2015-й: пора Пробуждений, или Проспать нельзя проснуться

2015-й: пора Пробуждений, или Проспать нельзя проснуться
Сергей Дмитриевич Смоленюк

Реальность современного несовершенного миропорядка просто вынуждает среднестатистического гражданина вновь обращаться к прошлому. Ведь на вопросы почему? или как? невозможно ответить без знания истории. Вот тут и скрывается "черт": когда ее, правдивую историю, пытаются подменить. Результат – наших некоторых перевоспитанных под внешнее управление современников уже не шокируют понятия нацизм, русофобия и отрицание Родины. А ведь их дедушки и бабушки прекрасно знали, как зарождалось мировое зло планеты: фашизм, из которого проистекают сегодняшние взращиваемые западом негативные реалии. Читателю предлагается самому погрузиться в то время и на сравнении с сегодняшним удостовериться – фашизм, как неонацизм и национализм НЕПРИЕМЛЕМ!

Сергей Смоленюк

2015-й: пора Пробуждений, или Проспать нельзя проснуться

Родник прошлого,

Питает древо настоящего,

И рождает плоды Будущего.

Серго Сутягин

Все имена и названия вымышлены. А любые

совпадения, зависят от Теории вероятностей.

1

Тогда было очень ранее утро, или, как говорили старожилы в давние времена: престарелая ночка. А все потому, что нелогичная в этом смысле земная темнота, привыкнув хозяйничать снаружи этого – видавшего виды двухэтажного сруба; поделенного когда-то на две равные половины: людям и домашним животным; совсем и не думала отступать. Подсматривая и посматривая недовольно ревностно на те самые, нелюбимые места света; где проникающие сквозь щели прикрытых ставней окна лучики белого, победоносно лежали на честно отвоеванной земле. Да, именно там ночи уже не было.

Как не было сна и в небольшом домике – большой собачьей будки. Не спящий и не злой хозяин которой, был старым и верным псом: по-прежнему готовым откликнуться на любой, даже самый незначительный шорох. Но по темному здесь обычно никто не ходил, и рыжий, словно солнечный пес – с большими, точно человеческими умными глазами; просто посматривал на черный халат со множеством мелких дырочек, сквозь которые и выглядывало светлое тело Бога – наша Вселенная.

“Друг” – так называли собаку люди, немного расстроился. Верно понимая и от этого, недопонимая:

– В доме точно не спят – а ко мне не выходят?! Так не совсем честно…

Вот и вздыхал добрый пес, желая иных – более доверительных отношений с человечеством. Как следствие: не получив – время для него потекло медленней. И продолжилась эта скука до тех самых пор – пока друг не почувствовал: Что-то где-то началось?! Тогда, вскочив и затаив свое – и так практически беззвучное дыхание, поворачивая уши-локаторы в противоположные стороны; он принялся усиленно обнимать тишину, а с ней и понимать причину изменившейся обстановки. Но все известные людям органы чувств, подтвердили: Тихо. Растянутые справа и слева сети, как и летний домик-склад, где хранили рыбу – все оставалось на месте. Также и семье в доме, ничего еще не угрожало… И все-таки опытный страж не прозевал – заметил: какая-то тень попыталась затмить планету. В общем, шерсть на спине пса приподнялась…

Все просто: ночь – хозяйка черного забыла: что в сутках и день есть. Еще запамятовала: что равны они. Примерно равны: во власти на земле и по продолжительности, этой самой власти. Ведь теперь как раз и наступало время очередного дня, что в меру сил своих торопился вступать во владение земным миром. Кстати, будто разведчик всего светлого – запах белесого морского утра, уже прокрался со стороны заднего двора, что глядел на восток через довольно низенькую – дольше сохраняющую тепло дома дверь; и обхватывая параллельно прилегающие окрестности, с боем врывался внутрь. Ведь подгоняемый своим союзником – прибрежным бризом, он не замечал: не препятствий, ни малейшей профессиональной усталости. И уже от их успешного тандема, начисто пропадал сон у проснувшихся в этом прибрежном домишке, добрых людей.

Так что ревнуй тьма не ревнуй, а сегодняшняя связь земли с тобой заканчивалась. На смену ей – на Востоке, уже народилась и крепла другая: человеческая дружба и взаимопонимание со светом, и его огромным источником: звездой Солнце. Нашим горячем и горящем светилом, подарившим жизнь и защиту! Поэтому естественно, что в этом прекрасном порыве объединялось живое на нашей общей и занимательной планете.

Так, в ожившей комнате с не самым высоким потолком – в пику его обширной придомовой территории, было непривычно светло. И привычно – по пробуждению умывающейся серой кошке, оставалось только щуриться малахитами своих глаз; посматривая искоса на таких непонятных сегодня людей: что выдумали рано не спать.

Спать? Какой там спать…

Когда на добротном и вкуснопахнущем столе – как именовали здешние жители: “Божья ладонь” – ведь всегда были Хлеб да Соль; что торжествовал в центре квадратной комнаты на втором этаже, горела одна керосиновая лампа. Просто больше в доме никогда не было. И то, использовалась она исключительно в праздники, да великой нужде – довольствовались всегда лучинами и свечами из тюленьего жира… Но и этого искусного света хватало. Ведь кроме трех лавок, печки и вышеупомянутого соснового стола; ничего большего тут никогда не было. И соответственно, отбрасывать лишней тени от необходимого и такого дорогостоящего освещения было сейчас нечему. Причем в прямом и переносном смысле: на русском Севере люди верили: в Черное и Белое. Поэтому знали: тени бывают разные…

За занавеской в углу – что именовался в народе как “Бабий”, где собственно и спала, жила да работала хозяйка дома; были тумба, сундук и нехитрые женские принадлежности – кухонные предметы. Все это – приданное, некогда молодой Марфы Васильевны, что более двадцати лет назад вышла замуж и пришла с ними: сундуком и скарбом, в этот, тогда еще не совсем старый, словно по волшебству собранный бревенчатый дом. Ведь строился по правилу: без одного гвоздя. А все равно, наделенный естественной – природной силой дом, легко укрощал нередкие ураганные ветры и побеждал приличные этому месту морозы. Причем – на услышанный домочадцами треск его бревен, старший Строгов обязательно шутил:

– Это мороз прошел вокруг дома, чтобы люди в нем работали, а не спали. Как говорится: Не спи – замерзнешь, – смелся сообразительный мужчина.

Теперь вот, этот рассудительный хозяин: Илья Ефимович Строгов – мужчина лет средних, но далеко необычного – крепкого да высокого телосложения; наделенный к тому же еще умными, быстросхватывающими ситуацию глазами и умением находить нужные моменту слова; не смотря на все то же еще очень раннее утро, с любимыми сыновьями продолжал беседу. Застольную.

Причина: пришла весна – начинался промысловый сезон. Как следствие – собирался со старшим своим сыном Колькой, выходить совместно с другими артельщиками в море: на ежегодную добычу трески, у побережья полуострова Мотка. Ну, так тогда называли то место, когда рыбачили рядом. Ведь не могли знать местные сокрытого будущего. Когда его точно заименуют по ихнему: полуостров “Рыбачий”. А как иначе, ведь именно туда каждую весну, по-прежнему направляются огромные косяки – нагулявшей жир в водах теплой Атлантики рыбы.

Казалось бы: русским людям Севера также проще было поселиться в тепле, осваивая, как и многие другие народы мира – преогромное Атлантическое побережье. Но человеческий выбор не всегда объясняется выгодой или естественной логикой. Вероятно, так сама природа-мать, заранее приучала наших российских граждан, не сдаваться под напором любых непреодолимых сил. Ведь за эти прошедшие века, осевшие тут люди так попривыкли бороться – всесторонне закалились; что теперь вообще не замечали каких-то суровых условий жизни на Мурмане. В общем, стали быстрее телом и что самое главное: сильнее Духом.

Вот и в начале марта 1895 года, Илья со старшим восемнадцатилетнем сыном спешил докушать приготовленное женой с вечера: еще теплую, золотисто-пшенную на постном масле кашу; и отправиться на длительные заработки – за уловом. Но вот младшенький сын – Ванька, явно не желая отпускать, ежесекундно отвлекал: не давая доесть. Ведь не принято разговаривать с набитым ртом – это раз. А во вторых: не умел Илья не ответить на вопросы деток. Беседа продолжалась.

Малой сам соскочил с теплой печи и теперь все расспрашивал и допрашивал, начиная даже докучать: в общем, мальчишка так просился в помощники. И хотя минуло только двенадцать, но независимый был норовом – весь в отца. И такой же сильный, ну – для своих лет…

Даже, – вспоминал сейчас Строгов: старший стал помощником в четырнадцать. Ведь тяжело и холодно весною в море. А вот младшенький, теперь сам(!) настойчиво просится.

Вот Илья Степанович и попросил жену Марфушу: и Ваньку покормить. Чтобы хоть рот его занялся делом, пока сам старательно объяснял: детям в море не место.

– Вот подрастешь, тогда обязательно возьму, – почесывая кудрявый подбородок, привычно вразумлял своим басом Илья, и поглаживал своей здоровенной – как у медведя лапа рукой, небольшую для нее головку сына.

Очень любил Илья Степанович своих детей, да и жену тоже. И хотя суров был от рождения – климат, но воспитывал деток по новому: уговорами – поучениями, без малейшей силы. Ведь его руками, которые с легкостью по полста верст невода да сетей с рыбой, или сработавший многоверстовый ярус – снасть для ловли на живца за день перетягивали; можно зашибить любого. Хотя не мог знать он: о том прогрессивном методе воспитания, что откроет в будущем двадцатом веке, наш замечательный педагог Антон Макаренко. А просто так чувствовал Илья Строгов: со своими родными людьми нужно лаской, а не силой и приказами. Вот и повторял сейчас старательно своему Ване.

– Да я сейчас хочу, батька. – Не соглашался юный Иван Ильич, доедая быстрей своих старших мужчин столь сытный завтрак. Ведь он еще и смышленым рос, и поэтому понимал: голодным его, ну точно никто не возьмет.

– Какая сила остается у работника, у которого желудок забирает все? Когда в поисках съестного тот так сосет, что и трудиться нет мочи. Голод – это не тетка, – так поучал детей, всезнающий отец.

– Ешь лучше, давай добавку положим, – стоявшая рядом супруга, понимая полувзгляд мужа, добавляла горку распаренной каши.

– А то силы не будет, какой тогда с тебя рыбак, – снова упоминал старший Строгов.

– Ведь мы – рыбаки, в основном руками работаем. И мой отец рыбаком был и вам – моим детям, также придется эту лямку тянуть. Тяжелая работа – ничего не скажешь. Но зато голодать никогда не будете. Море Белое – оно доброе, а вот Баренца – сурово бывает. Зато, там всегда улов. Я вас, – он обнял сыновей в охапку, – всему научу, как меня обучала семья ремеслу.

– Главное, хорошо запоминайте, – необходимо не уставать. Никогда! Мне такой наказ дали родичи, и я вам, их внукам – правнукам, завет передаю: Страху не иметь ни перед чем, ни перед кем. Никогда ни от кого не зависеть. И помощи не просить и даже не принимать, если сами предложат. Вот! Ведь если ты просишь у того кто сильнее, автоматически попадаешь в положение униженного и слабого. Так в будущем станешь надеется не на себя лично, а на чью-то стороннюю помощь. Привычка дети – это такое дело…

– Возьмите, батька, – не сдавался несговорчивый Ваня. – Я пригожусь, буду рыбку солить – складывать или еще что на берегу. Костер, просушка одежды…Как прошлым летом, уже помогал вам.

– Это верно, но понимаешь сын, – проговаривал Илья, одновременно понимая, что внутренне уже давно одобрил этот замечательный порыв. Поэтому, даже незаметно кивнул женке: Мол, видела, какой наш северным растет? Работящий, настоящий наследник будет. И продолжил:

– Одно дело, это вдоль берега ходить по Белу морю, а другое – в даль. Мы сегодня далеко пойдем, на месяца два – три где-то. Насолим рыбы и только тогда вернемся. А без улова, не видать нам родного берега. Море наше поле, быть помором – значит жить и кормиться морем. Вот и пословица наша о том же: Была бы рыба, тогда и хлеб будет!

Теперь и старший сын, важно показывая – что он-то уже совсем большой, тоже решил рассказать про весенний тресковый промысел:

– Холодно там и мамки нет. И не видно бывает, куда плывем. Что ты будешь делать? А вот летом, в июле – августе, переместимся на восток – к дому ближе. Тогда можем и взять.

– Да, верно, – поддерживал первенца отец. У нас так заведено:

– На одной стороне – рассудок, на другой – Вера. Пока видны приметы на берегу, плывешь и читаешь одну сторону книги жизни; а когда берег исчезнет, и шторм вот-вот разобьет судно – переворачиваешь, и с другой стороны книги жизни обращается к Николаю Угоднику. Молишься, значит…

Марфа – мать детей и жена, все это время только молчала; сдерживалась – не вмешиваясь в мужские разговоры. Часто вздыхала… Так заведено на Севере: хозяйке без хозяина нельзя. Вот и сориться нельзя. Но всегда глазами подсказывала, когда муж привычным взглядом просил одобрения. Ведь помнил Илья: как тяжело без него будет. И хотя отложил ей приличную сумму денег, на всякий случай – мало ли? Когда он назад вернется? Чтобы хоть не голодала здесь, без него. Ведь она у него не какая-то зубатка – злющая женщина; а самая настоящая – любящая. А вдруг, он вообще не вернётся? Вот и старался поддержать русскую женщину.

Помнил еще: как побегут они по морю на скромных баркасах – в след встанут жены с родными смотреть. Мерзнуть на холодном ветру – согревая теплом своих душ, отправившихся на опасный промысел. И молиться также будут…

– Да верно, возьмем летом. Когда работа переместиться поближе, к Териберке. – Подтвердил Илья.

– Так у нас же надежный карбас: льды его не берут, поднимают вверх. И под парусом я ходил, – все бурчал и бурчал, не собираясь сдаваться младший.

– Нет. Станешь старше, поймешь меня. Не отчаивайся… А пока, я хочу тебя попросить что-ли. Поможешь, своему бате? Я могу на твою помощь рассчитывать? – с невероятно серьезным видом – откладывая в сторону ложку, поинтересовался отец. Удивленный такому резкому повороту, второй сын трижды повторил: