Смирительная рубашка для гениев

Мир перевернутых смыслов

Ангел со шрамом

Внезапно Аркадий проснулся среди ночи. Было тихо и как-то глухо. Во двор-колодец, куда выходили окна квартиры, не доносилось шума улицы. На столе в старинном канделябре горели свечи, призрачные тени бродили по стенам, увешанным старинными картинами. Однако, горящие свечи почему-то не удивили Аркадия, и то, откуда взялся этот канделябр и картины в позолоченных рамах, да и стол был не его, а с гнутыми ножками благородного красного дерева. И хотя обстановка была совсем не та, в которой он ложился спать, Аркадий знал точно, что это его комната. Не удивил его и сидящий в вольтеровском кресле незнакомый мужчина в красном камзоле, высоких сапогах со шпорами, на спинке кресла висела шляпа с перьями. А шпага?.. Где-то обязательно должна быть шпага. Ах, вот она стоит, прислоненная к подлокотнику кресла.

С виду был он не стар и не молод, лет около пятидесяти, но волосы на голове совершенно седые. Прямой нос с горбиной и прямой взгляд добрых глаз выдавал человека благородного, и только шрам на правой щеке выглядел зловеще. Гость смотрел на Аркадия и молчал. Аркадий, притворяясь спящим, сквозь прищуренные глаза некоторое время наблюдал за незнакомцем. <Ну, кажется, пора вставать>, -подумал он, сел в кровати и спросил то, что на его месте спросил бы любой, увидев в своей комнате чужого человека:

– Что вы здесь делаете? Незнакомец чуть помедлил с ответом.

– Да вот, друг мой, жду, когда вы проснетесь. Не обидно спать в такую прекрасную ночь? На небе полная луна, а вы спите – стыдно.

Аркадий посмотрел в окно и, правда, увидел на светлом небе полную луну, хотя никогда прежде луна не заглядывала так глубоко в их колодец, да и неба видно не было.

– Сейчас самое время для философских бесед при свечах, когда шум дня угас, и мысли текут медленно и вглубь. В такие ночи самые чистые мысли?

– Когда кругом темно, тогда в голове светло, – сказал Аркадий, хотя и не собирался этого говорить – само вырвалось.

– Совершенно с вами согласен, – незнакомец, протянув руку с перстнем на безымянном пальце, отделил от грозди в хрустальной вазе ягодку черного винограда и положил в рот. – Кстати, не хотите ли винограда? Виноград, особенно черный разжижает дурные мысли.

– У меня и мыслей никаких нет, разжижать нечего. А вы вообще-то кто? – набравшись смелости, спросил Аркадий. – Сидите тут у меня за столом, как родственник какой-нибудь, едите мой виноград. – хотя и знал, что винограда-то у него никого нет, да и мебель, и картины, и все прочее тоже не его, а незнакомец натащил все это, пока он спал.

– Я?! – искренне удивился незнакомец, и брови его поднялись вверх. – Я не родственник, я Ангел. Он проговорил это так обыденно, естественно и просто, как будто в этом не было ничего удивительного, как будто Аркадий по нескольку раз в день встречал Ангелов. Как будто Ангелы жили среди людей, и люди об этом знали. А может быть они действительно жили, но люди об этом не знали.

– Интересно, – сказал Аркадий, выбрался из кровати, сунув ноги в тапки, и, как был в трусах и футболке с цифрой тринадцать на спине, в которой он любил спать, подсел к столу. – А чем докажете?

– Ничем, – сказал гость. – Чем доказывать, давайте лучше чаю выпьем.

На столе действительно оказались две фарфоровые чашки с горячим чаем. Аркадий не чувствовал никакого неудобства от того, что сидя в трусах, пьет чай с незнакомым человеком, называющим себя Ангелом, что обстановка его комнаты вместе с набитой тетрадями полкой куда-то исчезла, на душе у него было как-то уютно и спокойно.

– Очень жаль, – вдруг сказал Ангел со шрамом, ставя чашку на блюдце и расправляя кружевной манжет белоснежной рубашки.

– Что жаль? – спросил Аркадий, пожав плечами.

– Жаль, что человечество, друг мой, пошло по неправильному пути развития. Когда-то у людей был выбор: идти по пути света или идти по пути тьмы, человечество выбрало середину. Этот путь устраивает многих, но не меня. Да я вижу: и вас тоже не устраивает, – Ангел внимательно посмотрел в глаза Аркадию, но тот ничего не ответил, и он продолжал. – Мы, Ангелы, избрали положение невмешательства – пусть люди идут своим путем, а мы смотрим на это со стороны и ждем, чем все кончится.

– Что вы имеете в виду? – Аркадий сделал глоток чая. – Я не избирал никакого пути.

– Разве?! – он поднял брови. – Впрочем, может быть, я ошибся, – некоторое время он молчал, поигрывая серебряной ложечкой. – Это нелегко объяснить, – продолжил он, глядя куда-то в сторону окна. – Как известно, дьявол заменитель смыслов. Он либо заменяет смысл на прямо противоположный, либо предоставляет лазейку, в которую втекает другой смысл, замутняя чистоту истины.

– Ну, допустим. но я все равно не понимаю, о чем вы говорите, и вообще, я, наверное, спать хочу, – зачем-то добавил он, хотя сна и не было ни в одном глазу.

– Сейчас попробую объяснить на примере, – не услышав или не пожелав услышать слова собеседника, продолжал Ангел со шрамом. – Никто не сомневается в том, что разбойники, врывающиеся в ваш дом, которые грабят и убивают ваших близких, заслуживают в лучшем случае изоляции от общества.

– Ну, допустим, это всем понятно. Аркадий сделал еще глоток чая.

– Да, это понятно всем, и никому в голову не приходит награждать этих убийц и грабителей, ставить им памятники, называть их именами улицы и города. Тогда объясни мне, почему люди считают обычным делом ставить памятники завоевателям? По всем разумным законам человечество должно проклясть Александра Македонского, Чингиз Хана, Наполеона, Петра Первого. Ведь это они вторглись в чужие земли, они погубили сотни тысяч людских жизней. Человечество должно выжечь и вытравить, все, что связано с напоминанием о них, чтобы кто-нибудь из будущих правителей не придумал совершить что-нибудь подобное.

Собеседник замолчал, глядя на Аркадия.

– Я в истории не очень, – признался Аркадий. – Остальные ладно. но Петр Первый, между прочим, Петербург построил, вон городище какой. да и принес культуру в Россию, уж об этом-то все знают.

– Правильно! – почему-то обрадовался собеседник и топнул каблуком в пол так, что зазвенела шпора. – Правильно вы говорите. Вот это-то и есть лазейка, через которую абсолютное зло пробирается в истину, замутняя ее чистоту, искажая смысл. Он, конечно, злодей и убийца, но он все же сделал что-то хорошее для себя и своего государства. А ведь разбойник, который пришел в твой дом, отняв у тебя и твоих близких, несет награбленное своим детишкам, больной матери, своим друзьям – разбойничкам, падшим женщинам, для которых он хороший. И для них не имеет значения, что для того чтобы стать хорошим для них, он ограбил и убил кого-то постороннего.

– Хорошо. А в чем тогда смысл? – пожал плечами Аркадий.

– В том, что человечество живет в придуманном, перевернутом мире. И все вокруг перевернуто вверх тормашками, но человек уже привык к этому и думает, что мир такой и есть на самом деле. Вы живете в мире перевернутых смыслов.

– Ну не знаю. – как-то неуверенно проговорил Аркадий. – Я привык.

– То, во что беззаветно верят люди сегодня, завтра они с легкостью проклянут и предадут анафеме. В любой момент может перевернуться весь смысл их существования, и они будут жить в другом мире и находить удовольствие в том, от чего совсем недавно приходили в ужас. И это происходит постоянно. Есть даже такие люди, которые переворачивают смыслы… Может быть, вы такой человек. Книга, которую вы пишите, перевернет какие-то смыслы. И в мире все станет не так.

Он отчего-то вдруг встревожился, полез в карман камзола, извлек оттуда золотые песочные часы с серебряными песчинками, внимательно посмотрел на них, потряс перед глазами и спрятал обратно в карман.

– Однако, пора.

Ангел, звякнув шпорами, поднялся, снял со спинки кресла шляпу, в другую руку взял шпагу. Аркадий с интересом наблюдал за его действиями.

– Приятно было познакомиться, – сказал Ангел со шрамом, чуть улыбнувшись одними губами.

Аркадий тоже поднялся. Должно быть, глупо они выглядели со стороны: один – в трусах, шлепанцах на босу ногу, в выгоревшей порванной на боку футболке, заспанный, растрепанный; и этот -расфуфыренный, напомаженный господин в старинном камзоле, высоких дорожных сапогах со шляпой в одной руке и шпагой в другой.

– Ну что же заходите. или залетайте.

Ангел улыбнулся снисходительно и, положив на стол шляпу, протянул для прощания руку, безымянный палец ее украшал массивный золотой перстень с черным камнем, на котором был выбит какой-то профиль.

Аркадий, не пожимая ее, как зачарованный смотрел на перстень: было в нем что-то притягательное и загадочное.

– Вам нравится? – проследив за его взглядом, спросил Ангел. – Я привез его из Александрии, на этом камне вырезан профиль Александра Македонского. Раньше в нем хранился яд, и с этим перстнем связана одна престранная история. Может быть, в другой раз я вам ее расскажу. Однако прощайте.

Рука Ангела оказалась на удивление холодной..

– Что такое?.. – растерянно проговорил я, оглядываясь по сторонам.

За окном было светло, я стоял посреди комнаты в трусах, шлепанцах и футболке,.. протягивая руку в пустоту. Было такое ощущение, что я только что, мгновение назад, пожимал чью-то руку – ладонь была холодной, ноги заледенели, я весь продрог. На цыпочках пробежал к кровати и залез под одеяло. Свернувшись калачиком, долго согревался и, наконец, уснул. и только правая рука моя еще долго хранила ледяной холод рукопожатия – весь следующий день.

Глава 3

Старуха с корытом

Я вздрогнул, открыл глаза, резко сел на кровати. В дверь позвонили, значит, звонок мне не почудился. Холодной, словно бы не своей рукой, я взял с пола будильник, поднес к глазам. Было двенадцать часов дня, надел тапки и, накинув халат, пошел открывать. За дверью никого не было. Заглянул в лестничный пролет, прислушался. Тишина. Странно. Закрыл дверь и с тревожными мыслями пошел готовить завтрак.

От завтрака меня отвлек телефонный звонок.

– Это Кирилл, – услышал я в трубке радостный голос друга. – У меня тут новая информация о твоих коллегах появилась. Оказывается, их собирают для того, чтобы силой мысли преобразовывать образы в материальные ценности. Собравшись в одном месте, они направляют энергию мысли на какой-нибудь предмет.

– Например, на старуху и ее разбитое корыто.

– И мощной струей энергетики.