Конкурс на тот свет

– Там, – указала в сторону приемной комиссии одна из женщин, и уважительно добавила: – Заседают.

Тихон оттащил Сашку в сторону и зашептал:

– Будем ждать, потом проследим.

– Надо разделиться. Ты посторожи Павленко, а я разведаю, есть ли тут подвал, и где в него вход.

– Может, лучше я пойду, а ты подежуришь? Павленко запомнил меня после вчерашней истории с туалетом.

– А ты не маячь перед глазами. Стой, за окном, и дай мне знать, в случае чего.

– А вдруг ты найдешь Свету?

– Тогда я подниму такой шум, что все услышат!

Евтушенко быстро удалился. Заколов вышел на улицу и пристроился у окна, где они стояли в первый день по приезде в город. Окно опять было приоткрыто, и он мог легко слышать любые звуки, доносившиеся из холла.

Евтушенко в это время искал вход в подвал.

В институте имелась одна широкая центральная лестница и одна маленькая, в торце здания. Выход на нее был отгорожен небольшой дверью. Центральная лестница начиналась на первом этаже и никакого продолжения в подвал не имела. Зато от боковой лестницы несколько ступеней вели вниз и упирались в узкую дверцу, закрытую на внутренний замок. Очевидно, это и был вход в подвальное помещение. Чуть выше его располагалась дверь на другую сторону институтского корпуса. Она тоже была заперта.

Саша приложился ухом к двери в подвал и прислушался.

Зрение у Саши Евтушенко испортилось еще в детстве, как только он научился читать. Открыв для себя удивительный мир книг, он читал их запоем, и маме приходилось силой отрывать сына от очередной книги, чтобы уложить спать. Накрыв одеялом, она выключала свет и удалялась. Как назло, это всегда происходило на самом интересном месте повествования. Тогда Саша придумал хитрость. Он брал с собой в постель фонарик, залезал с головой под одеяло и, направляя желтый свет на желанные страницы. Может, от этой привычки и еще оттого, что батарейки в фонарике быстро садились, Саша уже в начальных классах ходил в школу в очках. С годами стекла в оправе становились все толще, но слух острее, чем у сверстников. Евтушенко это легко обосновал теорией: «О сверхнормальном развитии параллельных функциональных органов живой особи взамен утраченных или деградировавших».

Саша, прикрыв за ненадобностью глаза и замедлив дыхание, вслушивался в невидимое подвальное пространство. Вот чуткое ухо уловило некий металлический скрип. Затем этот звук повторился, но у него была другая тональность и продолжительность. Потом раздались несколько подобных звуков, плавно сменявших друг друга.

Евтушенко насторожился. Он был уверен – в закрытом подвале кто-то есть!

Тихон первое время неотрывно смотрел на дверь приемной комиссии. Ничего интересного не происходило. Он присел на каменный выступ под окном и стал слушать, когда раздастся звук открывающейся двери. Но кроме приглушенных разговоров собравшихся мамаш, да жужжания назойливой мухи, его уши ничего не улавливали. Вскоре бестолковое ожидание ему надоело.

Он вспомнил, как в первый день секретарь приемной комиссии Люся говорила, что Владлен Валентинович является заведующим кафедрой «Политэкономии и Научного коммунизма». Раз так, у него должен быть личный кабинет. А если побывать там, пока он заседает? Вдруг появится какая-то зацепка. Милиция, судя по всему, ничего серьезного не предпринимает, а искать Свету надо, ведь он обещал Наташе.

Тихон оставил пост и вошел в здание. На первом этаже он уже бывал и названий кафедр там не заметил. Поэтому сразу начал обследование со второго этажа. Нужную дверь с табличкой: «Заведующий кафедрой Павленко В. В.» он нашел на лишь четвертом в самом конце коридора, рядом с выходом на запасную лестницу.

Дверь была закрыта на защелку английского замка. Тихон бросил взгляд в длинный коридор. Никого! Он достал складной нож, который специально прихватил с собой, и длинным стальным лезвием легко отжал язычок замка. Юркнув в кабинет, он прикрыл дверь и огляделся.

Прямо перед ним располагался старый громоздкий письменный стол, на котором возвышалась несовременная настольная лампа с зеленым колпаком, как в фильмах про революцию. Рядом он увидел такой же древний письменный прибор и телефонный аппарат, а на углу столешницы лежала аккуратная стопка деловых папок. За столом на фоне окна с занавесками высилась потертая спинка кожаного кресла. Справа у стены громоздился высокий шкаф с книгами, среди которых выделялось полное собрание сочинений В.И.Ленина, а перед столом около двери стоял ряд стульев и огромный старомодный кожаный диван с цилиндрическими валиками по бокам.

Рука Тихона раздвинула плотные занавески. Из окна был прекрасно виден главный вход в учебный корпус и дорога, ведущая к институту. Хорошее место для наблюдений за всеми входящими и выходящими, заключил Тихон и повернулся к письменному столу.

Он быстро просматривал содержимое ящиков. Многочисленные папки с бумагами, стопки машинописных страниц и брошюры не привлекли его внимание. Это были различные учебные материалы. Зато в нижнем ящике его ждали сразу три интересные находки.

Во-первых, в глаза бросился глянцевый журнал “Playboy” с полуобнаженной девицей на обложке. Тихон знал, что где-то там, на Западе существует фривольный журнал для мужчин, но видеть его своими глазами ему не доводилось. Наиболее красивые из имевшихся в продаже журналов: «Советский Союз» и «Советский экран», не шли ни в какое сравнение с этим ярким, красивым, приятным на ощупь произведением полиграфического искусства с бесстыжими соблазнительными девахами на тонких глянцевых страницах.

Во-вторых, поверх журнала лежал большой армейский бинокль. Тихон не удержался и ради любопытства посмотрел в окно. В окулярах, как на экране телевизора, он увидел знакомые лица Карена и Гамлета, беззвучно, но очень эмоционально о чем-то спорящих. Он отвел глаза от бинокля и с трудом разглядел мелкие фигурки армян метрах в двухстах от института. Вскоре они свернули в нежилую зону и скрылись за углом бетонного забора.

В-третьих, в этом же ящике валялся широкий кожаный ошейник с длинной витиеватой цепью. Такой ошейник можно использовать для большой сильной собаки или для того чтобы издеваться над жертвой!

Припав ухом к двери, Евтушенко напряженно слушал. Странные звуки, доносящиеся из подвала, напоминали что-то очень знакомое. Саша пытался выудить из глубин памяти подобные звуковые колебания и трансформировать их в четкий зрительный образ. Он, несомненно, где-то это слышал. Скрипучий металлический звук не перемещался, но он был крайне неравномерным и означал присутствие человека. Живого человека в закрытом подвале!

Может, позвать Тихона? Сначала надо разобраться самому.

Все наружное осязание Евтушенко было направлено в незримые лабиринты подвала, а все ресурсы мозга сконцентрированы на поиске в памяти звуковой информации и сравнении ее с услышанным.

Он был так сосредоточен, что не заметил, как сзади тихо открылась дверь, ведущая в коридор, и кто-то стал осторожно спускаться по темной лестнице. Он даже не почувствовал, как человек остановился за его спиной и резко занес руку…

Бинокль для слежки, возбуждающий журнал с голыми красотками и суровый ошейник с плетью – эти находки в кабинете Павленко ужаснули Заколова.

Бедная Света! Что с ней сделал этот извращенец?

Додумать тревожную мысль Тихон не успел. Снаружи послышались шаги и скрежет ключа, вставленного в замок. Тихон резко задвинул нижний ящик и спрятался под стол.

В комнату вошли двое – Тихон услышал тихий скрип кожаных туфель и стук каблучков.

– Что вы от меня хотите? – раздался голос Павленко. – Вы бы еще на заседание комиссии ворвались и стали там просить меня за свою дочь. Надо же соображать, что делаете!

– Простите, Владлен Валентинович, простите, – отвечал женский голос. – Я так переживаю за нее. Вы ведь в прошлом году помогли одной моей знакомой. А я заплачу вам больше. Так сказать, с поправкой на инфляцию и возросшие трудности.

– Какая инфляция? – с чувством возмутился Павленко. – Откуда только такие слова берете? Это на загнивающем Западе инфляция, а у нас – плановое поступательное развитие народного хозяйства. Различать надо! А вот насчет возросших трудностей – это да! Половину членов комиссии из Москвы прислали. Почти все незнакомые. Я не могу рисковать своим положением.

– Вы же председатель комиссии. Они вам подчиняются.

– Сегодня подчиняются, а завтра – кляузу в партком. Да не в местный – тут я главный, а на верх в Московский! Риск огромный. Всего можно лишиться.

– Так и деньги немалые, придумайте что-нибудь. Вы такой умный, Владлен Валентинович. Я не переживу, если моя дочь не поступит.

– Первый-то экзамен у нее на троечку, на троечку…

– Да если б она была отличница, Владлен Валентинович, разве я бы вас просила. Вот, это вам.

– И конкурс в этом году наивысший… Тут на стуле оброните… В этом году все экзамены письменные, любую оценку легко проверить… Не знаю, что и придумать, чтобы вам помочь… Знаете что, возьмите-ка стержень. И пусть ваша дочь все экзамены только им пишет. И побольше места пустого на страницах оставляет. Чтобы можно было подправить таким же стерженьком.

– Огромное спасибо, Владлен Валентинович.

– И не подходите вы больше ко мне при посторонних.

– Конечно, конечно, Владлен Валентинович. Я буду осторожна. До свиданья.

Стук каблучков отрезал щелчок дверного замка.

Тихон сидел в нише под столом в очень неудобном положении и надеялся только на то, что Павленко скоро выйдет. Но тот явно не спешил – послышалось шуршание конверта, хруст пересчитываемых купюр. Довольный голос произнес: «Недурно», и председатель приемной комиссии сделал несколько шагов, но не к выходу, как хотелось Тихону, а прямо к столу.

Тихон слышал, как мягкие туфли приближаются к его укрытию. Вот он их уже видит – новые светло-серые с дырочками по бокам. На них небрежно лежат манжеты бежевых брюк, а безупречно отутюженные штанины уходят вверх. Где-то там над крышкой стола они соединяются, и их обладатель сейчас отставит кресло, потом сядет, придвинется поближе и неизбежно натолкнется своими туфлями на Тихона.

Тогда, прости-прощай институт, а глядишь, еще и кражу припишут. «Эх, зачем я ушел с поста? – мелькнула запоздалая мысль у Тихона. – Как там Сашка? А вдруг, я и его подвел!»

Евтушенко, прижавшийся ухом к двери в подвал, ощутил твердый шлепок по спине. Сашка вздрогнул и оглянулся.