Год мертвой змеи

Хмыкнув, и. о. командира роты поднял с земли многократно простреленную и исцарапанную каску с намалеванной на налобнике красной звездочкой, а потом снял свою собственную каску стандартного образца. Держа последнюю в руках, он стащил с нее потертую покрышку серого цвета и натянул ее на каску убитого когда-то китайца или северокорейца. Даже это само по себе вызвало у Мэтью очередной укол удивления – на тех плакатах, которые им показывали в учебном лагере, все коммунисты носили исключительно меховые шапки или просто кепи, касок не было ни у одного.

– Пятьсот ярдов пойдет? – спросил первый лейтенант. Отвлекшись на некстати пришедшую в голову мысль, Мэтью не нашелся, что ответить сразу, и поэтому офицер, не дождавшись его, широкими шагами двинулся вперед. Чтобы преодолеть назначенную дистанцию, ему потребовалось несколько минут, поэтому свежеиспеченный снайпер успел разобраться в том, что ему предстоит. Пятьсот ярдов – это очень много. Попасть с трехсот или трехсот тридцати в широкий древесный ствол он не затруднился, но в каску... Это даже меньше, чем стандартная грудная мишень, да еще покрышка, которую лейтенант зачем-то на нее надел. Хотя зачем – это как раз понятно, – сделать задачу труднее. Наверное, какой-то смысл в таком упражнении есть, но... Скорее всего, он просто промахнется, и его свежевычищенную винтовку отдадут какому-нибудь другому любителю стрельбы по кроликам в вырубленных и высохших августовских кукурузных полях, хрустящих от его бега.

– Здесь! – крикнул офицер издалека, то ли просчитав шаги сам, то ли найдя какую-то знакомую метку. Ну конечно, здесь же должны упражняться, скажем, пулеметчики, поэтому и разметка должна быть ярдов до семисот или даже восьмисот, а то и до полной тысячи.

Только потому, что командир роты показал нахлобученную на сформированный несколькими движениями его сапога сугробчик каску, и лишь потом двинулся в обратный путь, – только из-за этого Мэтью сумел быстро найти ее взглядом. Все же зрение у него было что надо – излишним чтением их в школе не перегружали, поэтому похожий на сосок козьего вымени холмик, увенчанный укутанной серой покрышкой каской, он смог отыскать и тогда, когда лейтенант вернулся к нему.

– Готов? – спросил он.

– Да, сэр.

Только сейчас Мэтью снял с плеча винтовку и аккуратно откинул заглушки с линз оптики. Снег вроде бы не шел, разве что отдельные снежинки поднимало ветром с земли, но стекла все равно могут обмерзнуть, и тогда он точно ничего не увидит. Надо бы носить с собой флакончик со спиртом или эфиром – как раз для таких случаев; но где можно достать спирт, он еще не выяснил. Более того, в рассказ о том, что спирт ему нужен для подобных глупостей, никто, скорее всего, просто не поверит...

– Зарядить оружие!

Стреляя вместе со взводом, он пользовался обычными патронами. Теперь же, подумав, Мэтью распечатал пачку, оставшуюся от подорвавшегося снайпера, владевшего этой винтовкой до него. Патроны были масляно-желтыми и на вид – неуместно теплыми на таком морозе. Один за другим Мэтью задвинул их в приемный паз обоймы, вщелкнул ее на место и поворотом рукояти затворного механизма взвел боевую пружину, услышав, как сработала прекрасно отлаженная механика. Осталось тронуть предохранитель, и все – оружие было готово к стрельбе.

Поглядев под ноги, он лег на доски и выложил ступни своих длинных нескладных ног так, чтобы носки утепленных сапог смотрели друг на друга. Куртка сплющилась под весом его тела, и холод почти сразу начал проникать иод кожу.

– Стреляй, когда будешь готов, – приказан офицер сверху.

Сделал он это вовремя, а то бы пришлось выворачивать голову, чтобы поймать его взгляд. То, что этого делать не пришлось, сэкономило Мэтью почти полминуты, и от этого он окончательно проникся уважением к и. о. командира роты.

Найдя нужный бугорок сначала невооруженным взглядом, а потом в прицеле, он мягко подвел его разметку под указанные лейтенантом пятьсот ярдов. Увеличение было слабым, но света хватало, и видно все же было сравнительно неплохо. Проверив прицел еще раз, Мэтью прижался щекой к отполированной поверхности приклада и только тогда, подышав напоследок на оголенные трехпалой рукавицей, замерзшие уже пальцы, впервые дотронулся до спусковой скобы.

Выстрел! Ему показалось, что лежащая в перекрестье прицела маскирующаяся под цвет грязного снега каска дернулась, но она осталась на месте. Дешевую автоматическую снайперскую винтовку пока не придумали, поэтому передернуть затвор той, которая у него была, заняло еще почти целую секунду, прицелиться – еще две. Снова выстрел. На этот раз энергии пули хватило на то, чтобы своротить небрежно сделанное из слегка спрессованного снега основание, и каска улетела далеко в сторону.

– Неплохо, – заметил лейтенант, оторвавшись от бинокля. Очень неплохо, Спрюс. Для пятисот ярдов – так вообще отлично.

Поняв, что стрельба окончена, Мэтью проверил положение предохранителя и поднялся с досок.

– Что ты скажешь о винтовке?

Не зная, что ответить, Мэтью погладил пистолетную рукоятку и пожал плечами.

– Я не снайпер, – честно ответил он. – Но мне нравится. Прицел новый.

Офицер кивнул. Винтовка была достаточно уже устаревшей – «М1903А4», но прицел на ней действительно стоял последней модели. Впрочем, он был лишь ненамного менее хреновым, чем предыдущие. То, что пеисильванец со второго выстрела сумел попасть в замаскированную каску с 500 ярдов, его впечатлило. Это было почти вдвое меньше «теоретической» предельной границы прицельной стрельбы снайперской винтовки, но весьма близко к границе ее реальной эффективности. Поднявшись за девять лет от своего первого боя до первого лейтенанта, и. о. командира взвода научился ценить хорошую стрельбу в тех случаях, когда сзади не порыкивает моторами автоколонна с предназначенными для его подразделения боеприпасами. Парня стоило запомнить.

Через несколько минут, разбрасывая ногами камешки и комки смерзшейся грязи, первый лейтенант дошагал до перевернутой набок каски и с удовольствием понял, что и ошибся, и не ошибся одновременно. Лопух-новобранец попал в цель оба раза, но первая пуля прошла касательно, разорвав тонкую ткань и отрикошетив от крутизны стального горшка в том месте, где у человека находился бы висок. Вторая пуля попала почти точно в лоб, и иод таким углом и на такой дистанции пробила сталь без труда. Будь в ней в это время рисоед-коммунист, ему снесло бы крышу черепа. Лейтенант облизнул потрескавшиеся от ветра и мороза губы и пожал плечами. Никого лучшего на эту должность он в ближайшие дни все равно не найдет, а поведение китайцев ему весьма не нравилось уже давно. От них можно было ожидать любой пакости, и лучше, чтобы рота была пополнена до штатного состава хотя бы к 30 января. Тогда есть шанс, что им удастся хорошо поработать, если коммунисты ограничатся локальным ударам по измотанному полку южнокорейцев и их батальону.

– Выберешь себе второго номера, – приказал он, вернувшись к ожидающему его рядовому с каской в руке. – И завтра же пойдешь к соседям, познакомишься с Большим белым мужчиной.

Он помолчал, дожидаясь то ли реакции молодого снайпера, то ли чего-то еще, и, не дождавшись, объяснил:

– Это прозвище снайпера роты «Е». Он уже полгода здесь.

Видел он все, что ты только можешь себе представить. Я попрошу их лейтенанта, пусть Большой сводит тебя на линию фронта, покажет, что к чему. Меня ты устроил. Посмотрим, устроишь ли ты коммунистов.

Узел 3

Начало февраля 1953 года

1 февраля 1953 года советский военный советник при флагманском минере военно-морских сил КНА товарищ До Вы, то есть капитан-лейтенант Вдовый, встретил в отличном настроении. Несколько дней он провел в Нампхо, затем еще несколько – в Соганге, потом снова день в Нампхо. Днем 31 января он вернулся в передовую военно-морскую базу Со-ганг и, едва ли выспавшись за обрывок ночи, к 2:30 следующего утра был уже на пирсе.

Импровизированный минный заградитель, в мирной жизни – безымянный кунгас, а теперь «Вымпел № 4», загружался минами с подъехавшего прямо к сходням грузовика. Взвод солдат-корейцев из батальона береговой обороны, разбившись на две бригады, аккуратно скатывал тележки с якорными минами заграждения с досок, выложенных наподобие огражденного перилами моста, трещавших и прогибающихся под их весом. Мины были старые, производства межвоенных лет, классического «образца 1916 года», то есть отлично знакомые Алексею еще с курсантских времен. Грузовик брал две таких мины, кунгас – шесть. Уговорить его командира взять хотя бы еще пару не удалось, и поскольку в море все равно предстояло выходить именно ему, а не военному советнику, то на этом и ограничились.

Весила каждая мина 750 килограммов, и, помня, как это было в те годы, когда они зелеными курсантами таскали эти мины по рельсам, Алексей мысленно сжался. Солдаты, натужно ухая, дружно вцепились в очередную тележку и достаточно ловко вкатили ее на палубу минзага, освещенного с берега парой прожекторов. Его двадцатилетний командир орал и размахивал шапкой. У него не было даже военной формы, но на корме его кораблика с флагштока свисал самый настоящий красный флаг. Впрочем, его можно было трактовать просто как «имею на борту взрывоопасный груз».

– Товарищ военный советник, – подошел сзади переводчик. – Товарищ капитан спрашивает, будут ли от вас какие-нибудь еще указания.

– Да, – кивнул Алексей. – Всех лишних немедленно убрать с пристани.

Он обернулся и увидел, что погрузка уже почти закончилась, – оставались последний грузовик и последняя мина. После этого капитан-лейтенант посмотрел в темное еще небо. Вызванная необходимостью ночной погрузки иллюминация может привести к тому, что все уважающие себя «ночники» слетятся к ним, как мотыльки. Причем вооруженные до зубов. И если зенитчики, дай бог, сумеют отогнать одиночку-охотника, то он, проникнувшись к ним почтением, в любом случае наведет на базу уже загруженное как следует и готовое к драке звено бомбардировщиков. А истребителей на прикрытие выхода убогого минзага никто не даст, можно даже не просить. Остается только молиться, чтобы свет никто не увидел. А корейцам – чтобы их посудина не попалась какому-нибудь шарящему между островами сторожевику.

– Уводите грузовик, как только они скатят, – сказал Алексей. – И всех лишних тоже уводите. Как только они закрепят все мины, немедленно свет долой. Если американцы налетят, здесь одно мокрое место от всех останется. Видывал я такое...

Он ожидал, что Ли направится к капитану и передаст ему совет, но переводчик вместо этого подбежал прямо к грузовику и сам прокричал что-то на своем чирикающем языке ждущему шоферу. Дождавшись, чтобы солдаты забросили доски в кузов, он, взмахнув рукой, выкрикнул несколько энергичных слов (отчего те разразились приветственными воплями), и все тут же трусцой побежали в сторону собственно порта. За ними покатил и сам грузовик.

Все-таки лейтенантское звание на войне – это достаточно много, даже на флоте. И даже при том, что Ли – китаец, а батальон корейский. Алексей уже знал, что имя Хао Мао, произнеся которое в первый раз, переводчик ждал от него улыбки, а то и насмешки, означает всего лишь Хорошая Шерсть. На севере Китая скотоводство было развитым, и его родители, небогатые крестьяне, назвали своего младшего сына на удачу. Еще одного лейтенанта, с которым Алексей успел познакомиться, – командира базирующегося на Соганг патрульного катера, звали в переводе на русский Крепкая Сталь. Можно было догадаться, что его отец был из рабочих.

– Давай! Давай! – прокричал с кунгаса высокий жилистый кореец в шапке, «уши» которой стояли торчком, как у зайца. Это само по себе придавало ему достаточно забавный вид, а выученное им за несколько часов подходящее русское слово сделало бы ситуацию окончательно комичной, если бы этот молодой офицер не должен был выходить в море уже через полчаса. Ставить мины между островами, в надежде на то, что на них подорвется какая-нибудь шхуна, везущая продовольствие и боеприпасы островным гарнизонам юж-нокорейцев – а если повезет, то и тральщик. И еще больше надеясь, что в процессе минной постановки его никто не обнаружит.

Погрузка уже заканчивалась. Не сумев поймать его взгляд, Алексей обернулся, и Ли тут же оказался рядом, дожидаясь новых указаний. Все же командиру минзага потребовалось еще несколько минут, чтобы тщательно проверить выстроившиеся на палубе мины, и только после этого он взбежал на пирс и молча остановился перед ними.

– Погрузка произведена недостаточно быстро, – высказался Алексей, глядя прямо перед собой. Ли перевел, и от военного советника потребовалось усилие, чтобы не посмотреть в лицо корейского моряка. – Если у вас будет такая возможность, я рекомендую тренироваться в погрузке до тех пор, пока вы не сумеете сократить ее время вдвое. Учебных мин нет, поэтому я попрошу товарища капитана обеспечить вас деревянными чурбаками. Значение тренировки вам понятно?

Только задав этот вопрос, он перевел наконец взгляд и встретился глазами с командиром «Вымпела № 4».

– Да, товарищ военный советник, – утвердительно кивнул кореец. – Я знаю, что мы плохо справились, но бойцы редко привлекались к подобным работам. У них мало опыта.

– Будут чаще, – пообещал ему Алексей, сумев наконец-то, улыбнуться с чистым сердцем. – Нам обещали мины и минные защитники. В сорока милях отсюда ходят корабли и суда интервентов, и если мы собираемся мешать им снабжать свои гарнизоны, высаживать десанты и разведгруппы, то нам всем придется воевать лучше, чем мы воюем сейчас. Погрузка мин – это тоже война.

Офицер кивнул. Ему явно не терпелось, более того, в своем нетерпении он был совершенно прав. Утренние сумерки с их зимним туманом были на вес золота – вовсе не каждый американский, британский или южнокорейский сторожевик имел ежеминутно готовый к фактической работе радар, а мимо эсминца ребят, дай бог, пронесет. Так что пока не взлетели дневные разведчики, «Вымпел № 4» должен выставить мины в проливе. В принципе, они успевали.

– Удачи! – коротко пожелал Алексей корейцу, и тот, пожав его руку, напряженно кивнул. Удача им понадобится, в этом сомнений нет. Сегодняшняя операция была, по местным меркам, достаточно рутинной, но для нового советника она была первой, разработанной полностью самостоятельно. Повезет ли ему, как иногда везет новичкам? Не придет ли в голову флагманскому минеру военно-морского флота КНДР, пожилому флегматичному мужичку с усталыми собачьими глазами, что молодого русского до реального дела допускать незачем. Мол, его работа – заглядывать через плечо в карты и таблицы и робко подсказывать глубины установки минрепов и соотношение мин к минным защитникам в каждой индивидуальной банке. Одной – у Тэчон-До, другой – у Тэйонпонг-До, третьей, если повезет и им это разрешат, – аж у самой пасти тигра, между Махангом и островами Сокмо-До, где вражеские сторожевые катера считаются на дюжины. Пожалуй, можно вспомнить, что в Европе подобный масштаб минно-заградительных операций (таких, как сегодня – шесть мин на единственном убогом, вооруженном одним пулеметом кунгасе) вызвал бы просто смех. Но здесь это не было смешно...

Где-то внутри посудины взвыл и застучал двигатель. Освещение с берега уже погасло, и в еще полной по зимнему времени темноте ходовые огни кунгаса светились, как планеты в ночном небе юга. Потом, мигнув, погасли и они.

Лейтенант выкрикнул несколько команд, и темные фигуры матросов забегали у причального борта. Через два десятка секунд минзаг, качнувшись, отвалил от брусьев причала, унося с собой полдюжины сделанных в СССР морских якорных мин. Лично проверив каждую, Алексей был уверен, что они не подведут. Год выпуска на формулярах к минам стоял 1938-й. Ему показалось странным, что их, во-первых, производили в годы, когда на вооружение были уже приняты более современные образцы, а во-вторых, так и не использовали в Отечественную, но это могло быть просто проявлением секретности, как и намалеванные на корпусе широкими мазками сурика непонятные ему иероглифы. С другой стороны, ему понравилось, что минрепы у мин были не из тросов, а из чередующихся с участками тросов коротких фрагментов крепких цепей. Насколько он помнил, делать такие минрепы начали действительно сравнительно недавно – так что, быть может, мины и в самом деле достаточно новые. Предполагалось, что цепи должны заклинивать резаки трапов, подтягивая мины к бортам тральщиков. Более того, такие минрепы делали малоэффективными параваны-охранители, с какими здесь ходили, насколько Алексей знал, почти все крупные боевые корабли интервентов. Вероятно, из экономии длина минрепов была уменьшена со стандартных 400 метров вдвое – этого вполне должно было хватать, что для Финского запива, что для мелководных Западно-Корейского залива и Желтого моря. В любом случае, стоимость изготовления такого минрепа вполне окупалась массой интересных возможностей, сразу встающих перёд теми, кто занимался тралением. Сейчас это был не он, это были враги, поэтому Алексей стоял, улыбаясь, и щурился на серое мерзлое море.

Минный заградитель уже разворачивался, показывая переделанную в транцевую, как у эсминца, корму с узкой рельсовой колеей для ската. Ребятам где-то три часа хода до района выполнения боевой задачи, и каждую минуту их могут перехватить. Сама постановка заграждения может занять минут пятнадцать или двадцать – и это уже напрямую зависит от подготовки команды, в которой Алексей вовсе не был уверен. Даже самого командира минзага он встретил вчера первый раз в жизни, и хотя парень ему весьма понравился, но опыт есть опыт: кадровый военный моряк, капитан-лейтенант Вдовый отдал бы четверть наличного корейского запаса мин только на то, чтобы вытренировать офицеров и матросов так, как в свое время тренировали его самого – до безрассудного автоматизма.

Отняв ладонь от виска, Алексей обернулся от дунувшего в лицо порыва холодного ветра с моря, принесшего стук двигателя и голоса команд. Лейтенант Ли стоял рядом, за плечом, и, оказывается, тоже отдавал честь – то ли помня правила, то ли просто копируя его. Солдаты-корейцы, грузившие мины на борт, и несколько портовых матросов также стояли на пристани и на мостках. Без всякого подобия строя, просто отдельными группками по нескольку человек, они стояли почему-то в полном молчании. Это было не просто «тихо», без выкриков и пожеланий удачи: молчание было каким-то неживым. Именно поэтому Алексей не почувствовал их за спиной – как любой человек, включая его, осознает присутствие других людей. Эта мелочь почему-то неприятно уколола его, и хотя ничего страшного в произошедшем не было, на душе от этого остался холодный, нехороший осадок.

Шагая к домику столовой передовой ВМБ, Алесей продолжал морщиться и уговаривать, убеждать себя в том, что в чужой стране могут и должны быть свои собственные традиции и суеверия, тем более в стране отсталой – какой, надо признать, является Корея. В советском флоте плохой приметой считалось отвечать на пожелание удачи в бою вежливыми словами. Может, и не везде, но по крайней мере на Балтийском и Северном флотах, где Алексей воевал от самого первого и до самого последнего дня войны, на такое пожелание надо было или выматериться, или как минимум грубо обругать пожелавшего. Почему – черт его знает, но вот так прижилось... Может, как рудимент какой-то народной традиции стародавних времен. Можно было припомнить, например, что в деревнях матерными ругательствами до сих пор отгоняют болезни от скота.

Ну кто его знает, как принято провожать в бой у корейцев... Может, у них так и надо: стоять, как на похоронах соседа, морща лицо от ветра, но не произнося ни слова. Интересно, переводчик Ли знает, или ему это так же удивительно – как китайцу из северной провинции и вдобавок бесконечно далекому от моря и военного флота человеку?