– Спасибо за доверие…
– За это и выпьем!
– Охотно.
– Только до дна!
В этот момент дверь скрипнула, и на пороге кухни выросла щуплая фигурка Фигиной с крепким белобрысым бутузом на руках, плотно прижимающимся к маминому телу.
– Теперь моя очередь! – не терпящим возражений тоном заявил Лаврентий Фомич, одновременно жестом наказывая профессору очередной раз наполнить тару. – Тост! Ещё в глубокой древности философы всех мастей пытались выяснить, в чем же заключается смысл нашей земной жизни. Причём некоторые из них не без оснований утверждали, что истина в вине. Если выражаться на латыни: «Ин вино веритас!»
– Не забывайте, дражайший Лаврентий Фомич, у этой фразы есть малоизвестное продолжение…
– Да? И какое?
– «А здоровье – в воде!» – уточнил профессор.
– Возможно, – ничуть не стушевался нарком, продолжая и дальше гнуть свою линию. – Кто из нас не любит собраться с друзьями, чтобы поболтать по душам под рюмочку-другую превосходного грузинского вина? Да и все лучшие идеи зарождаются именно в дружеской беседе под воздействием этого чудотворного напитка! Но есть вещи, которые пьянят больше вина. Женщины… Именно они делают нас настоящими мужчинами. За прекрасных дам, за барышень, за советских тружениц и самую достойную из них, твою, Ярослав Иванович, супругу Ольгу Александровну!
– С удовольствием! – откликнулся Ярослав.
– Прекрасно! Или, как любит выражаться товарищ профессор – шарман, что в переводе с французского означает прелестно, великолепно, если мне, конечно, не изменяет память.
– Разве такому красавцу кто-то может изменить? – подыграла разошедшемуся наркому Фигина. – Тем более, какая-то взбалмошная память.
– Правильно мыслите. Эх, хороша всё-таки зараза!.. Правда, немного отдаёт клопами – однако, терпимо… Может, ещё по единой, как смотрите на такое предложение?
– Не возражаю, – вошёл в раж Фролушкин.
– «Хенесси»… Где вы его берёте?
– Раньше я частенько ездил по заграницам и регулярно контактировал с людьми, знающими толк в добротной выпивке.
– Замечательно… И как много у вас такого добра?
– К сожалению, почти ничего не осталось. Одна-две, может, три бутылки из некогда огромной коллекции.
– Злоупотребляете?
– Нет. Изредка наслаждаюсь. Причём делаю это с огромным удовольствием. Совсем не так, как мой любимый ученик – я имею в виду Ярослава Ивановича.
– И правильно! Выпивка ведь не самоцель, а средство для поднятия тонуса. Питьё должно быть в радость, в кайф – как говорит наша сегодняшняя молодёжь!
– Логично.
– Водка для таких целей абсолютно не подходит. Это напиток для тех, кто хочет напиться – и забыться. Потому и потребляют её залпом, кривясь, морщась, занюхивая рукавом.
– Правильно!
– Я вот что задумал… Чтобы пополнить иссякающие запасы, мы вам непременно выпишем внеочередную долгосрочную командировку за рубеж – во Францию, к примеру, уважаемый Фёдор Алексеевич.
– Двумя руками – «за»!
– Завтра же позвоню своему влиятельному другу, кстати, земляку и тёзке…
– Лаврентию Павловичу? – мгновенно догадался Фролушкин.
– А то кому же… Пусть он поможет определить вас на какой-нибудь международный философский конгресс, а?
– Не возражаю. Только не сейчас. Работы много – как-никак на носу новый учебный год. Вот в январе, на зимних каникулах, в самый раз будет.
– Что ж. Договорились. В январе – так в январе. Давайте ещё по рюмашке – на коня, и я поскакал.
Выпили.
Закусили.
– Спасибо, Лаврентий Фомич, что не побрезговали, проведали нашу дружную семейку, – промокнув салфеткой губы, отвесил вежливый поклон Ярослав. – Заходите в любое время дня и ночи, товарищ старший майор, мы с Оленькой всегда будем искренне вам рады.
– Зайду непременно… А сейчас – пора. «Бывайце здаровы, жывице багата». Так, кажется, утверждается в популярной белорусской песне?
– Ну, почти… – снисходительно согласился Плечов, знавший толк в современной советской музыке.
– Что-то я не могу припомнить такого произведения, – сделала недоумённое лицо его благоверная. – Кто его исполняет?
– Лариса Александровская[4 - Лариса Помпеевна Александровская (1902–1980) – белорусская советская оперная певица, народная артистка СССР (1940).]… Впрочем, недавно эту песню спел твой любимый Утёсов. В переводе Михаила Исаковского…
– А в оригинале, кто автор сих прекрасных слов?
– Белорусский поэт Адам Русак! – с гордым видом сообщил Цанава, и в компании всезнающих философов старавшийся не терять своё лицо.
– А по отчеству? – продолжала допытываться любознательная Ольга.
– Герасимович… Впрочем, рановато ещё его по батюшке величать. Только-только тридцать пять мужику исполнилось.
– А вам сколько лет, если не секрет? – не замедлил поддеть его Плечов. Как это у него не раз уже получалось – в стихотворной форме.
– Нет конечно, – не стал напускать туман нарком. – Какие тут могут быть секреты? Сороковой пошёл.
– Четыре года разницы. Всего-то навсего? А говорите – рановато…
– Тебя забыл спросить, – улыбнулся Цанава.
– Нет, три-четыре десятка лет – это уже не мало, как ни крути, как ни верти, – большая и лучшая половина жизни позади! – не сдавался Ярослав.
– Я погляжу, ты, как Пушкин, уже стихами говорить начал, – пробурчал Лаврентий Второй, как его за глаза называли подчинённые. – Нарком сказал рановато, значит, рановато!
– Уймитесь, детки! Прекратите бессмысленные прения. Вот доживёте до моих седин, тогда и будете дискутировать на столь щепетильную тему! – быстро поставил их обоих на место Фёдор Алексеевич.