Тесей

– О милый мой! Эгеид я узнаю твой голос. Сейчас здесь тяжкую обиду я претерпел. Креонт за мной явился… и не добившись своего, я слышу, он уходит, отняв моих любимых дочерей!

Тесей, окинув властным взором все кругом, громко крикнул воинам своей охраны:

– Бегите быстро к алтарям, где я прервал моленья, и созывайте весь народ. Передайте конным мой приказ, чтоб они помчались во весь дух туда, где две пересеклись дороги, перехватить похищенных девиц, чтоб мне не стать посмешищем дерзкому пришельцу… Креонту передайте, что из моей не выйдет он страны живым, пока девиц обеих не поставит предо мною.

Добавил царь афинский своим слугам грозно. Когда же окруженного афинской стражей Креонта привели, Тесей строго ему сказал:

– Ты наглым поведением своим опозорил свою страну и весь свой род. Явившись в город, чтущий правосудье, не знающий деяний беззаконных, ты пренебрег уставом независимого государства и вел себя, как варвар и захватчик, схватив, кого желал!.. Тебя не похвалили бы и в Фивах, узнав, что ты мое и божеское грабил и бедных, умоляющих угнал насильно!

Сурово так сказал Тесей, а Креонт оправдываться хитроумно стал:

– Я был уверен, что Эдип – отцеубийца, муж, изобличенный в браке нечестивом с матерью своей, так оскверненный, не будет принят здесь. Уверен был – вот и решил забрать преступника и, чтобы он сам со мной пошел взял дочерей его. Я вправе был так поступить.

Эдип не удержался и с горечью сказал:

– Бесстыдный человек! Убийством, браком, нищетой моей ты укорял меня, – а я невинен! Сам посуди: коль предсказали боги отцу погибнуть от своих детей, – что ж обвинять меня? Все предрешилось по предначертанью Рока, когда отец еще отцом мне не был, еще и мать меня не зачала! Но если я, родившись по воле непреложной Мойры себе на горе, повздоривши со стариком, убил его, не зная сам, что он отец мой, ужель меня корить за грех невольный? Тебе не стыдно заставлять меня о браке с матерью, сестрой твоею, вслух говорить? О, горе, горе! Но я не знал, не знала и она…Потом – позор! – детей мне принесла… так я попал в беду, ведомый бессмертными богами и Судьбой Могучей. Одно лишь знаю: ты по доброй воле меня язвишь, а грех мой был невольным, и против воли речь о нем сейчас веду.

Креонт, улыбнувшись криво, раздумывал не долго и сквозь зубы медленно ответил:

– Ах, как ты ловок на словах, стал нечестивец! По – твоему выходит, что боги всемогущие заставили тебя свершить все преступленья, а ты невинен как младенец. Благочестивый человек, узнав от бога, что он убьет отца и женится на матери, вернулся бы из Дельф к тем, кого родителями считал он и, все им рассказав, от них узнал бы, что он им совсем не сын родной. А ты, зная оракул, стал драться с незнакомыми людьми, которые тебе в отцы годятся. А после?! Как мог жениться ты на незнакомой женщине не первой молодости, которая в матери тебе годится, прекрасно зная от богов, что ложе матери тебе делить придется?! И потом – все это случилось после того, как тебе сказали, что ты не сын Полиба и Меропы, что ты приемыш и найденыш…

Увидев, как от слов Креонта весь содрогается слепой Эдип, Тесей повелительно взмахнул рукой:

– Довольно демагогии и слов, вводящих в заблуждение: виновники спешат, а мы, от них страдающие, медлим. Ты сам укажешь мне, Креонт, где спрятал дочерей Эдипа. А если – нет и убегут с добычею злодеи, – горя мало, погоня на конях все равно настигнет их, а ты за дерзкое самоуправство ответишь мне, ведь ты здесь никто, у нас ты бесправный чужестранец.

Тесей повелительно взял под руку Креонта, и они в сопровождении афинских стражников уходят. Вскоре довольный Тесей возвратился к Эдипу и не один – вместе с Исменой и Антигоной.

146. Тесей один присутствует при смерти Эдипа [219]

Прошло немного дней и вот однажды в раскатах непрерывных, в блеске молний, бросаемых необоримой дланью, Эдип увидел себе знаменья от бессмертных, что близится его конец и, призвав Тесея, с благодарностью ему сказал:

– Узнай же, сын Эгея, что избавит от скорби и упадка город твой. Мой прах успокоенный, надежнее крепких щитов, во много слоев обитых кожей воловьей, и многих копий от врагов он защитит страну твою. Пусть это будет тайною от всех, свято храни ее. Когда же подойдешь к пределу жизни, тайну эту передай наследнику, – да будет так и впредь. И никогда твой город не разрушат драконовы потомки.

Лицо Эдипа просветлело, и он добавил тихо:

– Теперь я понуждаем волей божества, найду свою священную могилу, где телу моему назначено Судьбой лежать.

Эдип пошел без провожатых, – напротив, сам показывал Тесею и дочерям, любимым путь. Когда же подошел к крутому спуску, где медные ступени в глубь земли ведут, остановился на распутье. Там он сел, и смрадные свои одежды сбросил, и, кликнув дочерей, велел достать воды – омыться и для возлияний. Они пошли на видный издалека благой Деметры холм, блюстительницы всходов. Потом, как он желал, его омыли и в белое одели, по обряду.

Когда же все свершили до конца и просиял сын Лая радостью, внезапно загремел подземный Зевс, и обе девы затрепетали, как тонкие тростинки на ветру. И, припав к коленам родителя, горькими слезами сестры залились, в грудь стали бить себя, одежды раздирая на себе и завопили. А когда примолкли стоны и перестал звучать их скорбный вопль, настала в мире гробовая тишина, которая звенела как музыка небесных сфер. И некий голос торжественно позвал Эдипа, и волосы у всех зашевелились, все стояли в страхе. И многократно, ясно бог тут воззвал:

– Эдип, Эдип, что медлишь ты идти напрасно? И так уже ты запоздал намного!

И, услыхав призывный голос бога, он подозвал царя Тесея. Тот приблизился, и старец молвил:

– Милый! В знак верности моим дай руку детям. Вы, дети, также. Поклянись, что их ты не оставишь и всечасно будешь о благе их заботиться, как друг.

Тот обещал. Тогда, детей не видя, он, руки протянув, в последний раз коснулся лиц их и молвил:

– Дети, будьте всегда тверды духом, сейчас же отсюда удалитесь, не просите о том, что видеть и внимать не должно. Скорее же! Пусть лишь Тесей по праву останется при мне и знает все.

Так он сказал. И, выслушав его, в слезах послушно девушки ушли. И лишь немного удалившись, назад оборотились вновь – и видят: уж нет его на месте том, один стоит герой Тесей.

Рассказывают, что царь афинский рукою заслонил глаза свои, как будто некий ужас возник пред ним, невыносимый зренью смертного. Тесей, к земле склонившись, и к горнему Олимпу, где блаженствуют боги, единую молитву обратил. Но как Эдип скончался, рассказать никто не может – лишь один герой Тесей.

Некоторые говорят, что ни огненная молния богов его не похищала, ни от моря вдруг вставший черный вихрь крыльев Танатоса его не уносил. Присутствовал ли там Гермес, посланец быстрокрылый богов бессмертных, которого все называли Психопомпом (проводник душ)? Иль каменные недра перед ним Земля сама приветливо разверзла? Они говорят, что без стенаний, горести и мук пропал с солнечного лика земли Эдип, всех более из смертных достойный изумленья.

Другие говорят, что Тесей видел, как чернокрылый Танатос отсек своим мечом огромным седую прядь волос Эдипа, из тела бренного исторгнул душу и вихрем черным к Реке умчался. А перед этим афинский царь, якобы, видел еще юную деву с весами золотыми, ножницами из адаманта и солнечными часами, которыми она потрясала, как бы указывая Эдипу и Танатосу, что момент его смерти давно уж настал. Будто бы это была сама юная обликом Мойра Атропа, прозванная Неизбежной…

147. Тесея умоляют о помощи старухи и Адраст [82]

В последующие несколько лет после смерти Эдипа между двумя его сыновьями возникла смертельная распря из-за фиванского трона. Этеокл, после года правления, не освободил, согласно уговору царствовать поочередно по году, фиванский престол брату. Полиник, женившийся на дочери аргосского царя Адраста, убедил тестя возглавить поход Семерых против Фив. Когда четверо из семерых героев пали под фиванскими стенами, проклятые отцом братья в роковом поединке убили друг друга.

Опять занявший фиванский престол Креонт запретил хоронить Полиника и других павших в сражении аргосских героев.

И вот к Элевсинскому храму благой богини Деметры, на высоких ступенях которого в золототканной царской одежде стояла бывшая трезенская царевна Эфра, а теперь еще и мать царя набиравших силу Афин, пришли обезумившие от горя вдовы и матери – старухи. В знак мольбы они трясущимися руками протягивали к Эфре оливковые ветви с намотанной на них белой шерстью.

Единственный из участвовавших в походе Семерых героев оставшийся в живых Адраст, придя в Афины, припал к алтарю Элея, бога Жалости и Милосердия и, положив на него ветвь молящего о защите, стал просить о помощи в погребении мертвых. Не получив ответа, он вместе с матерями погибших воинов пришел к храму Деметры и лег, лицом зарывшись прямо в землю, прикрыв голову сверху темным плащом.

Старухи в это время обнимали и целовали колени афинской царице, слезно умоляя ее помочь им:

– Царица ты тоже мать и потому должна нас понять. Известному во всей Элладе справедливостью своему сыну, великому афинскому герою, вели нас спасти: мертвых детей, царица, пусть нам вернет новый царь Фив! Несчастье прибило нас к этим ступеням. Правда с нами, и мы, как мать, умоляем тебя помочь сыновей наших несчастных останки в могилы сложить и похоронить согласно обряду.

Тут появился Тесей с небольшой свитой. Увидев окруженного отроками лежащего вниз лицом человека, Тесей спросил, кто там распростерт и о чем он молит. Адраст вскочил и с готовностью сам быстро стал говорить:

– Аргосского Адраста видишь ты, Эгея знаменитый сын. Ты, конечно, слышал, царь, про мой пагубный поход на Фивы. Шестеро из семерых возглавлявших отряды героев погибли по предначертанью Могучей Судьбы, которой не может избегнуть ни один земнородный муж, ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родится. Я возвратить мне их трупы просил, но дорвавшийся до власти Креонт, опьяненный успехом, надменно посольство мое отклонил. Теперь лишь на тебя надежда осталась… Царь! Только ты один можешь вызволить из нечестивого плена тела погибших в сраженье аргосские героев!

Тесей поморщился, глядя неодобрительно на Адраста и сказал ему с явным неудовольствием:

– Я, конечно, слышал о вашем походе Семерых. Что я могу сказать? – Отважный дух, но ум не крепкий тобой руководил, Адраст, ведь знал прекрасно ты от шурина Амфиарая оракул, что все герои, возглавлявшие поход семи отрядов, должны будут погибнуть под стенами фиванскими, за исключением тебя. И, кроме шести героев, там погибло еще немало воинов, желавших быстро достичь блестящей громкой славы.

– О лучший вождь Эллады, царь Афин, мне совестно, Тесей, перед тобой склонять свои седины и колени охватывать, моля, твои… Я виновен… Но будь же милостив, Тесей, как Зевс велит и к сердцу прими великодушно мой печальный жребий. Афины, знаю, сочувствуют несчастью Аргоса, но состраданья недостаточно. Ты можешь сделать больше, ведь несмотря на молодость, ты доблестен уже, и подвиги великие твои известны всем в Элладе. Помоги только похоронить тела погибших, которые нам взять не разрешают.

– Есть люди, которые гордыне ослепить рассудок свой дают, и потому умней богов себя считают. И ты из них, Адраст. Ты дочерей за чужестранцев выдал, оракулу послушный; значит, ты в богов-то верил, если даже чистый не побоялся дом свой запятнать, внеся в него грехи чужие. Но кто Судьбу с преступными связал, будь даже сердцем чист, суда богов тот трепещи! Когда ты начинал войну, и речь гадателей угрозой над Аргосом звучала, о Мойре и богах подумал ли ты, царь? Не ты ли в бездну мрака сам увлек свои войска и знаменитых шестерых героев? Бог не знает ни снисхождения, ни милосердия, ему понятна и мила лишь справедливость, а ты о ней подумал? Ведь не фиванцы же пришли с войной к аргосским стенам! И что теперь, неужто мне в союз военный вступать с тобою? Ведь просто так, по моей просьбе, Креонт надменный и мне трупы героев ваших не отдаст… Так, что, раз ты затеял поход на Фивы, так сам же и сноси его последствия, не избегая взора Дике. Мы ж, афиняне здесь не при чем.

Адраст, говорят, славился своим красноречием, однако на этот раз ему не удавалось склонить на свою сторону царя Афин. Аргосский царь скорбно поджал губы и, сдерживая скупо слезы, тихо промолвил:

– Не хочешь ты нам помочь, Тесей… увы, что ж тут поделать! Спорить с тобой у мня нет никакого права, да и тщетно это… Идемте ж прочь, вы, матери и вдовы… Блестящую листву оливковых ветвей своих оставьте на ступенях алтаря. Призываю в свидетели богов я. Землю-мать в свидетели беру, Деметры факел призываю, Солнца свет, что были моленья наши сделаны, но оказались бесполезны.

148. Эфра просит сына помочь несчастным матерям и вдовам [82]

Тесей подошёл к матери и, увидев слезы на ее глазах, заботливо спросил:

– Ты плачешь, мать? Помнишь, когда мы в первый раз с тобой надолго в Трезене расставались, я тебе сказал, что слезы делу никогда не помогают. Тебе так жалки стоны этих молящих, что в тебе смутилось сердце… о, подними же голову: у очага богов не надо плакать, лучше говори. Тебя я буду прилежно слушать, ведь из материнских уст порой прекрасные советы исходили.

– Дерзну ль с тобой я говорить о доблести Тесеевой и об афинской чести? Нет, не хочу молчать, чтобы потом раскаяньем терзаться. Остерегись быстро решать, подумай, не делаешь ли ты большой ошибки, царь Тесей, когда не хочешь попранную справедливость восстановить. Страха не знаю я, когда тебя зову восстать против мужей, которые мешают убитому быть погребенным. Силой вступись за них, афинский царь Тесей, и эллинский закон от нечестивых рук спаси. В охране божественных законов надежда наша и сила наших городов, объединенных вокруг Афин. Неужели ты хочешь дождаться, что б кто-нибудь сказал, что трусость отклонила от истины Тесееву десницу: с Минотавром он не побоялся драться, а едва блеснула медь фиванского копья, и шлем с султаном метнулся в глаза ему, он оробел… О нет, я родила другим тебя, не трусом. Ты, кровь моя, ужель без помощи оставишь несчастных матерей и без могил убитых в сражении героев? Я за тебя не буду трепетать, когда в поход тебя за руку святая Правда поведет. И плакать я не буду. Пускай трусливых провожает плач, тебя ж, мой милый, в поход я провожу без слез.

Тесей долго думал, потирая тонкими пальцами свой высокий лоб, свободный от волос и не спеша потом ответил: