Исторический калейдоскоп

Новый император добивался того, чтобы в Риме почитался только один бог – Эль-Габал. На Палатинском холме вблизи дворца для Эль-Габала был построен храм, который должен был стать главной святыней Рима. Гелиогабал повелел, чтобы сюда перенесли всё, что глубоко чтили римляне: лепное изображение Матери богов, огонь Весты, Палладий, священные щиты и т. д. Он мечтал также, чтобы в храме совершались религиозные обряды иудеев, а равно и христианские богослужения для того, чтобы жречество Эль-Габала держало в своих руках все тайны культов. Всех остальных богов он называл служителями и рабами своего бога.

Чтобы понять, как на это смотрели римляне, следует помнить, что Эль-Габал был бог поверженного Карфагена. Кроме того, этому божеству приносили человеческие жертвы, от которых Рим давно отвык. Каждое утро юный император-священник закалывал и возлагал на алтари гекатомбы быков и огромное число мелкого скота, нагромождая различные благовония и изливая перед алтарями много амфор превосходного вина. Затем он пускался в бурный танец под звуки кимвалов и тимпанов, вместе с ним плясали женщины, его соплеменницы, а всадники и сенат стояли кругом как зрители. Не гнушался он и человеческими жертвами, заклав в честь Эль-Габала нескольких знатных и красивых мальчиков.

В общем, почитание Эль-Габала в Риме было равносильно, например, культу Адольфа Гитлера в нашей стране.

Что касается извращённых личных привычек, то тут юный император сумел удивить даже видавших виды жителей столицы мира. Он открыто провозгласил, что в качестве императора желает нести только одно бремя – бремя наслаждений. И нёс его с явным удовольствием: ходил по настилу из лепестков роз, возлежал на ложе, устланным пухом куропаток. К его столу подавали пятки верблюдов, гребни петухов, языки павлинов и соловьёв.

Роскошь и мотовство императора доходили до таких пределов, свидетельствует Лампридий, что он ни разу в жизни не надел дважды одну и ту же одежду и даже одни и те же драгоценности. Утверждали также, что он ни разу не помылся дважды в одной и той же бане, приказывая после мытья ломать их и строить новые. Испражнялся он только в золотые сосуды, купался исключительно в водоёмах, заполненных душистыми мазями или эссенцией шафрана, а для согревания своих апартаментов распорядился жечь индийские благовония без угольев.

Но всё это ещё полбеды. Специальные рассыльные разыскивали для императора в общественных банях людей с большими половыми органами. Своих любовников Гелиогабал делал потом консулами, префектами, наместниками и военачальниками. А потом император вдруг стал краситься, как женщина, вступил в брак со своим любовником Зотиком и начал разъезжать по Риму в колеснице, запряжённой обнажёнными куртизанками.

И однажды терпение римлян лопнуло, армия провозгласила императором соправителя Гелиогабала – его двоюродного брата по имени Александр. Гелиогабал был убит (март 222 г.); труп его бросили в Тибр и навсегда запретили упоминать его имя. Именно этот загадочный юноша, а не Калигула или Нерон заслужил славу самого скверного римского императора.

Империя с молотка

Предыстория этого самого необычного в истории аукциона такова.

31 декабря 192 года наступает бесславный конец славной династии Антонинов. Заговорщики убивают Коммода – недостойного сына достойнейшего из императоров, правителя-философа Марка Аврелия. Ему дают яд, а затем для верности душат.

По общему желанию Сената и народа престол переходит к Пертинаксу. Это один из немногих соратников Марка Аврелия, пощажённых Коммодом. В то время ему уже далеко за 60 и за плечами у него немалый военный и административный опыт.

Пертинакс намеревается искоренить в Риме зло тирании. Он запрещает солдатам обижать граждан, наводит порядок в судах, отменяет бесчисленные пошлины, преследует доносчиков, устанавливает мир на границах империи.

Радости римлян нет предела. Им кажется, что возвращается «золотой век» Антонинов, сулящий благосостояние, безопасность и счастье.

Увы, правлению Пертинакса не суждено продлиться и трёх месяцев.

Преторианцев бесит, что вместо новых поблажек им запрещается грабить и своевольничать. Ужесточение дисциплины они принимают за унижение и бесчестье.

И вот, 28 марта 193 года среди бела дня в императорский дворец вваливается триста рассвирепевших солдат с обнажёнными мечами и поднятыми копьями. Прислуга в страхе разбегается. Седовласый император выходит к мятежникам с увещевательными словами. Его речь так убедительна, что на минуту кажется – волнение вот-вот утихнет. Но тут голос Пертинакса заглушает чей-то злобный крик, несколько гвардейцев бросаются на безоружного старика. Сверкающие клинки обагряются кровью, голова Пертинакса взмывает над толпой, насаженная на копьё – всё кончено…

Когда в Риме узнают о случившемся, тысячи людей выходят на улицы, чтобы отомстить убийцам. Преторианцы отступают в свой лагерь и запирают ворота. По прошествии двух дней народная ярость мало-помалу стихает.

И вот тут империя переживает величайший, неслыханный позор. Начинается беззастенчивый торг троном цезарей.

Увидев, что «народ успокоился и никто не осмеливается мстить за кровь государя», пишет историк Геродиан, преторианцы стали громко кричать со стен лагеря «о продаже императорский власти, обещая вручить власть тому, кто даст больше денег, и с помощью оружия беспрепятственно привести его в императорский дворец».

На этот постыдный призыв откликнулись всего два человека. Наиболее проворным оказался сенатор Дидий Юлиан – тщеславный толстосум, успевший побывать консулом. Известие о продаже императорской власти застало его на вечернем пиру. Подбадриваемый своими родными и сотрапезниками, он сломя голову полетел к лагерю преторианцев. Подойдя к стене, сказал все, что они хотели услышать. У него есть деньги, много денег, целые сокровищницы, наполненные золотом и серебром. Они получат столько, сколько пожелают.

В это время к лагерю прибыл и второй участник торгов – префект Рима Сульпициан, тесть убитого Пертинакса. Обезображенный труп зятя не остудил его разгорячённое честолюбие. Но воины не прислушались к его предложениям, опасаясь, что, сделавшись императором, он покарает их за убийство Пертинакса.

Спустив лестницу, они подняли на стену Юлиана и потребовали: прежде чем перед ним отворятся ворота лагеря, он должен объявить цену, за которую приобретает власть. Юлиан обещал выдать каждому солдату 16-тысячного преторианского корпуса по 25000 сестерциев (6250 денариев), что составляло их 5-летнее жалование. Вся сумма была эквивалентна 450 тоннам серебра. О таком богатстве они даже не мечтали. Юлиан тут же был провозглашён императором.

Судьба позаботилась о том, чтобы конец этой истории был выдержан тоже в аукционном духе. Несостоятельного участника торгов лишают прав на выигранный лот. Юлиан, придя к власти, обнаружил, что государственная казна пуста, а его собственный карман был всё-таки не настолько туго набит деньгами, чтобы сдержать данное преторианцам обещание.

Перед лицом таких неожиданностей новоиспечённый император не нашёл ничего лучше, как погрузиться в нескончаемую попойку.

Похмелье наступило 1 июня 193 года, когда в Рим вошли легионы наместника Паннонии Септимия Севера, который действовал под видом мстителя за убитого императора и даже принял его имя. Юлиан был умерщвлён – то ли людьми Севера, то ли преторианцами, то ли по приказанию Сената.

Он царствовал всего 66 дней и вошёл в историю как человек, заключивший, пожалуй, самую невыгодную сделку.

С каких пор мы читаем «про себя»?

Когда-то чтение было довольно шумным занятием. Ещё во II веке н. э. оно означало декламацию: читали всегда вслух.

Вот несколько отрывков из Лукиана Самосатского («Неучу, который покупал много книг»), которые удостоверяют это:

«2. Ты во все глаза глядишь на свои книги, просто, Зевсом клянусь, объедаешься ими, а некоторые даже читаешь, хоть и слишком торопливо, так что глаза все время опережают язык.

7. Ты не видишь, что то же самое, конечно, происходит и с тобой, когда ты держишь в руках прекраснейшую книгу, облечённую в пурпурную кожу, с золотой застёжкой, а читаешь её, позорно коверкая слова, так что люди образованные потешаются над тобой, состоящие же при тебе льстецы славословят, а про себя, отвернувшись, также смеются немало.

19. Димитрий-киник, будучи в Коринфе, увидел, как один невежественный человек читал прекраснейшую книгу, – а именно «Вакханки» Еврипида, – дойдя как раз до того места, когда вестник рассказывает о страданиях Пенфея и поступке, совершенном Агавой. Димитрий вырвал у него книгу и разорвал её, заявив: «Лучше Пенфею быть однажды растерзанным мной, чем тобой – многажды».

28. Но если ты все же решил пребывать неизменно в своём недуге, то иди, покупай книги, держи их дома под замком и пожинай лавры владельца. Довольно с тебя и этого. Но не прикасайся к ним никогда, не читай, не унижай своим языком слов, сказанных мужами древности, и их творений, которые тебе ничего плохого не сделали».

Учёные полагают, что чтение вслух помогало лучше вникать в смысл – так как в те времена не было общепринятых знаков пунктуации и даже разделения слов. Я думаю, к этому можно добавить, что поэзия, художественное слово вообще, издревле воздействовало прежде всего на слух – отсюда такое внимание древних к ритму и стилю как поэтической, так и прозаической речи.

По счастливой случайности, история сохранила то мгновение, с которого можно условно начать отсчёт процесса (вероятно, длительного) отказа от декламации и перехода к чтению «глазами», «про себя».

Святой Августин в молодости (до 364 г.) был учеником святого Амвросия, епископа Медиоланского. Когда, тридцать лет спустя, уже пожилым человеком, он писал свою «Исповедь», то перед его внутренним взором всё ещё стояло необычное зрелище:

«Когда Амвросий читал, он пробегал глазами по страницам, проникая в их душу, делая это в уме, не произнося ни слова и не шевеля губами. Много раз – ибо он никому не запрещал входить и не было обыкновения предупреждать его о чьём-то приходе – мы видели, как он читает молча, всегда только молча…»

Человек, молча склонившийся над книгой… Ученики недоумевали о таком поведении учителя и пытались найти ему объяснение:

«Немного постояв, мы уходили, полагая, что в этот краткий промежуток времени, когда он, освободившись от суматохи чужих дел, мог перевести дух, он не хочет, чтобы его отвлекали, и, возможно, опасается, что кто-нибудь, слушая его и заметив трудности в тексте, попросит объяснить тёмное место или вздумает с ним спорить, и тогда он не успеет прочитать столько томов, сколько хочет. Я полагаю, он читал таким образом, чтобы беречь голос, который у него часто пропадал. Во всяком случае, каково бы ни было намерение подобного человека, оно, без сомненья, было благим».

Последние слова св. Августина показывают, что на рубеже IV—V веков молчаливое чтение все ещё нуждалось не только в объяснении, но даже в оправдании.

Искусство читать про себя, пишет Борхес, который упоминает этот эпизод в одном из своих эссе, преобразило литературу, привело к господству письменного слова над устным, а читателя оставило наедине с автором.

Когда появились христиане?

Речь пойдёт о названии последователей Иисуса Христа его именем.

Первое время после Распятия последователи нового учения называли себя «верующими», «верными», «святыми», «братьями», «учениками», но официального и общепринятого названия для них не существовало. Иудеи называли их «назареями», вероятно потому, что Иисуса они обыкновенно называли «Han-nasri» или «Han-nosri» – «Назорей» (название «галилеяне» ещё более позднего происхождения; его пустил в свет император Юлиан Отступник, придав ему официальный характер и вместе с тем насмешливый и презрительный оттенок).

Так обстояли дела, когда в самом начале 40-х годов в Антиохию прибыл апостол Павел.

Антиохия, «столица Востока», была третьим по величине городом тогдашнего мира и центром христианства Северной Сирии. В ней насчитывалось, по разным оценкам, от 200 до 500 тысяч жителей. Здесь же находилась и резиденция римского наместника Сирии.

Антиохийская церковь была обязана своим возникновением нескольким верующим, родом из Кипра и Киринеи, которые много проповедовали в Антиохии как евреям, так и грекам (Деян. 11:19 и сл.). Распространению новых идей способствовало, быть может, землетрясение 23 марта 37 года, причинившее крупные повреждения городу. Всех так или иначе тянуло к сверхъестественному (весь город говорил о некоем шарлатане по имени Деворий, который уверял, что может не допустить повторения такого несчастья при помощи талисманов). Благодаря всему этому, проповедь христианства имела в Антиохии громадный успех.

По свидетельству «Деяний апостолов», именно в Антиохии народился термин: christianus – «христианин»: «Целый год собирались они (апостолы Павел и Варнава. – С. Ц.) в церкви и учили немалое число людей, и ученики в Антиохии в первый раз стали называться Христианами» (Деян. 11:26).

Согласно Э. Ренану («Апостолы», гл. XIII), латинское, а не греческое окончание этого слова, по-видимому, указывает на то, что название «христиане» было дано сектантам римскими властями как полицейская кличка, вроде того, как говорили тогда: herodiani, pompeioni, caesariani (геродиане, помпеяне, цезариане – названия политических партий и групп).

Во всяком случае, несомненно, что это название было придумано язычниками. Своим происхождением оно обязано недоразумению: давшие его предполагали, что Христос, Christus, – перевод еврейского слова Мессия, Maschiah, – имя собственное. Люди, мало осведомлённые с ходом еврейских и христианских идей, полагали даже, что Christus или Chrestus (Христос), глава секты, ещё жив (об этом пишет Светоний). Простонародное произношение этого слова было: chrestiani.