Полымя

Олег ждал вопроса, не трогал ли он здесь чего, но Егоров его не задал.

Они поднялись к дороге.

– Закурить есть?

Олег ни разу не видел, чтобы участковый курил.

– Есть.

Он достал сигареты. Осталось три штуки: пока ждал, полпачки высадил. Чиркнул зажигалкой. Участковый затянулся, кашлянул, сделал еще пару быстрых затяжек. Бросив окурок, придавил его ботинком, уже не блестящим, утратившим былую красоту.

– Сейчас группа приедет. Я вызвал. Спецы из района. Такое дело – их уровень. Дождешься?

– Я бы лучше пошел.

– Кому лучше? Ты же понимаешь: протокол, опрос, то, се, без этого не обойдется.

– Понимаю. Где найти меня – известно. Уезжать не собираюсь.

Озябшая дорога вернула их к сосне, на которую забирался Олег. Вот корзина, куртка. Стоит ли надевать? Жарит-то как! Хотя через лес идти – исцарапаешься, а у Черной и старицы – крапива.

Надев куртку, Олег подхватил корзину.

Егоров наблюдал за ним.

– Напрямик?

– Ага.

– Тогда бывай. Дома водки выпей.

– Выпью.

– И как тебя не вывернуло от всего этого?

– А меня вывернуло. Не заметил? Ты там не замарайся.

– Постараюсь. Да, вот еще что, совсем из головы вон. У нас в районе начальство сменилось.

– И что?

– А то, что новые начальники, как та метла, всегда по-новому метут, только всякий раз с одного начинают.

– Новый макет?

– Что? Какой макет?

– Это я из прежней жизни. Когда в газету новый главный приходит, он всегда перво-наперво макет меняет, ну, внешний вид.

– У кого как, а у нас новое руководство вытаскивает из-под сукна то, что прежнее туда упрятало. Отчеты, жалобы на сотрудников, «висяки». Это я к тому, что могу снова производство открыть. Я о корабле твоем.

– Не надо. У меня претензий нет, да и тебе, Игорь Григорьевич, лишние хлопоты ни к чему.

– Вы бы, гражданин Дубинин, лучше о себе подумали. – Егоров подчеркнуто перешел на «вы», показывая тем, что это он не всерьез. – А обо мне печалиться не надо. Может, это дело мне спать спокойно не дает, допускаешь такое? – Участковый милостиво вернулся к «ты». – Может, у меня это профессиональное. Потому что пятно на репутации: не расследовал, не привлек, не посадил. Это как грязь в своем доме – не вымел, а должен был.

– А ты, Игорь Григорьевич, забудь.

– Значит, не будет заявления?

Непрост был Егоров. Даром что ростом не вышел, что каблуки надставлены, что краснеет… Ах, да, еще у него две руки равно «рабочие», обеими ловко действует, особенность такая врожденная. Все так, но загляни под козырек – глаза колючие и проницательные, и с хитринкой, как у Анискина в старом фильме. Неужто они все такие, деревенские детективы?

– Не будет.

– Уверен? Смотри не прогадай.

– Уверен. Я пойду?

– Иди.

Егоров приподнял руку, и если бы чуть выше, а потом ослабил, бросил, это выглядело бы так, что он махнул рукой и на Олега, и на его сгоревшую собственность. Отныне и навсегда. Но рука не поднялась до нужной отметки, а направилась в карман, наверное, за платком, чтобы вновь сунуться им под фуражку.

– Сигареты оставишь?

Олег протянул пачку:

– Там мало.

– Сколько есть, столько и сгодится. Не, огня не надо, спички имеются.

* * *

Ничего интересного за стеклом не было. Все то же, все обычно: те же люди, те же машины, лужи в радужных мазках бензина. В лужах ничего не отражалось. Небо над Москвой было серым.

– Что ты молчишь? – Голос дочери ударился в спину.

– Я слушаю.

Хотя, нет, сегодня за стеклом все то же плюс озеленители. Деревья уже спилили, сейчас срубали ветки. Трактор подтащил вихляющийся прицеп, чтобы забрать мусор. Потому что час назад это были деревья, а теперь мусор. И опять же, нет, не так, они не были деревьями. Это были вымороченные, полузасохшие-полусопревшие жертвы смога и противогололедных реагентов.

– Я тебя слушаю, – повторила Ольга. И наклонилась, приблизив лицо к стеклу.

Рабочие корчевали пни. Экскаватор вычерпывал отравленную землю. В яму ставили саженец с обернутой рогожей корнями. Один из рабочих разрезал веревку, куль распадался. Яму засыпали свежим грунтом. Потом топтались-утаптывали. Втыкали две палки, привязывали к ним деревце. Все, можно корчевать дальше.

Ольга попыталась вспомнить, сколько раз это происходило под их окнами, чтобы выкапывали и сажали – и не вспомнила, не удержалось в памяти. Два? Три? В городе, вдоль шоссе, деревья не задерживались. Умирали. И эти обречены, и эти умрут.

– Я все сказала, – фыркнула Лера.

Ольга повернулась и будто ударилась о взгляд старца Иринея, взиравшего на нее сквозь стекло серванта. Фотография стояла рядом с иконой Богородицы. Ольга хотела перекреститься, но не стала, испугавшись насмешливых глаз дочери. И, рассердившись на себя за этот испуг, сказала резко: