Детоубийцы

Мальчишка не уловил сарказма:

– Ищут. Они рядом.

– И что ты намерен делать?

– Встретиться с вами и получить свои денежки, – был торопливый ответ. – Приходите в «Империал Синема», мистер. Сегодня в десять. Я вас найду.

Связь оборвалась. Петраков сверился с часами и вновь сел за пасьянс. Какое-то смутное волнение нарастало в его груди. И невозможно было разобрать, тревога это или предчувствие большой удачи.

* * *

Без пятнадцати девять Петраков вышел на улицу, решив слегка перекусить перед встречей. К нему тотчас подкатил шоколадный парень на велотакси. Его трескучий, нещадно чадящий агрегат назывался бода-бода, потому что в свое время эти юркие мотоциклы перевозили пассажиров от границы до границы – from border to border. Теперь бода-бода лавировали преимущественно между городскими бордюрами. Петраков никогда не пользовался их услугами. Так же как не ездил в местных маршрутках, именуемых матату. Обитатели Кампалы вызывали у него брезгливость. А за что их можно было любить или хотя бы уважать?

Уганда принадлежала к полутора десяткам самых нищих стран мира с ужасающим уровнем бедности и преступности. Все эти народы, когда-то объединенные в одну британскую колонию, упорно не желали жить вместе, затевая все новые и новые междоусобицы. Тон задавали этнические угандийцы, навязывавшие остальным вкусы, взгляды, обычаи, культуру. Гражданские войны сделались явлением регулярным и почти обыденным, как сезоны дождей или засуха, и во время политических кризисов пепел пожарищ заменял выжившим соль. Самые страшные времена настали с приходом к власти африканского «отца народов», фельдмаршала Иди Амина, провозгласившего себя «повелителем всей живности на земле и в море», оставившего после себя трехсоттысячную гору трупов соотечественников. Сам он, к счастью, давно издох, однако население Уганды оставалось все таким же нищим, исхудавшая скотина шаталась от ветра, а вдоль разбитых дорог возвышались кучи мусора, над которыми кружили грифы и коршуны.

И запах, этот неистребимый запах гнили, падали и разложения!

Садясь в машину, Петраков не стал открывать окна, предпочитая духоту вони бедных кварталов. Спустившись с холма Накасеро, на котором сосредоточился центр столицы, он вплотную приблизился к миру, где царили средневековые, а порой и первобытные нравы. Здесь испражнялись на улице, избивали жен, исполняли какие-то дикие колдовские обряды и продавали детей. Взывать к полиции было так же бесполезно, как к древним африканским божкам. В трущобах Кампалы царили свои собственные законы, не прописанные в кодексе.

Не углубляясь в этот опасный лабиринт, Петраков остановил свой лимонный «Форд» возле ресторанчика «Литтл Парадайз», где кормили дешево, но сытно и плотно. Расположившись на веранде под тростниковым навесом, он полакомился вкуснейшим матоке – пюре из зеленых бананов в арахисовом соусе, а заодно умял большущий блин, в который был завернут помидорный омлет и обжаренная на гриле кукуруза. К сожалению, трапезничать пришлось под бой уличных барабанов, от которых жутко разболелась голова. Шуметь в Африке было так же естественно, как на молодежной тусовке. Здесь все орали, гоготали, слушали громкую музыку или – что было хуже всего – музицировали сами. Петраков, склонный к созерцательным размышлениям, лишь досадливо морщился.

Без пятнадцати десять он подкатил к кинотеатру «Империал», настолько же неприглядному, насколько пышным было его название. В двух залах из трех крутили порнуху, о чем свидетельствовали афиши, на которых резвились невероятно грудастые и задастые бабенки. Под афишами дефилировали целые полчища алчущих шлюх, разноцветных, размалеванных, расфуфыренных. Одни носили искусственные шубки под леопарда, другие обходились минимумом одежды. Но больше всего впечатляло разнообразие обуви на женских ногах – от мушкетерских ботфортов до «танкеток» на чудовищных платформах с подсветкой.

Стоило Петракову высадиться возле кинотеатра, как он был тут же атакован дюжиной проституток, сопровождаемых настырными, крикливыми сутенерами. Сделав вид, что он собирается пустить в ход травматический пистолет, Петраков отвязался от этого сброда, купил билет и уселся на середине последнего ряда. Кроме него в зале находились лишь трое зрителей – страстная темнокожая парочка и толстый индиец, украдкой наблюдавший за ней. Может быть, он задумал внести дополнения в Камасутру?

Стараясь не прислушиваться к похотливым стонам и похрюкиваниям, Петраков рассеянно следил за происходящим на экране и ждал появления Генри. Шла какая-то белиберда про похождения Шерлока Холмса. Не детектив – блокбастер. Реанимированный Голливудом, сыщик целым и невредимым выходил из-под артиллерийских и пулеметных обстрелов, без конца палил сам, а между делом демонстрировал приемы карате, укладывая злодеев штабелями. Надо полагать, бедняга Конан Дойл все это время вертелся в своем гробу, а Петраков ерзал в кресле, поминутно поглядывая на часы. Генри как в воду канул. На звонки он тоже не отвечал.

«Лживый паскудник», – сердито подумал Петраков и покинул зрительный зал, решив немного поколесить по округе в поисках осведомителя. Очень уж хотелось надрать ему уши, давая выход своему раздражению.

* * *

Между тем Генри находился совсем рядом. Его маленькое сердце отчаянно билось в грудной клетке, словно птичка, стремящаяся на свободу. Мальчик тоже страстно желал перенестись куда-нибудь за тридевять земель. Если бы не обещанные русским деньги, он бы давно покинул пределы города. Но без денег далеко не убежишь, это Генри знал на собственном опыте.

Он представления не имел о том, как его обнаружили, но его обнаружили. Преследователей было двое: оба здоровенные, с темно-коричневыми мускулистыми торсами, обтянутыми яркими майками, один бритый наголо, второй просто коротко стриженный. Скорее всего кто-то сообщил им по телефону, что Генри крутится возле кинотеатра. Это мог быть кто угодно – дружок, стрельнувший у Генри сигарету, продавец лепешек, ласково потрепавший его по голове, одна из шлюх, трясшая сиськами у входа в стрип-бар, попрошайка возле перехода. Теперь это не имело значения.

Важной казалась лишь собственная жизнь.

Спасая ее, Генри четырежды пересек запруженную дорогу, протискиваясь между автомобилями или проползая под автобусами, после чего во весь дух припустился вдоль Масака-роуд. Он уж решил, что ему удалось оторваться от погони, когда бритоголовый в зеленой майке вырос у него на пути, расставив руки на манер крестьянина, ловящего поросенка. Его глаза, налитые кровью, едва не загипнотизировали Генри. Каким-то чудом он увернулся от мускулистой конечности и ринулся в обратном направлении. Но долго бегать после визита к генералу мальчик не мог. Резкая боль раздирала беднягу изнутри, а шорты его стали липкими от кровавых выделений. Постанывая от усталости, боли и страха, он свернул в узкий проулок и, оскальзываясь на зловонной слизи, забился в щель между мусорными баками.

На протяжении всего кросса в его кармане трижды начинал жужжать мобильник, подаренный русским. Чтобы не выдать себя звонком, Генри поспешил отключить телефон.

Он сидел на корточках, прижимаясь спиной к стене. Разбежавшиеся было крысы вернулись обратно, принюхиваясь к скрюченной фигурке мальчика. Но крыс он не боялся. Он боялся тех двоих, что шли за ним по пятам.

«Господи, пожалуйста, пусть они пройдут мимо», – взмолился Генри, совершенно не представляя себе, как должен выглядеть тот бог, к которому он обращался. Белокожий или темнолицый, бог почивал на облаках где-то в заоблачных высях и вряд ли слышал обращенный к нему призыв. И все же Генри не переставал молиться.

ГОСПОДИ, НУ ЧЕГО ТЕБЕ СТОИТ СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ ОНИ ПРОШЛИ МИМО? ПРОШУ ТЕБЯ! СПАСИ!

В тишине было слышно, как колотится собственное сердце. Рядом шуршали и попискивали крысы, а в отдалении раздавался неумолчный гул города. А больше ничего. Совсем ничего.

Затаив дыхание, Генри осторожно высунул голову из укрытия. Улица пролегала всего в десяти шагах от мусорных баков. Прохожие, идущие по ней, даже не смотрели в сторону проулка.

Быстро прошагала грациозная мулатка на шпильках, цокающих, как козьи копытца.

Прошел, шаркая кроссовками, небритый блондин с рюкзачком за спиной.

Медленно проплыл мимо знакомый желтый автомобиль.

Генри узнал его. Кажется, это был «Форд» русского, обладавшего такими маленькими губами, что при виде их всегда подмывало расхохотаться. Но не сегодня. Не этой ночью.

– Мистер, мистер!

Позабыв не только имя русского, но и всяческую осторожность, Генри выбежал из темного закутка на освещенную улицу и… налетел прямо на преследователя в красной майке.

– Привет, – сказал он, фальшиво улыбаясь. – Ты ведь не очень спешишь, правда? Нам нужно поговорить.

– Помо…

Крик о помощи застрял в горле Генри, прихлопнутый большой влажной пятерней. Краем глаза он увидел, что желтый «Форд» притормозил метрах в пятидесяти, заехав колесами на тротуар. Оттуда высунулась мужская голова. Генри был уверен, что это русский и что он смотрит прямо на него.

Он вцепился зубами в ладонь, она отдернулась, давая возможность крикнуть снова:

– Я здесь! Сюда, мистер!

Без видимого усилия, словно котенка, мужчина приподнял Генри и швырнул его в глубь проулка.

– Ах ты, засранец!

Бросок был так силен, что, прежде чем упасть на загаженный асфальт, мальчик успел сделать в воздухе несколько движений ногами, словно крутя педали воображаемого велосипеда. Едва коснувшись земли, он, не обращая внимания на ободранные локти и колени, устремился в противоположный конец переулка, неожиданно прегражденного фигурой здоровяка в зеленой майке.

– Куч-куч, – пропел он, что означало: «ку-ку».

В темноте он был черен, как сам мрак. Лишь зубы да белки глаз выдавали местонахождение головы мужчины. Она маячила так высоко, что Генри почувствовал себя ничтожной козявкой. Запустив руку под штанину, черный мужчина в зеленой майке достал оттуда большущий, размером чуть ли не с мачете, нож.

– Куч-куч, – пропел он снова, растягивая губы до ушей.

Оглянувшись на шорох, Генри увидел прямо за своей спиной второго преследователя, разворачивающего шуршащий пакет для покупок. Было совершенно непонятно, для чего понадобился этот дурацкий пакет здесь, в темном переулке, и от этого Генри сделалось еще страшнее.

– Не надо, – попросил он.

Таковы были его последние слова в финале короткой, бестолковой, заведомо проигрышной игры, именуемой человеческой жизнью.

* * *

Петраков не был трусом, но и героем тоже. Не менее трех минут ушло у него на то, чтобы собраться с духом и направиться к щели проулка, куда втолкнул Генри какой-то плечистый негр в красной майке.

«И зачем только я остановился?» – спрашивал он себя потом. Неоднократно спрашивал.

Ответа на этот вопрос не было. Может быть, сработала интуиция, а может быть, Петраков что-то заметил боковым зрением или услышал краем уха. Как бы то ни было, он затормозил, а потом выбрался из салона, чтобы оглядеться по сторонам.