Волшебный дом

Волшебный дом
Сергей Бурлаченко

Первая любовь #1
Роман «Волшебный дом» – о том, как дети, предчувствующие беду, могут вдруг стать умнее и сильнее взрослых. И спасти мир, который взрослые создали, но однажды задумали сломать. Написанный в жанре «фантастического реализма», он населяет нашу реальную жизнь героями, рождёнными в другом измерении – могущественными, хитроумными, играющими пространством-временем и судьбами обычных людей. Они хитро и незаметно используют не всегда благородные замыслы землян в своих недобрых целях. Главный герой, подросток, тоже обитатель другого измерения. Под видом сироты он живёт в загадочном детском доме, чтобы помешать пришельцам – своим врагам – привнести в реальный мир беду и разруху. Как идёт эта борьба, что предстоит совершить этому подростку, какие приключения ожидают его в нашем мире – всё это перипетии сюжета. Главное же в романе – первое ощущение любви к девушке, размышления о том, что людям надо бережнее обращаться со своей жизнью, своими идеями и своим историческим временем.

Сергей Бурлаченко

ВОЛШЕБНЫЙ ДОМ

роман – предположение

«Если бы вечный странник пустился в путь в каком-либо направлении, он смог бы убедиться по прошествии веков, что те же книги повторяются в том же беспорядке (который, будучи повторённым, становится порядком – Порядком). Эта изящная надежда скрашивает моё одиночество».

    Хорхе Луис Борхес, «Вавилонская библиотека».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВЕЛИКИЙ ОБМАН

МАЛЕНЬКИЙ НЕГОДЯЙ И ЗАГАДОЧНЫЙ КРИСТАЛЛ

Древние люди верили в сказки. В них герой стремился проникнуть за пределы обыденного мира. Он воевал и умирал в надежде достичь вершины Олимпа и стать богом. В эпоху мифов и титанов Геракл совершал подвиги, чтобы доказать свою избранность. Он нарушал порядок, заповеданный богами, бился один на один с чудовищами и соперничал с царями, надеясь стать одиноким и бессмертным, как бог.

Александр Македонский не боялся одиночества среди многотысячной разноплеменной армии, которую в IV веке до Рождества Христова вёл в поход на Вавилонское царство. Ледяными азиатскими ночами, когда храбрые гоплиты – македоняне, греки и фессалийцы крепко спали, сняв льняные панцири и укрывшись толстыми плащами из шерсти верблюдов, он, как лунатик, бродил среди шатров и жадно вглядывался в звёзды. Его гетайры мечтали завоевать весь известный им дохристианский мир, а Александр хотел сравняться могуществом с тем, кто породил Вселенную. Он догадывался, что истина заключается во владении не только Пространством, но и Временем. Бриллиантовая звёздная пыль в чёрном небе над Месопотамией гипнотизировала двадцатипятилетнего полководца и влекла его в страну одиноких богов.

В 1791 году бежавший из Парижа Людовик XVI был схвачен якобинцами в Варенне. Служащий почтовой станции Друз узнал переодетого короля благодаря его портрету, отчеканенному на монете. Национальный Конвент приговорил Людовика к смерти и ему отрубили голову. Трагедия избранничества и одиночества, пропитанная кровью короля, стала анекдотом.

Геракл, Александр Македонский и Людовик XVI продлевали Время, распиная себя на его жерновах и впечатываясь в него коренастыми фигурами, пращами и палицами, неистовыми Буцефалами, золотыми дисками луидоров. Их манила сказочная и смертельно опасная страна. Современному человеку не нужен путь в царство богов и героев. Тайком он мечтает остановить Время и погрузиться в болото уютного и безопасного однообразия. Сказка и великая мечта выродились в тупую компьютерную игру, где жизнь игрока зависит от выдумки ловкача-программиста. Чем предсказуемей ведёт себя игрок, чем он обыкновенней и послушней, тем он удачливей и безупречней. Люди хотят стать такими же заурядными обывателями, как члены компьютерной семейки Симсов, нарисовать такой же заурядный, как у Симсов, виртуальный дом на мониторе IBM, обустроить это капище и слиться с миллионами Симсов, заменивших бой с Лернейской Гидрой, царём Дарием и опьяневшей от вседозволенности чернью щёлканьем пальцев по клавиатуре. Время сыграло с человеком злую шутку. Смысл шутки заключался в том, что в ней не осталось более ничего смешного, от которого был один шаг до великого. Анекдот стал мелок и пошл. Обыватель надругался над героем. Герой легко уязвим. Он наивен, как дитя, и беззащитен перед мировой пошлостью. Заурядный человек расчётлив и незаметен, в этом его сила. Его нельзя выделить из толпы. Он утратил лицо, тщательно растоптав свою индивидуальность. Он безлик в море однообразной многоликости. Ему стало недоступно божественное одиночество, сладкая мука одоления своей ограниченности и храброго погружения в Космос, не имеющий границ. Не страшась гибели, герои делали Время тёплым наощупь и живым. Сбившись в однородную кучу, уповая на купленный за послушание гомеостаз, однажды мы заморозим и умертвим Время. Если, конечно, с нами не случится какого-нибудь чуда. Если нам на выручку не придут герои, которых мы считаем детьми.

Да, грустная погода навевает грустные мысли. С утра зарядил дождь. Над Москвой повисла угрюмая туча. Её пригнал северо-западный ветер, пахнущий лесом и речной водой. Город потемнел и как будто сжался. Автомобили убавили скорость и словно по команде сбились в многокилометровые пробки. Памятник космонавту Юрию Гагарину, карикатурно торчащий над площадью и в солнечные дни веселящий москвичей своим нелепым видом и исполинскими размерами, в сером дождливом облаке стал похож на жуткого огромного таракана, в изумлении застывшего на одной лапе. Другие, очевидно, были уже кем-то откушены.

Микроавтобус «форд» серебристого цвета послушно замер в веренице машин, уткнувшихся в выезд на Профсоюзную улицу. В салоне автобуса было душно и пахло мёртвыми цветами. Женщина лет сорока, одетая в хлопчатобумажную широкую красную юбку и льняной бесцветный жакет, торопливо набирала один и тот же номер на мобильном телефоне, подносила трубку к влажному, похожему на раздавленный пельмень уху, и долго слушала пустые гудки.

– Где эта Остроградская? – раздражённо говорила женщина жирным неприятным голосом и дёргала за подол юбки, словно хотела выдрать оттуда невидимую помеху. – Почему директора детского дома нет на месте в рабочее время? Где её черти носят?

Диль сидел справа от женщины и, вжавшись лбом в стекло, рассматривал улицу. Лоснящаяся мостовая напоминала ему море, а прохожие под зонтами – скользящих по чёрной воде медуз. Мальчику почему-то было жаль и это ненастоящее море, и этих суетливых плавунцов. Диль давно уже заметил беспричинную жалость, то и дело возникавшую где-то под сердцем и робко карабкавшуюся по горлу к переносице и глазам. Конечно, Диль легко мог управлять своими эмоциями. Этому учили в Академии Реконструкторов. «Реконструктор, не способный управлять своими чувствами, мертвец, – говорил Наставник и поднимал ладонь. – Или почти мертвец. Лига Стабильности боится реконструкторов и прежде всего охотится за теми из них, кто сентиментален. Чувства делают нас слабыми. Слабость ведёт к послушанию. А послушными очень легко управлять. Подтолкнуть их к ошибкам, ловушкам и гибели. Сентиментальность – это верная смерть».

Но чем дольше мальчик жил в этом нелепом городе, тем чаще забывал предостережение Наставника. То, что он видел и пытался понять, смущало его и иногда пугало. Диль ловил себя на том, что ему очень часто хочется расплакаться или крепко зажмуриться, чтобы укрыться в искусственной темноте, как это делают малыши. Так же, как и сейчас. «Сантименты», – беззвучно прошептал мальчик и закрыл глаза.

«Форд» фыркнул и наконец-то покатил вперёд. Женщина убрала мобильник в сумочку и посмотрела на мальчика. Её тринадцатилетний спутник, коротко стриженый худющий подросток, не шевелился. Казалось, что мальчик безмятежно спал. Это было странно. Все сироты, которых направляли в детский дом «Башня счастья», очень переживали, плакали, а некоторые беспомощно хамили, царапались и, бывало, набрасывались с кулаками на сопровождающих. Нервы есть у всех живых существ, даже у рыбок в аквариуме, что уж говорить про этих оборвашек. А худой подросток спокойно дрых, словно происходящее его не касалось. Эгоист! Мерзавец!

Звали женщину Майя Сизифовна Кожан. Как заведующая муниципальным отделом опеки и попечительства она занималась сиротами, детьми-отказниками, их усыновителями, регулярно посещала суды и заседания комиссии по делам несовершеннолетних. Работу свою она ненавидела, но давно уже научилась скрывать ненависть за гримасой озабоченности. Все её коллеги тоже постоянно выглядели озабоченными. Видимо, они втайне так же ненавидели свою опекунскую деятельность. Женщины-чиновницы ходили на многочисленные собрания и совещания, писали горы отчётов, хлопотали о чужих детях, ругались с пьющими, хамоватыми родителями и вечно жаловались друг другу, что за всей этой чехардой не остаётся времени на собственные семьи, своих детей и личную жизнь. Мужья изменяли, стареющие родители болели, дети забрасывали учёбу, сосед из квартиры напротив норовил прижать в лифте и говорил пошлости. Все женщины курили и многие, кажется, выпивали. В общем, они подозревали, что жизнь прошла мимо. Бумажные отчёты росли, власть принимала какие-то нелепые программы по борьбе с сиротством, начальство нагоняло страху, но брошенных детей становилось всё больше. Идиотская, никому не нужная работа отупляла. Результаты этой работы были мизерные.

Майя Сизифовна ещё раз посмотрела на спящего мальчика. Чёрт возьми, если бы у неё вырос такой равнодушный сын, такой тупица, она бы его удавила собственными руками! Она еле удержалась, чтобы не треснуть подростка по худой, похожей на куриную ногу, шее.

– Чего уставились? – внезапно сказал парнишка. – Дырку прожжёте.

– Спишь? – как можно равнодушней спросила женщина. И про себя добавила: «Сучонок!»

Диль знал, что до детского дома, расположенного где-то в подмосковном захолустье, ехать около часа. Что ж, можно развеять скуку. Он выпрямился, откашлялся и задумчиво сказал:

– Вы сегодня такая красивая, Майя Сизифовна. В Средние века палачи перед казнью всегда надевали чистое белье и свежие красные балахоны. Убийца должен был быть элегантен и чистоплотен. Странное совпадение, вы не находите?

Женщина ощутила неприятный холодок в затылке. То, что она услышала, не столько оскорбило, сколько насторожило её. Сучонок хамил, причём, искусно и нагло. Кожан не привыкла к сложным иезуитским приёмам в общении, тем более с детьми. На работе все давно уже говорили, не задумываясь над смыслом слов, тараторили, как автоматы, не слушая ни себя, ни собеседника. Привычка отстраняться друг от друга была спасением от лишних мыслей. Эта маскировка помогала казаться неприступной и жёсткой. Подчинённые её боялись, посетители отделения робели и становились послушными. Но так было на работе. А сейчас мальчик-сирота провоцировал её на откровенность, и в глазах его мерцала насмешка. Он как будто знал, что тётя лишь разыгрывает строгость. А на самом деле избегает контакта, не желая быть застигнутой врасплох. Не хочет, чтобы её застукали, как старшеклассницу за куревом в туалете, и стали тыкать пальцем: «Вот, оказывается, какая ты на самом деле, Кожан. А прикидываешься паинькой. Катись отсюда быстро, фуфло!» Холодок от затылка сполз на спину. Неужели я трушу, удивилась Майя Сизифовна? Почему? Кого? Этого с куриной шеей? Ладно, не на ту напал, сопляк!

Женщина откинулась на спинку сиденья и сказала твёрдо и резко, так, как хозяева одёргивают расшалившихся собачонок:

– Сядь прилично, Мухин! Это во-первых. Перестань ухмыляться – это во-вторых. И в-третьих – не смей хамить мне. Держи себя в руках. Тут тебе не Три вокзала и не бомжатник с наркошами. Будешь хорошим мальчиком, Гриша – я тебя не трону.

– Вы чего-то боитесь?

– Что ты городишь?

– Угрожаете, это раз. Отвечаете вопросом на вопрос, это два. Зрачки расширены, это три. Налицо все признаки внезапного испуга.

– Не забывайся, Мухин! Пересядь в конец автобуса!

Мальчик не двинулся с места. Он просто отвернулся и стал смотреть в окно, которое мыл серый, плотный дождь.

– Ты меня не понял, мальчик?

– Вы же очень хотите со мной поговорить, – сказал подросток. – Не сдерживайте себя. Я не скажу вам ничего страшного. Мне тоже очень интересно побеседовать с вами по душам. Мне почему-то кажется, что вы не верите в то, что я сирота. По-моему, вы вообще мало кому верите. По-моему, вы очень одинокая и очень уставшая женщина. Жизнь несправедлива к вам. Но это только потому, что вы несправедливы к себе сами. У вас всё перепуталось, как нитки в кармане старого пиджака.

Кожан показалось, что всё настоящее происходит не с ней. То, что говорил этот тринадцатилетний сопляк, не лезло ни в какие рамки. Ещё чудовищней было то, что ей хотелось, чтобы он продолжал болтать дальше. В его ломком, негромком голосе была какая-то магия, сладкая убаюкивающая теплота. Мальчишка словно видел чиновницу насквозь, улавливал, что творится у неё внутри, и мягко предлагал выпустить это наружу. Она почувствовала, что разоткровенничается сейчас: это было рискованно и в то же время – жутко соблазнительно. Вроде как выкурить запретную сигарету в школьном туалете. Этого не могло быть – но так оно и было.

Наконец, женщина поддалась искушению и приняла решение не избегать диалога с мальчиком.

– Лёня, включи радио, – попросила она водителя. Лёня пошелестел радиостанциями, и в салоне загремел джаз-банд. Майя Сизифовна пересела на сиденье к мальчику и тихо, но строго сказала:

– Я тебя слушаю, Мухин. Так что там насчёт палача?

Наставник предостерегал Диля от психологических игр с чиновниками. Эти люди могли сделать очень странный вывод из услышанного и увиденного и натворить глупостей. Тогда задача, стоящая перед Дилем, могла усложниться. Но мальчика будоражила непредсказуемость. Дело было не в риске провалить «Миссию». Диль заметил, что обитатели города, обескураженные вопросом или внезапным поступком, часто теряли контроль над собой и становились искренними. Диля, в общем-то, не интересовали искренность и правда о собеседниках. Его увлекало конструирование логических цепочек, концы которых незаметно для собеседников всаживались в их души наподобие гарпуна. Дёргая за эти цепочки, потом можно было управлять живыми людьми, как марионетками. Это забавляло Диля, хотя и было жестоко. Что поделаешь, дети часто бывают бессознательно подлы и жестоки.

Диль вынул из кармана джинсов чёрный бархатный браслет. Наглухо застегнув его на правой кисти, мальчик протянул руку к женщине. Кожан увидела вшитый в браслет кристалл – размером с рублёвую монету, холодной бирюзовой воды, переливающийся десятком причудливых граней.

– Посмотрите внимательно на этот камень, пожалуйста!

– Что это такое?

– Неважно. Долго объяснять. Вам нравится, как он выглядит?

– Не знаю. Красивая побрякушка… У него какое-то странное, гипнотическое свечение. Откуда он у тебя?

– Нашёл случайно, – соврал мальчик. – Это опасная побрякушка. Как действует, мне неизвестно. Знающие люди утверждают, что у некоторых минералов есть душа. Она может вступать в диалог с душой любого живого существа. Если, конечно, захочет. Так вот, этот камень – говорящий. Если вы его попросите, он ответит вам на ваш вопрос. Только объясните сначала, чем вас так задела моя шутка про красную одежду палача? Я не имел в виду ничего плохого. Просто бывают случайные совпадения, от нас никак не зависящие, но впоследствии заставляющие людей зависеть от них. Я подумал, что вы можете попасть под дурное влияние случая и растеряться. И хотел вас об этом предупредить. Praemonitus praemunitus.

– Это что?

– Латынь. «Предупреждён – значит вооружён».

Кожан разозлилась: