Смирительная рубашка для гениев

– Пошел! Пошел, Геморрой, отсюда! У нас своего геморроя хватает! – закричал он на мужика и затолкал, затолкал его ручонками в могучий живот. И хотя этот гигант мог бы одним ударом кулака снести Андрея или, хлопнув сверху, для смеха вбить его голову между плеч, но вместо этого захныкал, как ребенок, и попятился, и попятился. и, помня обиду, плача пятился до двери, хотя Андрей уже уселся на прежнее место.

– Ничего себе! Ты их не боишься. Мало ли что замкнет в башке, – с уважением сказал я.

– А чего их бояться-то. Это же психи, – аргументировал бесстрашие Андрей. – Ну, короче. Я здесь в дурке тоже не просто так прохлаждаюсь, я тут на задании. – он внимательно и с подозрением посмотрел на меня, – но тебе пока об этом не скажу. Не доверяю я тебе. Всем новеньким не доверяю, – и, подумав, добавил: – И стареньким тоже.

Наверное, зря я поторопился причислить Андрея к нормальным. Нужно быть с ним поосторожнее.

– А если тебе так уж неймется, до понедельника выписаться могу посодействовать.

Он хитро смотрел на меня.

– Я тоже думаю, что раз ты с санитаром в нормальных отношениях, то, может, объяснишь ему про меня, расскажешь, как все было. Пусть примет меры.

– Это глухо, – авторитетно заявил Андрей и почесал за ухом. – Подумают, что я историю эту выдумал. Мы в дурдоме и должны жить по его законам, объяснения здесь не прокатят. Есть только один путь, я его для себя разрабатывал, но тебе вижу нужнее. Через отделение я тебя проведу, у меня ручка стыбжена, потом через женское… по лестнице… до забора. Ты как, по деревьям лазать умеешь?

– Да, нормально.

Он встал, подошел к окну, я тоже поднялся.

– Видишь, дерево растет близко к забору?

– Ну, вижу.

– Залезаешь на это дерево, спрыгиваешь на забор, а оттуда на улицу. Стена метра три, в крайнем случае, сломаешь ногу. Но это фигня, срастется.

– А колючая проволока? Я же с дерева прямо на колючку попадаю.

– Вот это-то ерунда. Напряжение по ней пускают с одиннадцати вечера до девяти утра, поэтому нужно только днем. Если бы ночью можно было перелезть – все бы психи давно разбежались.

– А через охрану никак? – упавшим голосом спросил я.

– Ты что того? – он покрутил пальцем у виска. – Там такие псы с лицензиями и пистолетами, ни одного психа живым не выпустят. Военные секреты охраняют. Ну чего, решайся.

– Ладно, давай попробуем, – нехотя согласился я.

Мысль о том, что мне придется провести здесь два лишних дня, повергала меня в ужас. Хорошо, что хоть встретил здесь родственную душу. Интересно, он сам то с каким диагнозом лежит?

– Тогда завтра после обеда – лекарство примем, и двинули.

Удивительно, но мне казалось, что я знаю этого человека давно, может быть несколько лет.

Андрей рассказал мне о больничной жизни. Оказывается четвертое отделение, на котором мы лежали, граничило с девятым, но на ночь двери закрывали, чтобы не было перетекания бредовых идей. Девятое отделение экспериментальное, но намного страшнее любого буйного, где психов превращают в овощи. На девятке над больными производят какие-то бесчеловечные научные опыты, поэтому и видом они отличаются от других ненормальных. Но чем именно отличаются, Андрей объяснить не мог, потому что сам никогда их не видел, кроме одного, а все кто попал на девятое отделение считаются людьми обреченными. После опытов, которые над ними производят, они уже не люди, а какие-то совсем другие существа. Дверь между отделениями открывают только для вида, мол путь свободен, иди куда хочешь, а на самом деле у двери санитар с дубинкой резиновой и электрошоком дежурит. Только выйти попробуешь – тебе – бац! – дубинкой по кумполу. Свобода условна.

В палату заглянул санитар Дмитрий Иванович и объявил отбой.

Но одному все-таки убежать удалось, и когда мы легли в постели, рассказал Андрей такую историю:

<Первое время я лежал в другой палате, сюда меня перевели недавно. Однажды ночью я проснулся от странного шума, словно кто-то чистил ножом рыбу. Я поднял голову и осмотрелся. В палате над дверным проемом горела лампа, ее всегда оставляли на ночь, чтобы сумасшедших было видно дежурному санитару или, если псих проснется, то не пугался, а сразу видел, что он дома. Моя койка стояла у стены. Психи спали, на ночь им выдавали снотворное, так что среди ночи они просыпались редко, я же предпочитал здоровый сон и свою таблетку выплевывал в унитаз. Шебуршание то затихало, то возобновлялось вновь. Некоторое время я сидел, прислушиваясь, пока не понял, что звук доносится из-под кроватей – кто-то медленно полз по полу, шурша пуговицами пижамы по линолеуму. Через некоторое время возле моей койки показалась лысина и спина ползущего по-пластунски человека. Я взял его за шиворот и слегка приподняв, заглянул в лицо. Тогда спросонья мне не пришло в голову, что у человека может быть психический приступ и от него можно ожидать чего угодно, даже нанесения вреда моему здоровью.

– Ты кто такой? – шепотом спросил я.

Мужик был лет шестидесяти в круглых очечках, лысый, с усами. Лицо его показалось как будто знакомо, кого-то он мне напоминал, но я не мог вспомнить кого, на лице этом были написаны ужас и паника. Он казался испуганным настолько, что не мог выговорить ни слова.

– Спокойно, Кент. Я не псих – не обижу. Ты чего под мою койку ползешь?

– Не выдавайте меня, умоляю вас, – наконец найдя в себе силы, прошептал он, обливаясь потом.

– Не выдам. Говори, чего здесь шпионишь?

От двери раздался шум и в палату заглянул дежурный санитар, я тут же отпустил психа, и он приник к полу.

– Чего не спишь? – спросил санитар.

– Да в туалет собрался, – сказал я и, надев тапки, пошел в туалет.

Когда вернулся, на полу никого не было. <А не причудился ли мне шизик ползучий?> – подумал я и, встав на четвереньки, заглянул под кровать. Нет, не причудился: человек лежал под панцирной сеткой, сжавшись всем телом, и полными страха глазами смотрел на меня через круглые линзы очков…

– Не бзди, – приободрил я его. – Тебя как зовут?

– Меня зовут Тринадцать Тринадцать.

Вижу, человек не в себе – числами говорит. Подвинув матрас на край кровати, я лег на живот, в образовавшуюся между стеной и матрасом щель смог поговорить с ним.

– А почему ты цифрами себя называешь? – спросил я. – Имя-то у тебя имеется?

– У нас на отделении всех называют числами. Свое имя я стараюсь забыть, да и вам лучше его не знать, иначе вы можете навлечь на себя большую беду. Пусть я буду и для вас Тринадцать Тринадцать.

– Ну и ладно, – говорю. – Мне пофиг, буду называть тебя Тринадцать Тринадцать. Так даже прикольно.

С этой ночи Тринадцать Тринадцать стал жить под моей кроватью. Сбежал он с того самого загадочного девятого отделения. На том отделении действительно происходили странные дела. Какие именно Тринадцать Тринадцать не рассказывал, опасаясь, что мне потом не поздоровится. Мужик он был неплохой, хотя и псих. Тринадцать Тринадцать ужас как боялся возвращаться назад. Он говорил, что с ним там такое вытворяли, что страшно пересказывать. Вечерами, когда я ложился в постель, он нашептывал всякие захватывающие истории из жизни исторических личностей, прочитанные, наверное, им в газетах, а я приносил ему часть своего пайка, чтобы он с голоду не помер. В туалет он ходил ночью, когда санитары спали. Так мы и жили.

Тринадцать Тринадцать провел у меня под кроватью целую неделю, многие больные знали о нем, но не выдавали: у сумасшедших сильно развито чувство взаимовыручки, на зверином уровне. Обнаружили его случайно, когда я был на обеде – нянечка пришла менять белье и нашла его под кроватью. Что тут началось! Набежали санитары с дубинками, замотали его в смирительную рубашку, хотя он и агрессии- то никакой не проявлял. Судя по всему, он был человеком особо опасным: я не видел, чтобы из-за кого-нибудь собиралось столько санитаров и врачей. Даже когда сбежал серийный убийца Копченый со спецотделения, столько переполоху не устраивали. Вечером перевернули все палаты – искали сообщников>.

– Вот, какое это девятое отделение. Понял? Хуже всякого буйного, – закончил он, состроив таинственную гримасу.

Меня не сильно тронул его рассказ: больше всего меня сейчас волновало другое – как пережить эту ночь.

– Андрей, а несчастных случаев или нападения на людей не случалось? Ну, ночью, мало ли кого придушат или глаз во сне выколют? – расстилая постель, спросил я.

– Не-а, – помотал головой Андрей, стягивая пижамную куртку. – Уже два дня не было. Ну, а раз ты здесь, может сегодня будет.

И заржал.

Лежа в полумраке на скрипучей панцирной кровати, я испытал странное ощущение, будто все это уже было со мной, что я вот так уже лежал в больничной палате и здесь уже не первый день, месяц, а может быть год. И скрипящие кроватями, бубнящие что-то во сне сумасшедшие – старые мои знакомые, и я их старый знакомый. Лежать было удобно, спокойно и радостно, как в детстве.

Я достал из-под матраса свою тетрадь, карандаш и в тусклом свете дежурной лампочки стал писать роман. Теперь я уже знал, что писать, хотя и не знал, что будет дальше.

Глава 7