Квадрат для покойников

Антисим достал стаканы, нарезал колбасы, хлеба, потом вышел за чайником. Эсстерлис взамен привычной бамбуковой трости раздобыл где-то обломок палки от швабры и сейчас, сидя в углу на стуле, теребил ее. Николай заметил, что Эсстерлис и Захарий выглядят хотя и уставшими, но чем-то явно довольными. Напевая, Захарий достал из кармана халата карандаш и написал на стене комнаты "Зенит – чемпион!" Вернувшийся вовремя с парящим чайником Антисим застал маленького человечка за подлым делом. Поставил чайник на стол, прочитал написанное.

– Хрен вашему "Зениту". Во! – он подставил к носу Захария фигу. – Не потерплю, чтобы всякие похабности на стенах писали.

Взял со стола ручку, зачеркнул "Зенит" и вместо него сверху написал "Спартак". Но Захарий не обиделся – ничто не могло омрачить его прекрасного настроения.

– Между прочим, Алексей крупный специалист – научный сотрудник смерти. Он и в институте смертяшном трудится. И работу свою любит, – сказал Захарий Николаю.

– Да, работа со смертью – это моя профессия. Но не с мертвыми. Наш институт занимается вопросами смерти только теоретически, – сказал новый знакомый Николая, отхлебывая из стакана чай. – А самих покойников я, честно говоря, не люблю… и все, что с ними связано. Сенека сказал, что атрибуты смерти устрашают сильнее самой смерти. Вот и меня так. Я же работаю со смертью, так сказать, в голом ее виде.

– А я наоборот вовсе. Я холодненьких страсть как уважаю. Для меня мертвый живого лучше, – сказал Захарий, беря ломоть колбасы с жиром.

У Николая аппетита не было, и он попивал пустой чай без сахара, которого то ли у Антисима не оказалось, то ли пожмотничал его выставлять.

– Вообще-то, о смерти постоянно нужно помнить. Мэ-мэнто мори. Например, Цицерон говорил, что жизнь философа есть постоянное размышление о смерти. Эта же мысль у всех древних сквозит, – Алексей поставил чашку на стол и вытер платком усы. – Например, в древнем Египте был оригинальный обычай вносить в торжественный зал, где принимали почетных гостей, наряду с яствами и хмельными напитками, для напоминания о скоротечности жизни, мумию покойника.

Антисим вдруг захохотал и изо всей силы саданул по столу кулаком так, что чашки и все, что было на нем, подпрыгнуло.

– Ну, хохма! – задыхаясь от смеха, заговорил он. – Сидят в Кремле наш президент с американским, обедают торжественно. Ну, тут их жены, конечно. Вдруг вносят мумию Ильича и бухают на стол. Приятного вам аппетита, икру черную жрать! Вот потеха!

Все рассмеялись. Один неулыбчивый Эсстерлис даже не скривил губ.

– А куда человек сразу после смерти попадает? – поинтересовался Николай.

– Это у кого как. Видите ли, в самый первый момент наступает интроспекция, ну, то есть человек видит себя будто со стороны. У Моуди, например…

– Ну вот, опять о покойниках. А твой Моуди по национальности кто? То-то и оно! Жиды – бич. От них великую державу спасать нужно. Вот у меня сейчас баб десять на сносях. Нарожают армию. Вот дело будет!

– Ты, Антисим, не перебивай, ежели тебе про покойников неохота слушать, так лучше иди еще чайничек поставь, а то у нас поезд через два часа.

– Как? Уже в Ленинград? – удивился Николай.

– Едем, нечего тут делать, – буркнул Казимир Платоныч. – Мы и тебе билет взяли, не волнуйся, не останешься.

– А то оставайся. Вместе повышением рождаемости займемся. А Ленинград город хороший, осталась там моя зазноба, дворничихой работала. И какой дворничихой! – он опять вздохнул. Из уважения к вечному чувству любви все молчали. – Сын у нее остался Иван. Эх, если б жидов выводить не нужно было, с ней бы остался. За великую идею страдаю. Решил со столицы начать – здесь бабы здоровее, родят лучше. Почва, что ли, другая – приплода больше. Вот поглядите, листовка. Тут вся правда написана.

Антисим пустил по рукам затертую листовку. Все прочитали ее без интереса.

– Вон как на самом-то деле, – заключил за всех Антисим и вышел из помещения.

– Антисим мужик хороший, – заговорил Захарий, угостившись сигаретой у Алексея и закуривая. – Только с прибабахом легким, сами видите. Втемяшил себе в голову, что к нему в кочегарку, сквозь крышу, НЛО на ночевку приземляется. А он потихонечку лежит на котле и смотрит, а если зашуметь, то тарелка улетает. Надо ж такой шизоты напридумывать.

– Пойдем, Захарий, – сказал Эсстерлис, вставая. – Упаковать его нужно.

Захарий спрыгнул со стула и вышел вслед за Казимиром Платонычем.

– Кого они упаковывать-то собираются? – спросил Николай. – Небось, опять покойника оживлять будут?

– С покойниками, если честно говорить, не совсем ясно. Кто является покойником? Скажу вам, что понятие это чисто условное. Если считать человека без дыхания и сердцебиения, так это еще не покойник. Представьте, труп сохраняет электрическую активность вплоть до тридцать девятого дня.

Дверь открылась, вошел Захарий.

– Леха, пойди помоги Казимиру.

Алексей вышел.

– Значит, тут такое дело у нас, – начал Захарий, усаживаясь на стул и закуривая папироску. – Тут такое дело, – он замолчал, подыскивая слова и глядя на Николая с сомнением. – Тут, знаешь ли, мужика мы одного пробудить решили. Тоже, оказывается, летаргическим сном спит. Так вот мы и решили пробудить…

– Ну и правильно, – сказал Николай, заметив однако, что Захарий будто бы не договаривает что-то. – А давно спит?

– Давно, – неуверенно проговорил Захарий. – Помощь нам, наверное, потребуется. Вот мы и решили тебя к делу нашему привлечь.

Захарий бросил недокуренную папиросу на пол. Николай, от пожара, задавил ее ногой.

– Я всегда пожалуйста. Я уже с Казимиром Платонычем оживлял… в смысле пробуждал…

– Пробуждать не потребуется. Транспортировать его нужно. В Ленинград повезем. Там и пробудим.

– Перевезем, конечно. Если тащить нужно, так я – не против, – Николай закинул ногу на ногу и скрестил на груди руки. – Толстый он?

– Да нет, совсем мал. Честно говоря, Казимир против был, чтобы тебя в курс дела вводить, – боится он. Мы с Алексеем настояли. Непростой это соня…

– Да говори прямо. Я ж в милицию заявлять не потащусь.

– В милицию, конечно, не стоит заявлять, – Захарий замолчал, уставившись в пол.

– Так что за соня-то? – не выдержал Николай.

– Ленин это… Ульянов Владимир Ильич, – загробным голосом проговорил Захарий, не поднимая глаз.

Николаю показалось, что он ослышался.

– Кто, ты сказал? – переспросил он тихо.

– Ульянов-Ленин Владимир Ильич, – таким же замогильным голосом проговорил Захарий.

– Ха-ха-ха! – захохотал Николай. – Ну ты даешь!.. Ха-ха-ха!.. Ленина оживлять! Демократы нас не поймут…

Дверь заскрипела, и в комнату вошел Алексей.

– Я же предупреждал, что не поверит, – сказал он, присаживаясь рядом с хохочущим Николаем.

– Вот и Леха подтвердит. Ведь Ильича пробуждать будем. Точно, Леха?

– Его родимого, – кивнул Алексей, почему-то с сожалением глядя на Николая, будто это его будут оживлять.

– Вы что, серьезно говорите? – перестав смеяться, спросил Николай, переводя взгляд то на Захария, то на Николая.

– Чистая правда. Ильич у нас, – сказал Захарий, проводя по взъерошенным волосам рукой. – Пошли.