Оценить:
 Рейтинг: 0

Махнём не глядя? – 3

Год написания книги
2023
Теги
1 2 >>
На страницу:
1 из 2
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Махнём не глядя? – 3
Сергей Валерьевич Белокрыльцев

Крохотуличные миниатюрки, зарисовки и небольшие рассказки в жанре юмора и стёба. Почитай – не ленись! Оторвись и… повеселись!

Сергей Белокрыльцев

Махнём не глядя? – 3

Апогей Безрукова

После всех ролей, какие довелось сыграть Сергею Безрукову, ему осталось сыграть только самого себя, о чём актёр давно мечтал. Осенью прошлого года он воплотил свою давнюю мечту в реальность. Сергей Безруков сыграл самого себя в автобиографическом фильме “Я и мои роли”. Известный режиссёр Никита Михалков, посмотрев фильм у себя на подмосковной даче, на закрытой вечеринке, так охарактеризовал игру актёра: “Это гениально. Стопроцентное попадание, точно в цель. Серёжа сделал невозможное. Он превзошел самого себя! Так сыграть Безрукова, как сыграл его Серёжа, никому больше не под силу. Наблюдаешь за его игрой и невольно ловишь себя на мысли: “А ведь это и есть Безруков. Вылитый он! Жив ещё российский кинематограф. И ничто ему не сделается, пока есть такие большие таланты как Серёжа. (…) Фильм получился острым, драматичным. Невозможно удержаться от слёз… Эээ, будьте любезны, плесните мне ещё из того графинчика с хрустальной пробкой.”

Выход фильма “Я и мои роли” на широкие экраны запланирован на 11 марта 2018 года. Кстати, режиссёром фильма так же является Сергей Безруков. Он же снимал его на собственную видеокамеру, выделив для съёмок собственную комнату в собственной квартире собственного дома. Все вырученные средства от проката уйдут в карманы Сергея Безрукова и Никиты Михалкова.

За что любят и уважают рок-музыкантов

За что любят и уважают рок-музыкантов:

1. Намазавшись гримом, они обливаются кровью и отгрызают бошки невинным животинам прямо на сцене.

2. Талантливо лупят ногой по динамикам.

3. Необычайно ловко путаются в проводах и падают в оркестровую яму, бунтуя против устаревшей бездушной музыки академиков. Заодно стараются задавить её своим авторитетом среди молодёжи.

4. Интригующе забывают текст.

5. Запоминающе фальшивят.

6. Объективно и исчерпывающе переругиваются со зрителями так, что не прибавить, не отнять.

7. Честно признаются в любви всем без исключения и посылают всех без исключения. В том числе и своих поклонников.

8. Незатейливо и понятно простому народу напиваются перед концертом.

9. Исполняют страстное и запоминающееся падение со сцены.

10. Корчат жуткие рожи. А потом падают со сцены.

11. У них плохой вокал, но они всё равно поют. Они плохо играют, но продолжают играть. Их уважают за упорство. И молодые берут с них пример. Нафиг учёбу! Самовыражение и творчество – всё наше! Надо играть только свои песни, тем более чужие мы не умеем играть! Да и нафиг надо! Главное – самовыражение!

12. За мерзкие, ломкие стихи с натянутой рифмой, которых бы постыдилась и школьница. Однако именно школьницам такие стихи и нравятся.

13. За похищенные и перепохищенные друг у друга гитарные рифы, бас-партии и прочие музыкальные ходы. Братство, равенство и драйв! Долой авторские права! Свободный доступ к информации! А, это уже девиз хакеров…

14. За то, что лучшие из них, несмотря на всё, отдают сцене свою жизнь, алкоголю и наркоте своё здоровье, дают нам ту энергию, которую ещё не успели забрать алкоголь, наркотики и секс, заставляют встряхнуться и вновь почувствовать себя живым.

В очереди к Белой сове

Я сочинил стишок, сидя в очереди к Белой Сове, от нечего делать. Слева сидела змея и аккуратно кушала из вазочки варенье, а справа сидел бегемот в полосатой пижаме и, сердито попыхивая трубкой, читал "Комсомольскую правду". Змея облизывалась и почему-то с досадой поджимала губы. Я хотел было удивиться этому последнему обстоятельству, но вместо этого я удивился тому, что не удивился всему остальному. И решил вообще ничему не удивляться. Я не знал, как я здесь оказался, кто такая Белая Сова и зачем я сижу в очереди к ней на приём. Я пытался заговорить со змеёй, но она облизала ложечку и пересела от меня. От бегемота я пересел сам. Не люблю газет. Надо ждать, когда загорится лампа над дверью в кабинет Белой Совы. Но лампа не загоралась. Тут я от скуки и сочинил стишок. Так мы и сидели втроём: змея кушала варенье, бегемот читал газету, я сочинял стишок, а лампа… лампа не загоралась. Не люблю очередей. Никто их не любит, но я не люблю очереди до такой степени, что никогда не занимаю их. И даже на приём к врачу иду вечером, когда меньше народу, и не иду вовсе, если очередь всё-таки есть. А как я попал сюда, я не знаю. Но если уж попал и возникла необходимость убить время, то убивать время надо весело. Я люблю веселится. А как стишок сочинил, так и лампа загорелась. Время было убито наповал и сжато в стих, и, между тем, настала пора заходить в кабинет Белой Совы. Но только стоило мне встать, как я оказался дома.

Стишок – единственное доказательство, что я был в приёмной Белой Совы, видел змею, кушающую варенье, и бегемота, читающего газету. Я ведь отродясь не сочинял стихов, а тут сочинил. Любой, кто достаточно меня знает, может это подтвердить. Но ведь и знакомые не верят мне. Нет, ну сами подумайте, что ещё в силах заставить человека, никогда не сочинявшего стихов, сочинить стишок, как не смертельная скука, которую может нагнать только очередь к врачу?

Рыбные разборки

Вечно наша заведующая до меня докапывается. Она же в ночь работает. А я с утра прихожу. Вот пришёл я, и она почти сразу, с ходу: у вас в алкогольном отделе бардак, ценники не так расставлены и труляля и траляля! Стоит, глаза оловянные, взгляд куда-то мимо меня, и высказывает, высказывает…

И вообще, говорит, вынеси мне по пласту минтая, путассу и трески. И уходит. Я открываю холодильник. Вспоминаю, чего она сказала-то? Минтай, сельдь и… Вижу, она мимо пролетает. Зову её. Через минуту возвращается. Что? – спрашивает. Я говорю, ничего.

Она уходит и садится за комп. Я подхожу и говорю: “Что там надо было, селёдку, камбалу… что ещё?”. Она смотрит на меня три секунды и фыркает: "Я говорила, треску, минтая и путассу." А, говорю я. И ухожу.

Начинаю вытаскивать. Она опять мимо проходит. Я говорю: "Погоди, минтая, треску и скумбрию?". Она смотрит на меня три секунды и улыбается: "Ты дурак что ли?". Ну да, говорю, конченый. Тебе путассу ещё надо, и уходит. Вытаскиваю оставшийся пласт и подхожу к Вите, своему напарнику, который также ответственен за алкогольный отдел. Вот ты на час раньше меня приходишь, спрашиваю я, заведующая тебе говорит что-нибудь, высказывает тебе по отделу? Нет, говорит Витя. Дурак, говорю я ему и ухожу.

Из интервью с известным писателем

Журналистка: При написании книг вы собираете какой-то дополнительный материал?

Известный писатель: Конечно нет! Писать книги мне по кайфу, я не собираюсь превращать это в работу. Это уже не будет в полной мере искренним. Если есть о чём писать, то это должно исходить из тебя. Это должен быть только твой высер, не осквернённый чужим дерьмом. Всё очень просто. Не знаешь, о чём писать – тема не твоя. Знаешь – пиши. Не пишется, значит писака не ты. И радуйся этому. Пока не выбрал кем быть, у тебя куча возможностей кем-то стать. (Смеётся) А вообще, я жуткий лентяй, поэтому и пишу так, чтобы меньше напрягаться. (Нюхает подмышку) Я даже моюсь очень редко из-за своей лени. Вот, понюхай сама! (Привстаёт с кресла и суёт подмышку журналистке в лицо) Вот, понюхай! Да не отворачивайся! (Журналистка пытается оттолкнуть наседающего писателя руками) Это же мужской пот! Тебе понравится! Ты же нюхаешь подмышки своего мужа по ночам! И мою понюхай! Давай нюхай! Нюхай!

Журналистка, наконец, вырывается, опрокинув кресло. Она со смехом убегает. Писатель с непонимающим видом нюхает свою подмышку. “Что смешного в моей подмышке?” – говорит он, пожимает плечами и уходит.

Смерть Юрия Яковлева

2013 год, конец осени и начало зимы, в самый разгар эпидемии, я провалялся в больнице, спасаясь от тьмы. Палаты были полны умирающих. Переполняясь, они выдавливали часть умирающих в коридоры. Мне было очень страшно. А люди вокруг умирали и умирали. Умирали не только пациенты, но и заразившиеся медсёстры, врачи, санитары. Их забирала тьма. Одни буйствовали, рвали ремни и вопили несусветную чушь. Наверное, они старались донести что-то разумное, но боль и страх мешали внятно связывать слова. Другие лежали скромно, тихо и молча. И умирали с закрытыми глазами. Некоторые вели себя так, словно не замечали, что смерть уже перешагнула порог, что тьма клубится за её плечами. Они разговаривали о чём обычно, строили планы на будущее, мечтали, что их скоро выпишут из больницы, отпустят домой. Их выписывала смерть и отпускала во тьму.

Потом в палату положили Юрия Яковлева. Он постоянно о чём-то тихо и долго разговаривал сам с собой. Мне очень хотелось расслышать, о чём именно. Мне казалось очень важным услышать его последние слова. Но он разговаривал слишком тихо и с большими перерывами. И всё время смотрел в потолок. Ни разу не пошевелился, только бормотал и смотрел в потолок. В палате кто-то храпел, кто-то вышагивал, заложив руки за спину, и декламировал собственные стихи с видом прорицателя. Кто-то повизгивал и плакал. Двое новеньких корчили идиотские рожи и тыкали пальцами прямо мне в лицо. Я отбивался от них как мог. Напрягал слух и всё время проводил у постели Юрия Яковлева. Часть сказанного мне удалось запомнить, но слова были настолько непонятны, что я позабыл их следующим же утром после того, как Юрий Яковлев умер. Вскоре пришёл и мой черёд.

Заява на муху

– Муха заебла.

– Убил?

– Не смог, шустрая очень. В морду мне плюнула и улетела, жопой виляя.

– Заяву пишу. Она у меня третьего дня огурец спиздила.

Немного о Хантере Томпсоне и конечно о Гоголе

Хантер Томпсон на конференции Хантеров Томпсонов заявил. На что Хантер Томпсон ответил. Но никто, совершенно никто. Дело-то простое, но кто знал. После было замечено. В другой раз. Отреагировали, но Томпсон опять. За это его больше никогда и никуда. Пришлось заявить снова. Из ниоткуда никогда инкогнито. Но кто-то услышал. Вмешались. Всколыхнулась. Никто не мог. Почему сразу я? – возмущался. Почему сразу не я? – тоже возмущался. Хантер Томпсон протестовал. Обычно. Другие слушали. Хантеры. Рассвет чтения. Закат народа. Рассвет-закат. Рассвет-закат. Народные чтения, гуляния, расстрелы. Было объявлено. Необычно. А суть та же. Всеобщая. Отказался. Кто же знал. Томпсоны предложили. Я согласился отказаться. Правительство бастует против забастовок. Депутаты устроили голодовку. Отчаянные меры. Куда пропал Гоголь? Жарит. Кого? Утку. Как?! По-пекински. Между тем. От таких слов. Хартия отказалась. Другая хартия. Не эта. И не от слов. Одних ослов. Собрали. Созвали. Назначили. Организовали. Слёт, стрелку, свидание. В этот раз не заявил. Но было сказано. Надломили печать. Надломили осла. Струна звенит в тумане. Гоголь где-то рядом. Почему? Засучил и взялся. Томпсон. Он ушёл. Он ушёл, не он. Теперь так. Ответ очам виден. Ответ такой: сперва спроси, потом. Вышел манифест. Он так сказал, но его выгнали. Гоголь отзвенел. Рассеялся. Утка. Она тоже. Хантер снова на конференции. И снова. Его снова. По-пекински. Гоголь ушёл звенеть. Туман.

Дайте пару кило

– Дайте пару кило.

– Кило закончились. Есть граммы. Хотите пригоршню?

– Россыпью?

– Да.
1 2 >>
На страницу:
1 из 2