Adelante, Гончар, adelante

Глеб, пьянея в разы медленнее, чем она, после второго бокала сломал наконец стеснение, делавшее его жесты деревянными, и тоже включился в затеянный Корнеевым разговор.

Еще недавно некурящий Корнеев высаживал одну за одной сигареты Глеба. Лена, достав из сумочки женский Dunhill, положила его в середину стола. Неумело прикурила сама и выдыхала дым, сложив губы трубочкой.

Когда Лена отлучилась в уборную, Глеб заказал еще пива, а за столом повисло молчание. Отсутствие главного действующего лица разлагало коллектив.

Глеб видел, что только Корнеев понимает его, Глеба, намерения. Слава был наименее мальчиком среди его нынешних друзей. Двое остальных, выпадающих из беседы товарищей разве что не клевали носом и с увлечением рассматривали дно своих опустевших кружек до тех пор, пока им не приносили следующие. Думать, что и Корнеев что-то хочет от Елены Борисовны, было глупо. У Корнеева – своя любовь, о которой пока он не особо распространялся. Ну а то, что Корнееву тоже интересно с бывшей учительницей, – это естественно. Корнеев любит разных людей так же, как Глеб – новые и незнакомые места, в которых ему еще предстоит побывать.

Она вернулась. Села, улыбаясь и оправляя юбку. Объединяя вокруг себя мальчиков и мужчин.

Они вышли из кафе, пошатываясь, когда уже стемнело. Снег вокруг был сумеречно-фиолетовый. Проезжающий мимо троллейбус светился, как аквариум на колесах.

Их осталось трое. Мирнов и Многодеев покинули компанию раньше.

Все трое были очень веселыми и пьяными. Глеб еще ощущал в ладони яблочную полноту Лениного колена, которое он то сжимал, то поглаживал под столом последние полчаса.

– Ну ладно, – заключил Корнеев и поцеловал Лену в щеку. Протянул руку Глебу. Повернулся и пошел к остановке трамвая.

– Нам в другую сторону, Глеб, – сказала Лена и захихикала.

Он вызвался ее провожать еще в кафе. От ее ответа зависело все дальнейшее, тем более что Глеб выяснил – живет она одна. В коммунальной, правда, квартире. Она с удовольствием согласилась.

Глеб боялся, что на морозе она быстро отрезвеет. Он же хотел еще долгое время быть с ней, пьяненькой и смешливой. Поэтому, проходя мимо магазина, предложил купить выпить еще.

Они пили вишневую настойку прямо из горлышка на остановке. Потом ехали в трамвае в обнимку и стали целоваться уже в подъезде…

5

На лестничной площадке прогромыхал лифт. Два раза шумно, словно совсем рядом, вздохнул в уборной сливной бачок. Послышались невнятные детские голоса. Глеб открыл глаза.

С низкой двуспальной тахты в окно ему было видно только серое небо оттепели.

Лена еще спала, лежа на боку к нему лицом и чуть-чуть приоткрыв рот, где на губах оставались вчерашние следы алой помады, со вкусом которой Глеб теперь познакомился. Сбившейся пшеничной копной ощетинилась вчерашняя стрижка.

Он повернулся к ней, чтобы лучше ее рассмотреть.

Комочки туши на ресницах. Розовая шея и мягкое полноватое плечо, наполовину прикрытое простыней.

Он погладил Лену по плечу, потом нашел под простыней груди, прижатые одна к другой.

– Ну, Глеб… – запротестовала она, не открывая глаз. – Ну подожди…

Он переместил руку ей на спину, придвинулся поближе…

– Я еще сплю, – по-детски опротестовывала она его движения и, повернувшись к нему спиной, за все время, что он пыхтел, не издала ни звука и, показалось Глебу, даже не открыла глаз.

Потом в душе Глеба наступила слякоть. Она, уже неинтересная ему, досыпала, комментируя сонным голосом: «Еще десять минут… Еще пять…»

Он кивал. Потом встал, надел брюки и долго смотрел в окно, где за ночь с природой произошли перемены. Природа осунулась и была похожа на старуху, под носом которой висит слякотная капля. Хотя понятно, что весна, конечно…

– Глеб, – позвала она его. Глеб обернулся.

Лена повернулась на спину, натянув до подбородка простыню.

– Ты хочешь завтракать? У меня есть бутылка вина.

– А яблок нету? – хмуро осведомился Глеб, почесывая грудь.

Тахта в Лениной комнате занимала половину пространства, и Глеб, чтобы куда-то приютиться, был вынужден сесть на ее краешек.

– Яблок? – переспросила она. – Нет. Есть оливки, – ответила и вдруг засмеялась.

– Ты чего? – не понял Глеб.

Она села на постели, прикрывая простыней обнажившуюся было грудь.

– Ты нахохленный! Голова не болит? – она взяла с прикроватной тумбочки свои тонкие сигареты, прикурила одну. Предложила Глебу.

– Нет, – с отвращением отвернулся он. Она сглотнула дым, подержав, с шумом выпустила длинную струйку.

Потом сделала еще несколько затяжек, затушила длинный окурок в пепельнице.

– Отвернись, я одеваюсь…

Глеб, не ответив, продолжал наблюдать тоскливый заоконный пейзаж. Скользкую тропинку через двор. Блестящие лужи вокруг детской горки.

– Помоги мне прибрать постель, и будем завтракать.

От вина Глеб повеселел. Утро уже не казалось таким ужасным. Лена наделала бутербродов с ветчиной, открыла оливки.

– Ешь, – приговаривала при этом и добавляла: – Если надо – я еще банку оливок открою.

– Надо, – кивал Глеб, жуя.

– Глеб, – вдруг тихо пробормотала она, когда он доел последний бутерброд и отставил бокал, – тебе надо уходить…

– Конечно, – Глеб был к этому готов. С некоторых пор он всегда был готов к худшему.

– Нет, ты не понял. То, что случилось, – это не случайность. Просто я к этому не совсем готова, чтобы вот так…

– Оставить меня у себя? – пошутил Глеб.

– Ну да… Ну давай хоть для начала куда-нибудь сходим, а?

– Ну конечно, – вдруг смилостивился Глеб. Действительно странно, когда люди начинают вести совместную жизнь с первого свидания.

От выпитого вина и вожделенной близости одиночества, которое было просто необходимо ему после подобных утр, Глеб ощутил тепло и даже приятную лень.

Он не торопясь оделся. Выкурил в форточку сигарету. Поцеловав Лену на прощанье, вышел на скользкий двор. Подняв голову, увидел, как она машет ему рукой из окна.