Венская прелюдия

Джованни долго разглядывал это чудо, погрузившись в размышления. Отломив большой ломоть воска, скрипач принялся его крутить в руках. Первый и самый толстый слой был белым как платье невесты. Дальше он перемежался с желтоватым, но слои лежали тонкими ровными пластами. Белый воск всё же преобладал.

Если представить себе, что в этом подвале люди жили не регулярно, а только по мере какой-то крайней необходимости, и свечи использовались редко, то становилось понятно, что со временем в этот подсвечник ставили свечи всё дешевле. Для церкви это странно. Церковь никогда не страдала от отсутствия пожертвований – это ещё со времён, когда индульгенции продавали. Письменное прощение грехов уже давным-давно не выписывают, но грешники и просто мнительные, но состоятельные прихожане продолжают нести дары и жертвовать ценности. Здесь, похоже, последнее время дела с этим обстоят не лучшим образом. Верхний, самый толстый слой воска имел коричневый оттенок.

«Что за храм необычный… людей нет, священников нет, денег нет…» – подумал Джованни, но мысль его неожиданно была прервана негромким скрипом деревянной двери, висевшей на двух громадных петлях. От этого звука юноша вздрогнул и сделал инстинктивно шаг в угол.

В дрожащем свете показался человек с надвинутым на лоб капюшоном. Лицо его в тени не просматривалось. Старческие руки, покрытые глубокими морщинами, держали деревянную доску, на которой лежала порезанная на несколько больших кусков чиабатта[14 - Пшеничный хлеб.]. Рядом стояли глиняный кувшин и кружка.

В перипетиях сегодняшнего дня молодой человек совершенно забыл, что не видел пищу со вчерашнего вечера. В животе что-то предательски заурчало, но Джованни продолжал наблюдать за своим кормильцем.

– У тебя есть два часа, сын мой. – Низкий глухой голос подтвердил, что перед скрипачом стоял старец.

– И что потом? Где падре? – с некоторым отчаянием в голосе спросил юноша.

Тихий, едва слышный ответ последовал, лишь когда старик в капюшоне уже почти вышел за дверь: «На всё воля Божья…»

В кувшине оказалось вино. Густой и насыщенный вкус красной жидкости со слегка терпким запахом вернул Джованни оптимизм и веру в себя. Если его сегодня не убили, то этим он обязан провидению. Теперь нужно подчиниться его воле и молча следовать дальше. Всё равно назад дороги нет. Там никого из родных не осталось. Даже глухо щёлкнувший с той стороны засов не заставил скрипача усомниться в том, что всё будет хорошо.

Два часа пролетели как один миг. Первым закончилось вино. Хлеб Джованни доедал всухомятку.

– Пойдём, сын мой, тебя ожидают… – Старик появился неожиданно и разговаривал чуть ли не шёпотом. Он сложил руки на груди, будто страж, не терпящий противления, но лица его из-под капюшона было по-прежнему не видно.

Путь наверх был недолог. Не более минуты по узким коридорам и крутой винтовой лестнице. Джованни глубоко вдохнул прохладный ночной воздух и посмотрел на звёзды, поймав себя на мысли, что ведёт себя как арестант – он держал руки за спиной, хотя никто его об этом не просил.

«Несколько часов в сыром подвале с дверью, закрытой на засов, и вот я уже изменился. Нет, нет… Я свободный человек, я…» – подумал Джованни, но ход его мыслей прервал старец, открывший багажный ящик кареты, стоявшей рядом с чёрным входом.

– Ты спрашивал, что дальше? – Старец действовал проворно, будто всю свою жизнь работал на каретном дворе. – Дальше ящик. Полезай.

Недоумённый взгляд Джованни старик в темноте не рассмотрел.

– Я сказал – в ящик… Ты жить хочешь?

Хмель выветрился моментально вместе с лёгким движением тёплого ночного ветра. Было бы глупо погибнуть через пару часов после спасения.

Крышка захлопнулась с глухим звуком. Юноша отчётливо услышал, как старик повесил на щеколду навесной замок и провернул в нём ключ. Всё, что успел скрипач разглядеть в темноте – это солому, которой было устлано дно ящика, и небольшой бурдюк с водой.

Подумать о жизни у Джованни времени было достаточно. Ровно восемнадцать часов. «Неужели священник решил отдать меня семье графа? Тогда почему было это не сделать сразу?» – вихрь мыслей носился в голове скрипача, но это были исключительно вопросы. Ни одного ответа.

«Может быть, падре, узнав о моём устремлении отомстить, выстроил хитрый план и теперь продаст мою душу подороже? Дела у святого отца не очень, почему бы и нет? Обменяет меня на большое пожертвование, и всё… И нет Джованни… Как и не было… И никто не хватится…» Несколько ударов коленом по закрытой на замок крышке не принесли никаких результатов. Ящик был металлическим. Интересно, зачем, и как часто в нём возят людей?

«Да нет же… Такого не может быть… К чему все эти сложности? Падре и так запер меня в келье. Я в его власти с того момента, как конюхи графа покинули храм». Очередной камень, попавшийся под большое заднее колесо кареты, заставил ось подпрыгнуть, и всю конструкцию сильно подбросило. Солома не смягчила удар, и Джованни, громко вскрикнув, был вынужден отвлечься от своих рассуждений.

О пытках инквизиции юноша слышал от покойного отца, но он не мог поверить, что испытает их на себе. Экипаж нещадно трясло на кочках, и любой удар скрипач воспринимал каждой клеткой кожи, каждой косточкой. Ему удалось несколько раз перевернуться на другой бок. Правда, стоило это неимоверных усилий – юноша боялся раздавить бесценный бурдюк с водой.

Джованни первые минуты своего путешествия пытался понять, в какую сторону двинулась карета, но его познания в географии Рима были настолько скудны, что он сбился на четвёртом повороте.

Когда крышка багажного ящика внезапно поднялась, Джованни крепко спал. Он был настолько измотан, истерзан этим путешествием, что потерял счет времени и мудрая природа посчитала необходимым выключить его сознание.

– Ты ещё жив? – Старик тронул своими костлявыми пальцами плечо скрипача, и тысячи мелких, тонких как жало комара иголок пронзили его затёкшее тело.

Рассеянный свет заката пощадил глаза юноши. Ему даже не пришлось закрывать лицо рукой. Над ним, заслоняя половину узкого прямоугольника неба, висел капюшон старика. Большой и мясистый нос, широкие скулы, покрытые точечными шрамами, будто от оспы, широкий рот, но при этом узкие, прочти незаметные губы. Полное отсутствие причёски, три глубокие горизонтальные морщины, прорезающие лоб над бровями. И маленькие глаза. Почти невидимые под пухлыми веками зрачки, обрамлённые карим, практически чёрным кантом.

Старческая кисть со скрюченными пальцами, внезапно возникшая перед лицом, напоминала скорее руку смерти со старинных гравюр, чем руку помощи:

– Ну? Не заставляй меня ждать! Не люблю этого!

– Игнацио! Есть хоть один человек в этом мире, которого ты ещё не довёл до исступления?! – Знакомый голос падре скрипач услышал в тот момент, когда его измученное теснотой железного ящика тело уже было готово истратить последние остатки сил и напрячься в решающем прыжке на ненавистный капюшон.

Старик сделал шаг назад, смиренно поклонившись, после чего сложил ладони перед грудью, да так и замер.

– Джованни… выбирайся оттуда. Теперь ты точно в безопасности. – Святой отец удовлетворённо щёлкнул пальцами.

Старый Игнацио схватил юношу за одежды, намотав материю на кулаки, и рывком вытащил скрипача из багажного короба. Сделал он это с такой лёгкостью, будто достал оттуда плетёную корзину с хлебом.

Отряхнув для приличия пыль с плеч скрипача, Игнацио окинул взглядом ошарашенного Джованни. Он мог ожидать от старика чего угодно, но не такой феноменальной силы.

– Игнацио только на вид такой пожилой. На самом деле ему тридцать пять, – скептически заметил падре. – Его обезображенное болезнью лицо стало таким в юности. Игнацио выполнял личное поручение генерала ордена иезуитов в Латинской Америке. Там он заразился неизвестной лихорадкой, но молитва и знание спасли юношу от верной смерти.

«Орден! Как я сразу не догадался?!» – Джованни глубоко выдохнул, будто выпил залпом добрый стакан граппы.

Падре по-отечески положил руку на плечо юноши.

– На ближайшие несколько лет моя резиденция станет твоим домом, Джованни. Ты будешь учиться у Игнацио. Учиться всему, что поможет тебе искуснейшим образом утолить свою жажду мести, а мне – сделать тебя человеком. Не таким как все… Идём, сын мой…

Скрипач молча следовал за святым отцом, понурив голову. Голова трещала от боли, коленные суставы ломило так, будто они побывали в кузнечных тисках, а во рту стоял горьковатый привкус воды из бурдюка.

Падре оглянулся, окинул взглядом своего нового воспитанника, после чего вынес вердикт:

– В тебе много жизненной силы, Джованни. Мне это и нужно. Ты должен был уснуть после первого же глотка воды, но ты четыре часа крутился в своём ящике. Сейчас Игнацио покажет тебе твоё новое жилище. У тебя есть один день и одна ночь на то, чтобы отоспаться и прийти в чувство.

* * *

Падре появлялся в том крыле, где жил и учился Джованни, крайне редко. Один раз в неделю, по субботам, святой отец наведывался в келью к скрипачу, где принимал доклад Игнацио и живо интересовался настроением и успехами нового ученика.

Каждый раз глухим голосом монах отчитывался о пройденных псалмах Ветхого Завета, о том, что Джованни показывает весьма умеренные успехи в латыни, но силён в химии. Иногда Игнацио просил у падре какие-то особенные препараты для будущего курса. Учитель делал это в настолько экспрессивной манере, говорил так быстро, что Джованни не успевал уловить общий смысл – почти все диковинные названия были ему неведомы.

В одну из суббот святой отец появился у Джованни с визитом очень поздно – далеко после заката, когда скрипач пребывал в одиночестве.

– Думал, застану тебя спящим, Джованни. – Бекс держал руки за спиной. Юноша сразу заметил этот факт, отчего насторожился.

– Я до сих пор не знаю, как к вам обращаться, падре… Игнацио на мои вопросы не отвечает… Вы приютили меня, дали пищу и приставили Игнацио… Кстати, я до сих пор не понимаю – он мой тюремщик или учитель? Вы сказали – сделаете из меня человека. Не такого как все человека. В чём же будет моё отличие от остальных? Я в растерянности… Кто же вы на самом деле, мой спаситель?

Священник некоторое время стоял при входе не двигаясь, а затем сделал несколько шагов навстречу юноше.

– Я знаю, о чём ты мечтал все эти дни, Джованни. Игнацио рассказал мне, что ты иногда шевелишь пальцами, будто перебираешь струны. Мне было тяжело найти скрипку под правую руку, и я решил вернуть тебе твой родной инструмент.

У Джованни перехватило дыхание. Он почувствовал себя как в детстве, когда едва успел вынырнуть из моря, не рассчитав глубину погружения. Но тогда единственной его мыслью было – держаться из последних сил, не бросить добытую раковину и совладать с непреодолимым желанием сделать под водой вдох. Сейчас юноша вынужден был заставить себя вдохнуть. Он попытался резко подняться из-за стола, за которым он штудировал при свечах латынь, но колени предательски задрожали и дали слабину. Со второй попытки Джованни всё-таки встал.

– Должен признать, что вернуть скрипку хозяину – это была непростая затея, – тихо сказал священник. В одной руке он держал инструмент, а в другой – смычок.