Венская прелюдия

– Откуда вы знаете, святой отец?

– Истину знает только Господь наш, – Бекс перекрестился, глядя на Капеллу Святого Сердца. – Я же могу лишь догадываться.

– Абсолютно верно, падре, Она зачала ребёнка от Каркано. А дальше – обычная история… Мы, сироты, не чета графскому роду…

– И старший брат её по имени Джованни решил отомстить, как и положено настоящему мужчине, – констатировал Бекс, глядя куда-то в сторону.

Парень утвердительно кивнул, после чего молча устремил свой взгляд на ободранные носки своих истоптанных башмаков.

Генерал предался раздумьям, и Джованни не посмел его перебить своими откровениями, напоминающими исповедь. Святой отец маленькими шагами ступал между колоннами и местом для прихожан, глядя то вверх, на расписанный свод, то себе под ноги. Бекс вспоминал дословно записку об этом событии, поданную ему утром.

«Леонардо Каркано, прибывший прошлым вечером в родительский замок из поездки по Франции, в которой он пребывал немногим меньше года, был поздно вечером убит в своей конюшне. Орудием убийства служил обоюдоострый кинжал, брошенный на месте. Убийца не найден. Граф установил вознаграждение за его голову в двести золотых лир. Предположительно – убийца наемник. Смертельная рана нанесена профессионально. Убитому перерезали горло».

– Покажи свои руки, Джованни… – Неожиданное обращение опять заставило парня вздрогнуть, он тут же послушно протянул вперёд кисти рук.

– Покажи мне пальцы, Джованни… – генерал немного наклонился, чтобы рассмотреть предмет своего внимания.

Сердце молодого человека забилось учащённо. В какой-то момент он успел пожалеть о своих откровениях. Джованни казалось, что молот, который бьётся у него сейчас слева, издаёт настолько громкие звуки, что они разносятся под высокими сводами церкви гулким эхом.

– Для меня в этой истории непонятно только одно… – задумчиво произнёс генерал. – Как скрипач научился так чётко и уверенно владеть кинжалом и резать горло справа налево? Ты ведь левша, Джованни?

Джованни онемел. Откуда этот человек в скромной рясе священника знает такие подробности его жизни? Дыхание юноши участилось, ему не хватало воздуха, он глубоко дышал открытым ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Как такое возможно? Откуда падре знает о кинжале, который он уронил в темноте?

Генерал распрямил спину, осанка его стала гордой и внушительной, как и подобает статусу. Бекс размышлял, перебирая правой рукой бусы.

Нет сомнения, что этот юный убийца потрясён произошедшим, но это дело поправимое. Духовные практики помогут ему обрести равновесие и хладнокровие. Ему некуда идти. Люди графа рано или поздно найдут его и растерзают. Кучерявая голова Джованни без сомнения окажется на блюде в замке Каркано. Этот род не прощает невинных мелочей вроде случайно убитой в их угодьях дичи, а что уж говорить о судьбе этого начинающего мстителя. Он остался один. Его никто не будет искать, кроме графских конюхов, соперничающих за награду.

Генерал обернулся и посмотрел на юношу, пребывающего в полном замешательстве и представлявшего собой жалкое зрелище.

«Ммм-да… Предстоит много с ним поработать, но если захочет жить – справится…» – подумал генерал, утвердительно кивая сам себе.

– Ты играешь на скрипке, но смычок держишь в левой руке. Ты старательно и прилежно постигаешь это искусство. Мозоли на трёх пальцах твоей правой руки уже отвердели, но имеют свежие ранки. Ты держал скрипку в руках недавно, Джованни. Но не могу понять – где ты мог научиться владеть кинжалом?

Юноша уже и не пытался найти ответы на эти вопросы. Он понял, что попал в оборот, врать не имело смысла. Возможно, честность поможет ему выплыть на поверхность. А там – как Деве Марии будет угодно.

– Я подался в ученики к мяснику. Два месяца уже. Скрипка не кормит… – пробормотал молодой человек, доверившись полностью воле святого отца.

– Я рассматривал эту версию, но на определённом этапе отбросил. Под твоими ногтями нет грязи и запёкшейся крови, – задумчиво произнёс генерал. – Или ты играешь перед публикой?

– Да, святой отец… Хоть и на улице, но всё же это публика. Раз в неделю я выхожу в люди. Зачем же учиться играть, если никто не остановится послушать? Последнее время останавливаются всё чаще…

– Ты одет как человек, который давно и остро нуждается. Откуда у тебя скрипка? Это ведь для тебя целое состояние? – спросил Бекс, немного прищурившись. Его глаза быстро уставали в полутьме.

– Святой отец, я клянусь, это скрипка отца! Это единственное, что он нам с сестрой оставил! Он тоже был левшой! – Парень сложил вместе ладони в умоляющем жесте.

– Хорошо, хорошо… Ты очень интересный человек, Джованни, и у меня к тебе есть две вести. Сам оцени, насколько они хороши для тебя, – интригующе произнёс генерал.

– Ландино слов на ветер не бросают, падре! Я, как и обещал, в вашем распоряжении, какую бы весть вы сейчас ни сказали! – Из нервного юноши Джованни мгновенно перевоплотился в молодого мужчину, готового отдать все долги своему спасителю.

Генерал порадовался такому перевоплощению, обратив внимание на темперамент и решительность парня:

– «Ландино не бросает…» Ты ведь говорил, что остался совершенно один в этом грешном мире? – Бекс не стал ждать ответа от юноши и жестом осадил его, как только тот захотел сделать вдох, чтобы ответить. Генерал ордена иезуитов своё решение уже принял.

– Первое – рану свою ты залечишь в моей резиденции во Фьезоле. После выздоровления мы с тобой попрощаемся на длительное время. Ты будешь учиться. Учиться для того, чтобы выполнять мои личные поручения, и главное – чтобы искупить свой грех.

Восхищённый взгляд юноши сверкал ярче полной луны, свет которой голубыми полосами ложился на каменный пол соборной церкви иезуитов. После первой вести для Джованни был совершенно не важен смысл второй. Он и так уже будет жить, иметь кров, служить порученцем…

«Резиденция во Фьезоле… – подумал Джованни. – Кто же этот скромно одетый священник?»

– И вторая весть, молодой человек. У графа два сына. Они близнецы. И ты убил не того. Так что грех твой удвоился – ты перерезал горло невинному человеку.

Глава IV. Адъютант

– У кота ли, у кота… Колыбелька золота… – Агафья бережно поправила кружевной балахон детской кроватки-качалки, в которой посапывал семимесячный младенец.

– У дитяти моего есть покраше его… – Няня держалась за угол кроватки и качала её потихоньку, с умилением наблюдая, как морщатся маленький носик и губки, похожие на небольшой нераскрывшийся розовый бутончик.

– Сонечка, красота наша… надёжа… как же долго мы тебя ждали…

За окном майское солнце щедро раздавало молодым берёзовым листьям своё тепло, трудолюбивые пчёлы курсировали между пасекой и ярким разноцветьем, которое плотным ковром покрыло всё свободное пространство перед усадьбой Лузгиных.

Капитан первого ранга Леонид Павлович Лузгин, оказавшись год назад не у дел, перебрался с любимой женой и новорождённой дочуркой из Петербурга в деревню. Благо его тесть, покойный обер-прокурор Данзас, оставил своей дочери Татьяне в наследство добротную усадьбу, в центре которой возвышалось жёлтое двухэтажное здание на двадцать окон с четырьмя колоннами при парадном входе. Единственное неудобство, которое испытывал адъютант в связи с переездом, так это неожиданный новый статус. Деревня издревле называлась Большие Бобры. Зубастые строители плотин действительно водились вокруг в изобилии. То тут, то там на реках возникали плотины, появлялись запруды, топившие луга. С неспокойными соседями селяне поколениями боролись за жизненное пространство, но всегда безуспешно. А к жителям деревни так и прикрепилось – бобры. И нового барина тоже бобром прозвали.

В ту пору, когда адъютант Его Высочества, Великого князя Константина Николаевича, подающий надежды морской офицер Леонид Лузгин занимался фортификацией форта «Константин» в Кронштадте, его будущая супруга ещё пребывала в нежном возрасте. Татьяна Борисовна с нескрываемым удовольствием покинула стены Смольного института благородных девиц, попросила няню Агафью сжечь ненавистный передник в камине, а бордовое платье отправить на лоскуты. Двенадцать лет разлуки с семьёй Таня компенсировала почти целым годом, проведённым на даче. Каждого местного соловья она считала своим личным другом, знала по именам всех крестьян, что пахали в округе, и была искренне признательна Агафье, что та открыла ей глаза – за пределами Смольного жизнь происходит по своим правилам, которые барышня Данзас, конечно же, до сих пор не изучала.

Любимый дом с колоннами служил ей убежищем от всех неприятностей, был местом силы и покоя. Поэтому, когда в один прекрасный день её супруг вернулся домой со службы с приказом об увольнении, она не раздумывала ни минуты, и Лузгин с ней не только согласился, но и принял самое деятельное участие в переезде.

Татьяна Борисовна такому решению мужа была искренне рада – уж очень сильно он переживал неожиданную и совершенно несправедливую опалу, в которую попал после гибели государя Александра II от бомбы нигилистов. Адъютант Великого князя Константина Николаевича был отлучён от двора и государевой службы вслед за своим шефом. Великий князь, обиженный резкостью своего взошедшего на трон племянника, уехал отдыхать душой в Европу, а Лузгину больше ничего не оставалось, кроме как изменить кардинально свой ритм жизни и отправиться в деревню.

Мундир морского офицера отправился в дальний шкаф на втором этаже деревенской усадьбы. Ежедневной одеждой адъютанта стали теперь кафтан помещика и серый картуз с небольшим козырьком. Единственное, с чем адъютант не пожелал расстаться в своём селе, – так это чёрные хромовые сапоги со скошенным каблуком по последней офицерской моде. При необходимости конного выезда шпора с такого каблука спадала под собственным весом, что считалось в армии и на флоте особым шиком. В своё время Лузгин отдал за пошив этой пары круглую сумму и берёг их исключительно для парадных мероприятий, но теперь он ежедневно наслаждался хрустом обработанной телячьей кожи, идеальной подгонкой под его немаленький размер ноги и высоким, плотно прилегающим голенищем.

Леонид Павлович на правах хозяина взялся за заброшенное хозяйство. Покойный старик Данзас слыл не лучшим помещиком. Круг его интересов располагался в Петербурге и замыкался на циркулярах, делах сенатских, законах и указах. Имение существовало само по себе лишь благодаря некоторым стараниям жившего здесь управляющего, который скоропостижно скончался в прошлом году.

Первым делом Лузгин перезнакомился со всеми местными крестьянами, получившими в округе наделы земли в пользование. Многие оказались мастеровитыми и охочими до денег. Чем ездить на заработки в столицу, так лучше за меньшие деньги, но дома подработать – в итоге-то на руках больше останется. Так Лузгин, которого местные прозвали «Палыч», нашёл себе и занятие, и круг общения, и прослыл человеком деятельным, смекалистым.

К середине лета адъютант с мужиками отремонтировали покосившуюся кузню, сложили новую печь, заказали из Петербурга новый инструмент и меха. Палыч с удовольствием стал в подмастерья к кузнецу Тимофею, и пошли по округе его подковы, да мелочь всякая, полезная в хозяйстве, – от гвоздей до петель.

Поначалу Тимофей поглядывал на барина с опаской. Вроде и не хлипкий, но при его росте больше маховой сажени[12 - Маховая сажень – 1,78 м.], мог бы и пошире быть в плечах. Руки небольшие, но крепкие, жилистые. Только левая кисть изуродована, будто под молот попала. Вся в шрамах, пальцы не гнутся. Но если левую руку новый подручный кузнеца прятал под жёлтой кожаной перчаткой, то широкий розовый шрам на голове спрятать без шляпы было невозможно. А какая шляпа в кузне?

Никак Тимофей не мог взять в толк, что за человек – этот новый их помещик. Агафья сказывала – морской офицер, адъютантом служил при большом человеке, а как глянешь на него – так чистый разбойник. Взгляд колючий, пронизывающий. Один уголок рта приопущен, будто злится или едко насмехается. Шрамы эти опять же… Неужто и правда офицер с корабля военного? А бороды не носит, каждый день начисто бреется и усы перед зеркалом подравнивает. Такие моды нынче в Петербурге, но никак не на их выселках.

Но как стал Палыч на малый молот, так сомнения Тимофея потихоньку стали уходить. Удар у этого моряка оказался крепкий, с правильным звоном. Даже при том, что только правой работал. А когда рассказал ему Палыч, что лет тринадцать назад на землях Донского казачьего войска англичане домну поставили, да как он их там инспектировал, так кузнец немало удивился, но зауважал нового своего знакомого. Вона откуда берётся железо… Утёр наш капитан носы инженерам аглицким…[13 - События описаны в первой книге о приключениях капитана Лузгина «Аляска – Крым. Сделка века».]

А вторым удивлением Тимофея стал сказ Палыча про паровые машины, что корабли движут, паровозы, молоты могут разогнать до невиданной силы удара. Как оказалось, вовсе необязательно кувалдой махать, чтобы чушку расплющить. Кузнец совсем впал в ступор, когда узнал, что хозяин усадьбы уже её купил, а привезут машину из Петербурга, когда дороги просохнут. Главное – успеть собрать и испытать до урожая, чтобы мельницу запустить.

До зимы Лузгин с Тимофеем поправили все строения в усадьбе, окна привели в порядок, крышу дома новыми листами перекрыли, да в зелёный цвет выкрасили. Фасад оставили на весну. Тем более, что Леонид Павлович имел с Татьяной Борисовной непримиримое расхождение во мнениях по поводу будущего оттенка жёлтого колера.

Дом обер-прокурора Данзаса ожил, потеплел, наполнился добротой, любовью и чудным детским лепетом.