Живодерня

– Неужели они вас тоже запихали в психушку?

– Как видишь.

– Если бы вы знали, как я страдаю. Ведь они пытали меня электричеством. Они бесчеловечны. – В голосе Малюты послышались слезы. – Я боюсь, понимаете, боюсь.

Илья присел к нему на край кровати.

– Я не знаю, чего они от меня хотят,-заплакал Малюта. – Я не понимаю… Они говорят, что я был у чуди… – Малюта схватил Илью за руку, в его глазах появились ужас и мука. – Это правда, Илья Николаевич? Скажите, правда?!

– Да, похоже на то, – глядя на него, с печалью проговорил Илья.

– Но почему?! Почему я ничего не помню?! – Малюта изо всех сил ударил себя по лбу. – Почему! – Он ударил снова и снова. – Ведь они запытают, замучают меня!..

Он смотрел на Илью полными ужаса и слез глазами.

– Да нет, ты еще вспомнишь, – успокаивал его Илья. – Обязательно вспомнишь…

– А вы видели?

– Что видел? – Илья наклонился поближе.

Малюта посмотрел на него широко открытыми глазами и тихо, еле слышно прошептал:

– Этих. Видели? – Щека его вздрагивала.

– Да кого "этих"? – Илья склонился к нему еще ближе.

– Ну, этих – из первой палаты.

– Видел, но…

– И я таким буду… Скоро буду.

Из глаз его потекли слезы.

Илья глубоко вздохнул, этот ужас был знаком и ему. Очень хорошо знаком, и он давно знал, что придет время и он станет десятым обитателем…

– Да нет, что ты, Малюта. – Илья дружески положил руку ему на плечо. – Ты вспомнишь, обязательно.

– Нет, я знаю, что окажусь среди них. Но ведь вы не бросите меня? – Малюта вцепился в руку Ильи. – У меня никого нет на этом свете. – Малюта глядел на него с надеждой.

В душе у Ильи что-то дрогнуло. Он заморгал быстро и, отвернувшись, сглотнул ком в горле.

– Конечно, нет. Конечно, не оставлю…

Ведь он был так же одинок здесь.

– Эй! Чукча сердиться будет. Почему на чужой койке в чуме сидишь? – Через палату к ним шел Чукча. Илья тут же встал. – Ты, Малюта, теперь Чукча слушаться должен. Иначе покалечу тебя. Моя шибко умный стал: анатомия знает. Будешь вспоминать, Чукча трогать тебя не будет. И ты, – кивнул он Илье, – ложка еще раз украдешь, буду колоть сера тебе в зад, однако. Доктор сказал.

– А я скажу, что ты меня бьешь, от этого я и вспомнить не могу, – припугнул Илья.

Чукча задумался. Что-то там происходило в его голове, но вот что?

– Чукча тебя не бил, – додумавшись, сказал Чукча.

– И если ты Малюту бить будешь, – осмелел Илья, – я скажу доктору.

– Малюту можно, однако. Малюту доктор не запретил.

– А если ты его бить будешь, я скажу, что ты и меня бил, – обнаглел Илья.

– Чукча тебя не бил, – настаивал санитар.

– А я скажу, что бил…

Их пререкания могли бы продолжаться долго, если бы посланный дурик не сообщил Чукче, что в третьей палате у больного приступ. И Чукча отправился за смирительной рубашкой.

– Спасибо тебе! – с чувством сказал Малюта. – Я никогда… – Голос его пресекся, он замолчал.

Илья лег на свою кровать. На сердце навалилась тяжесть: стало жалко себя, окружающих сумасшедших, которых никто не любит, – захотелось плакать. Вспомнилось детство, то, как он отдыхал в деревне у бабушки… Тогда его любили. А здесь?! Все эти люди лишены любви, поэтому несчастны…

Илья не заметил, как уснул. Снился ему Парикмахер, прибитый к стене. Несмотря на торчащий из горла штырь, он силился что-то сказать и размахивал руками. Илья его не боялся – он подошел к прибитому и, стоя перед ним, пытался вникнуть в смысл его жестикуляции.

Проснулся Илья уже глубокой ночью. Отделение спало, кроме одного кого-то, шлявшегося по палате между кроватей бесцельно. Малюта был в бреду и говорил что-то невнятно, потом вдруг затянул неизвестную песню, прервал ее, опять заговорил…

Илья встал, разделся, расстелил постель, лег. Сквозь матрас что-то давило – лежать было неудобно. Илья хотел встать и посмотреть, что мешает ему уснуть, но поленился и, перевернувшись на другой бок, уснул.

На следующий день Малюту дважды уводили к врачу. Неизвестно, что с ним там делали, но Чукча приводил его в плачевном состоянии. Кроме того, на ночь ему снова сделали укол серы, вероятно сильно увеличив дозу, потому что всю ночь он стонал.

Прошло несколько дней. Малюта совсем перестал походить на себя. Если раньше он часто плакал, то теперь сидел целыми днями на кровати или ходил с больными по коридору, что-то случилось у него с координацией – порой он не мог взять в руку предмет, который задумал, а за обедом не всегда попадал в рот ложкой. Словом, в Малюте стали происходить процессы, за которыми Илья следил с ужасом, предполагая, что когда-нибудь и его ждет нечто подобное. Он видел, что его жалеют, словно оставляя на потом, как лакомство.

Всякий раз, ложась спать, Илья чувствовал что-то твердое под матрасом, но, уже лежа в постели, ленился вставать: таблетки, которые теперь давали ему на ночь, расслабляли мускулы и волю. Однажды он все-таки совершил над собой огромное усилие, встал и отогнул матрас, но на панцирной сетке кровати ничего не обнаружил. Тогда он прощупал матрас и явственно ощутил твердый предмет. Илья обнаружил в наматраснике дырку, сунул туда руку и достал…

– Боже мой! – прошептал Илья, не доверяя зрению, не веря в счастье.

Это была обломанная ложка, как раз готовая для побега – хоть сейчас иди открывай все двери подряд. Илья оглянулся по сторонам и быстро сунул ложку на прежнее место.

Судьба наконец смилостивилась над ним, подсунув то, о чем он мечтал.

"Теперь нужно бежать, – думал Илья, лежа на кровати. – Уж теперь, точно, убегу…"

Но мутнели глаза…

Утром, проснувшись, Илья испугался, что вчерашняя находка попросту примерещилась ему, сунул руку в дыру наматрасника.

Ложка была на месте.

Глава 3