняв ему подбородок. Тот не успел даже вскрикнуть, только как-то по-детски всхлипнул ртом, уже оседая на палубу.

Штурман выдернул лезвие из падающего тела и шагнул назад приставным шагом, как на фехтовании, хлынувшая кровь залила палубу, чуть не дойдя до его ног. Хищно обернувшись, выставив перед собой кортик и убедившись, что никаких нежелательных свидетелей не было, он по-кошачьи перепрыгнул через скорченное тело и приподнял его голову, просунув ладонь под затылок. Это был старший лейтенант по имени Вадим, офицер связи «Кронштадта». Короткими движениями пальцев расстегнув крючки на вороте кителя убитого и одну верхнюю пуговицу, Алексей тщательно вытер лезвие кортика о его внутреннюю поверхность, с правой, чистой стороны и с тихим щелчком вставшей на место защелки вложил его в ножны. Все, теперь он был ни при чем. Никто его не видел, и даже если сию минуту из шахты вылезет какой-нибудь матрос, они вместе потащат тело старлея, причем все, кто им могут встретится, будут искренне полагать, что героический связист, посланный Чурило с поручением к посту наводки, не дошел до него, сраженный осколком вражеского снаряда. Дыр в переборках для этого было более чем достаточно – если не поторопиться, то самому можно лечь тут, рядышком, для полноты компании.

Корабль, набитый нашим мясом,
Украсит северный пейзаж…

Алексей сам поражался своему цинизму. Минуту назад он убил человека, которого знал и на которого еще сутки назад не обращал внимания. Дыхание при этом оставалось ровным, как и положено молодому и спортивному офицеру, а чуть-чуть громкое биение сердца где-то глубоко внутри вполне объяснялось трепетным волнением, которое каждый младший офицер, будь то морской или армейский, должен испытывать, когда спешит с поручением старшего по званию – как и положено, передвигаясь быстрым шагом или бегом. Передвигался он сквозь надстройку, обходя по широкой изломанной дуге основание кормовой дымовой трубы и наконец попав в симметричный коридор у подножия СПН, но уже на другом борту.

Постояв с полминуты у закрытого люка на палубу и прислушиваясь к звукам в оставшихся позади коридорах, он отпер рычаги и выглянул наружу. Ветра здесь было меньше, чем на другом борту. Москаленко, молодец, сумел поставить корабль так, что его собственный пороховой дым вдобавок относило от орудий и оптики. Он в десятый раз за последние десять минут проманипулировал с запорами и трусцой побежал по палубе в сторону бака. Орудия этого борта не стреляли, но универсалки были развернуты вперед на максимальные углы. Видимо, командир опасался повреждений, которые могут заставить его менять борт. В принципе, «Кронштадт» был великолепно бронирован для боя на средней дистанций с крейсерами «вашингтонского» класса, что легкими, что тяжелыми, – но чем черт не шутит…

Алексей обратил внимание, что несколько стоек фальшборта срублены и раскачиваются на тросах, звякая о срез палубы, успев еще подивиться, какой скорости был удар осколка, что смог, даже не оборвав леер, срубить круглый стальной прут вместо того, чтобы выдернуть его из палубы. В этот момент целый залп лег очень близким перелетом, и штурмана с силой швырнуло на палубу вниз лицом. Наверное, именно это его и спасло – точно такие же осколки на разные голоса проныли вокруг, впиваясь в переборки и протыкая их с тонкими стальными щелчками.

Приподнявшись, все еще оглушенный, он успел увидеть опадающие водяные столбы, которые проносило справа. Штук восемь, наверное. Калибр не особо большой, но все равно впечатляет, кучно и близко. Если бы в мидель, пожар сейчас был бы до неба. Бронирование-то, конечно, бронированием, но оно глубоко внизу, а сверху даже пять с четвертью дюймов британского «Дидо» могут натворить массу дел. Еще он подумал, что, останься он здесь с осколком в заднице, у Чурило поубавилось бы проблем. Нашли бы его через пару часиков, если бы за борт не выкинуло креном, вот и проблемы бы все решились как бы сами собой. Алексей шустро обежал кормовую башню противоминного калибра и проник внутрь надстройки, проделав очередную серию движений у люка. Закрываясь, тот с силой шарахнул его в грудь, слишком уж тряхнуло корабль, но новые синяки ставить было уже, наверное, некуда, и даже больно особо не было.

Проскочив цепочкой коротких коридоров, взбежав через две ступеньки по трапу и заперши за собой люк тамбура, он, назвавшись, вошел в главный командный пункт. Внутри было все то же самое. В принципе, прошло еще не слишком много времени с тех пор, как молодой штурман выбежал отсюда, придерживая кортик рукой. Доложившись Чурило о замеченных повреждениях (несколько человек без особого внимания прислушались к его словам), Алексей отступил к штурманскому столу, где оказавшийся к началу боя на вахте и так с нее и не снятый старшим штурманом Коля Штырь вел черновую прокладку. Одновременно второй штурман Зубров привязывал ее к положению остальных участников представления, курсы которых тремя группами широких зигзагов наискосок пересекали ватманский лист.

Короткие команды Москаленко склоняли крейсер вправо и влево от генерального курса, неумолимо сближавшего его с британскими крейсерами, которые как конные загонщики гнали его на растянувшуюся дугой цепочку атакующих эсминцев. Головной британец горел точно по миделю, высокое, ацетиленовой яркости пламя пожара закрывало всю его середину, куда вошел фугасный снаряд главного калибра. Непонятно, что на боевом корабле могло так гореть: ярко, сильно, почти без дыма. То ли «Норфолк», то ли «Девоншир» выпускал из себя в океан какие-то раскаленные капли, его надстройки, казалось, оплавлялись одна за другой – но он, сволочь, не прекращал стрельбы ни на секунду. Легкие крейсера и эсминцы били по веером разошедшимся советским кораблям, хотя сами шли в окружении всплесков. Каждый дивизион отбивался от своей собственной собаки, и лишь отрывая от себя, помогал соседям. По крайней мере один стамиллиметровый снаряд «Чапаева» проткнул корпус идущего на максимальной скорости эсминца в концевой группе, окутав его облаком выходящего пара. Это на ста двадцати кабельтовых. Засекший попадание артиллерийский офицер «Кронштадта» поклялся себе, что упадет в ноги адмиралу на представление комендора и управляющего огнем к Герою. Все считали про себя залпы и секунды. На каждый 152-миллиметровый ствол приходилось по сто пятьдесят снарядов, из них двадцать дистанционных гранат. И триста патронов на «сотку» в боекомплекте. Многие теперь искренне молились на Москаленко, взявшего еще половину в перегруз. Все калибры линейного крейсера, поддерживаемые сзади вспомогательным и универсальным «Советского Союза» и палубными сотками авианосца, развили теперь максимальную скорострельность, вышвыривая в сторону приподнимающегося над океаном света один снаряд за другим. Навстречу им неслись, воя, снаряды ответных залпов рвущихся к цели британских кораблей. Это была атака в высшем духе самопожертвования, когда человек забывает о себе и бежит вниз по склону, выставив перед собой штык и не слыша собственного крика. Ни у кого не было излишних иллюзий по поводу того, что британцы на это не способны.

Заслонки броневых пластин рубочной щели лязгали ежесекундно, приоткрывая горизонт, опоясанный вспышками, блеклыми на фоне встающего багрово-оранжевого, оплывающего по верхней кромке слоя неба, отражающего не поднявшееся еще из-за горизонта солнце. Чурило гнал по верхней палубе и отсекам одного лейтенанта за другим, вытаскивая на своих плечах живучесть дерущегося корабля. БЧ-5 зашивалась, пытаясь тушить все пожары сразу, забивать пробоины, перекачивать топливо и воду, осушать и контрзатоплять коффердамы в попытках удержать крейсер на ровном киле. По крайней мере одна аварийная партия потеряла две трети личного состава на ликвидации очага у кормового прожекторного поста, когда шестидюймовый снаряд одного из британских крейсеров проткнул основание тумбы КДП-8м. Кто завертелся на палубе, изгибаясь дугой в попытках выдернуть непослушными руками осколок из позвоночника, кто просто повалился, как сноп, лицом на брызжущий ледяной водой из порезов изгибающийся петлями пожарный рукав. Время тянулось, как тягучая черная смола, вмещая в себя тысячи не имеющих никакого значения фактов – идущие в сером небе навстречу друг другу снаряды, провожаемые волей и надеждой облаченных в асбестовые шлемы артиллеристов, проценты попаданий, вырываемые у бескрайнего водяного пространства техникой и опытом, и валящиеся при каждом таком попадании на палубу люди, судорожно пытающиеся найти исцарапанным горлом глоток кислорода в выжженном азотными газами воздухе обреченного отсека.

В восемь пятьдесят пять один из снарядов удачно легшего залпа горящего «Норфолка» пришелся в боевую рубку «Кронштадта». В течение последних двадцати минут носовой комплекс получил по крайней мере три попадания, но калибром мельче и почти равномерно распределившихся по высоте башеннообразной фок-мачты. Этот снаряд был восьмидюймовым и врезался точно в лоб рубки. Впоследствии кто-то вспоминал, что он якобы звучал как-то иначе – не так, как все предыдущие. Это было, конечно, ерундой. Звучал он точно так же, как и все остальные, к которым не то чтобы привыкли, но как-то меньше уже осознавали. Вокруг стоял сплошной вой и грохот, корабль трясло и раскачивало, несколько офицеров одновременно выкрикивали команды, еще столько же их репетовало и передавало в телефоны, и на фоне всего этого прислушиваться к смысловым оттенкам какого-то одного снаряда было невозможно и бессмысленно. Если бы он пришелся в триста тридцать миллиметров лобовой брони, то, скорее всего, просто вварился бы в ее поверхностный слой, оглушив звоном всех находившихся внутри. Но он попал в верхний стык с броневой заслонкой рубочной щели, образующей в этом месте нахлест довольно сложной формы. Тридцать миллиметров броневой стали восьмидюймовый «АР»[139 - Armour-piercing, бронебойный (англ.).] проткнул бы не задержавшись, но щель, к счастью, была слишком узкой – благодаря еще порт-артурскому опыту, – и ни один снаряд, способный пробить заслонку, в нее просто бы не вошел.

В одну стотысячную долю секунды баллистический колпачок бронебойного снаряда был сорван, смявшись в плотный ком, вминаемый в броню влетающим в нее монолитом бронебойного оголовка, в следующую стотысячную долю он уже расплавился, мгновенно разогретый чудовищным превращением энергии останавливаемого стеной несущегося снаряда. Вворачиваясь в броневую плиту, снаряд использовал жидкий металл наконечника и поверхностного слоя брони как смазку для проникновения вовнутрь, все еще тормозя свое поступательное движение и продолжая этим плавить металл вокруг себя. За еще несколько исчезающе малых отрезков времени механика донного взрывателя накопила достаточно энергии, чтобы сорвать пружину бойка, вперед в зафиксированную в капсюле каплю гремучей ртути. В то же время монолитный конус бронебойного снаряда продолжал, двигаясь все медленнее, рвать цепочки молекулярных связей, сформированные насыщенным углеродом слоем железа вокруг атомов хрома, никеля, марганца и молибдена, служащих центрами организации металлических кристаллов, переходящих и взаимопроникающих друг в друга на всю глубину брони. Закаленные плиты поставляли ижорские заводы, лучшие в стране, и, не пройдя в броне и пятнадцати сантиметров, успевший несколько раз изменить свою траекторию на какие-то градусы благодаря ее сложной конфигурации, снаряд взорвался.

Алексей успел увидеть какой-то белый росчерк, сопровождающийся мгновенным визгом, когда рубка содрогнулась, сбивая людей с ног. В ослепительной бесшумной вспышке за щелью броневую заслонку сорвало с креплений, и ее разорванные части вперемешку с раскаленными зазубренными осколками самого снаряда ворвались внутрь. В рубке упали все и сразу. Многие были просто сбиты с ног ударом, но расходящийся веер осколков за полсекунды успел отрикошетить от внутренних стенок вертикальной брони несколько раз, перекрыв все углы замкнутого помещения. Потом люди начали подниматься на четвереньки, оглядываясь вокруг.