Сёма-фымышут 8—4

Подумал, может, и мне закурить, потом бросить и показаться самому себе героем? Но – нет. Занятия физкультурой в школе и гимнастикой в спортивном обществе «Динамо», а затем, из-за «скачка» в росте (за лето вымахал на 10 сантиметров!), – волейболом, не позволяли экспериментировать со здоровьем. «Дыхалки» могло не хватить для сдачи норм ГТО и БГТО, на «юношеские» и «взрослые» спортивные разряды.

Лично мне были совершенно непонятны многие претензии к «обер-лейтенанту» нашей надсмотрщицы – воспитателя Анки.

Сёма и ходил, оказывается, тоже «неправильно». Громко шаркал, к примеру, подошвами ботинок по полу, как старик, а надо ведь было «выше поднимать ноги». Может, «Обер» и был стариком, только в обличии мальчишки?

«Обер – лейтенант» как-то не выдержал «дурацких» нотаций «классной дамы» и воспитателя, при её окрике замер в нелепой позе «замороженного», затем «отморозился», молча, ушёл от неё спиной вперёд. Тогда ещё не была известной знаменитая «лунная походка» Майкла Джексона. Сёма убрался от «доставучей воспиталки» примерно таким же, но корявым, карикатурным образом.

Позже, когда издалека он замечал нашу «классную» в коридоре общежития, в школе или на улице, приостанавливался, замирал и уходил именно таким «фертом». «Задом-наперёд». Случалось эта клоунада не часто. Но случалась.

– Не, я так сам будто залипаю, – пояснял он. – Включается обратка. Анка, блин, выталкивает меня из «Белой зёмы». А я не хочу выталкиваться. Мне здесь нравится.

Наша «классная» воспринимала эти и другие выходки Сёмы, как издевательство и неуважение. Но «Обер» упорно «включал обратку». Анка не могла его докричаться, типа, «а ну, вернись сейчас же!», «вернись, я сказала!». Сёма сматывался от «воспиталки» куда угодно: на улице – пытался затеряться среди сосен, в общежитии у него было излюбленное место «отсидки» – туалет, и даже не в своем комнатном блоке, в любом, ближнем по ходу.

В подземном переходе от общежития к школе, спрятался «обер» однажды от Анки в складском помещении. И был случайно заперт на ключ «завхозом». Освободили Сёму из «заключения» уже после глубокого «отбоя». Дежурный воспитатель, на его счастье не Анка, совершал обход и услышал, в общем-то, не очень настойчивый стук в складскую дверь. С обратной стороны. Воспитатель долго разыскивал «по всей школе» ключ от склада. Когда открыл дверь, сообразительный Сёма, серьезный и деловой, вышел с ведром в руках и шваброй. Пояснил, что хотел помочь в «помойке» полов в подземном переходе, но его случайно заперли.

Прокатило. Воспитатель, а это был мужчина, похвалил «трудягу», помог Сёме наполнить ведро тёплой водой, «организовал» половую тряпку. Так что «обер-лейтенант» в «охотку», как он сам признался, до полуночи надраивал кафельный пол в «подземке».

На другой день Анка пообещала Сёме «влепить строгача», объявить «строгий» выговор за «часовое» опоздание к «отбою», отчитала «помойщика», когда тот заявился в общежитие, сонный и уставший.

В этом случае, её можно было понять. Время позднее, первый час ночи. А у неё семья, муж. Не помню, были у Анки дети или нет? Ребята подскажут.

Утром в книге «дежурств» выявилась запись «ночного воспитателя», где он просил ученику такого-то класса объявить благодарность за «трудовой энтузиазм». Нашу «классную» это поставило в тупик. Она обошлась молчаливым недоумением.

Школа-интернат была устроена для детей примечательно. Среди сосен, высоченных, как мачты старинных кораблей, с зелёными парусами игольчатых крон, были выстроены три здания из белого кирпича: два общежития с надземным, застеклённым переходом, и учебный корпус, куда можно было прибежать из общежития по подземному тоннелю за пять минут, и успеть к первому уроку.

Образно выражаясь, белый тепловоз ФМШ и два вагона «общаг» на три года увозили школьников в увлекательную страну Познаний.

У «технарей» ещё был свой, славный, «прицепной», замечательный, уютный вагончик – КЮТ.

«Столовку» университета, совсем рядом, метрах в тридцати от школы, фэмышатам отдадут в девятом классе. Пока же наш любимый, «общепитский» «грибок», примечательная конструкция, напоминающая стеклянную летающую тарелку на бетонной ножке, произрастал по улице Ильича рядом с ДК «Академия», в получасе ходьбы от интерната.

На другой день после знакомства Сёма вновь прилип ко мне. Похоже, почувствовал терпеливого, молчаливого собеседника, на голову которого можно сваливать любую несусветную чушь, лить словесные помои. Одноклассник же не знал, что перед ним будущий «подлый собиратель историй». А собирателям нужно иметь особое терпение, уметь выслушивать и даже записывать для памяти в тетрадочку необычные выражения и сравнения, типа, «пень с ушами», «дрын с зенками», «рыжий веник». Позже, возможно, разберёмся, кого Сёма конкретно имел в виду из «технарей» нашего класса.

Серьёзно и ответственно подходили к самостоятельной жизни

Генке А-ву кто-то из наших придумал прозвище «Крокодил». Почему Крокодил? В восьмом классе для меня оставалось загадкой, которую разгадывать не пришлось. Кличка за Генкой укрепилась. Но я обращался к однокласснику по имени.

И – Сёма? Ну, какой он обер-лейтенант?! В лучшем случае, ефрейторик, солдатик-юниор с одной жёлтой лычкой на единственном, уцелевшем, чёрном, картонном погоне (другой сорван «неприятелем»! ), участник военизированной игры «Зарница» в пионерлагере. Хотя вряд ли «беспризорник» Сёма играл в подобные патриотические игры в своем «замшелом» ПГТ при «железном» руднике.

«Обер» как-то откровенно признался, что он – ошибка. Не ошибка природы, просто – ошибка. Заявил весело, без обидняков, что в «ФМШуху» попал тоже по ошибке. Попросил не задавать умных вопросов, обойтись без приколов и шуточек.

Вопросов к однокласснику поначалу не было, ни умных, ни глупых. Удрать от приставучки Сёмы в тот день я не торопился. Если человеку хочется выговориться, значит, наболело, значит, замучило одиночество. Пусть высказывается, перетерплю. Это была вынужденная тактичность в постижении новой обстановки, знакомства с новыми товарищами.

Как выясняется много позже, все мы, в той или иной степени, – ошибки. Но мы-то хоть пытались исправлять ошибки в самих себе в течение остальной жизни.

Прошлись с Сёмой после уроков на обед до «грибка» – нашей столовки. Тогда-то он как раз и выдвинул свою теорию цветных миров.

Мы почти подружились… Почти, потому что «Обер» оставался независимой, отчуждённой личностью от наших общих занятий, игрищ и забав. Он был рядом, но как бы существовал обособленно, вне нашего дружного классного (!) сообщества. Я даже не помню, в какой секции КЮТа Сёма занимался. По-моему, радиотехники. Ребята уточнят.

Надеюсь, в следующем переиздании «Сёмы-фымышута» дотошный Юрик Ажичаков и Андрей Чигрин, по школьному прозвищу – Карлсон, поправят неточности и дополнят наши истории занимательного детства.

«Занимательного», потому что заниматься мы успевали не только уроками, но и в упоении трудились в мастерских нашего любимого и неповторимого КЮТа. Некоторые ещё успевали кувыркаться в спорткомплексе НГУ в секции борьбы самбо, играть в школьном спортзале в баскетбол, волейбол, футбол, бегать зимой на коньках по льду стадиона, по лесу на лыжах до самого Обского моря.

В девятом классе «технари» собрали вокально-инструментальный ансамбль (ВИА). Тогда не принято было называться «группой», тем более, «рок». Ансамбль… «песни и пляски», как шутили некоторые конкуренты по музыке, злопыхатели из «Самоваров», ещё одного школьного ВИА. На самом деле, ансамбль конкурентов назывался «Савояры».

В десятом классе появилась возможность красиво ухаживать за девчонками, соседками по этажу. В девятом случилась у меня невероятная влюбленность в худенькую девочку из другого класса. Но романтические истории с девчонками закрутятся в 9-ом и 10-ом классах. Пока речь о восьмом.

Обо всём по порядку. Вернёмся к «обер-лейтенанту».

Учился Сёма в средней своей школе «так себе, ниже грязи», как он говорил. На «два с половиной и четыре… тройки в год».

– Удушист, – пояснил он.

– Удовлетворист? – шутливо уточнил я. – Уд – это же тройка. Неуд – двойка.

– Тогда неудист, – импровизировал «обер-лейтенант». – Нет. Удак!

Развивать вариации «двоечника» с «натянутыми» тройками мы дольше не стали.

Угрюмому Сёме представлялось «апупенной» фантастикой, что он попал в такую «потрясную» «Белую зёму», в такую «замудрую школу», где можно стать «настоящинским» учёным, в такой классный, чистенький городочек, «засаженным» жёлтыми спичками сосен, как патронами в обойму, с белыми ульями домиков,

– Общага с белым бельишком, – говорил он с мечтательным придыханием, будто сказка для него стала былью. – Теплота даж зимой. Сортир с умывалкой. Шик-блеск – тру-та-та!

Надо пояснить неловкое выражение «обер-лейтенанта» о городке «засаженным соснами, как патронами в обойму». Удивительно, строители Академ -городка настолько аккуратно соорудили, к примеру, наши «общаги» и школу в четыре этажа, поставили «впритык», вплотную к высоченным соснам. Казалось, здания аккуратно опустили сверху огромным вертолётом уже выстроенными, не затронув, не повредив ни одного дерева. При сильном желании, можно было из окна общежития запрыгнуть на ствол ближайшей сосны. Никто не пытался, но рассуждал о возможности.

Напомню, ещё один хулиганистый пацан – Валерка Колб, когда выходил из окна на подоконник покурить, ни раз говорил, что в случае, скажем, «общего шухера», пожара там, эвакуации или другой какой «катаклизмы», можно легко «сигануть» даже с четвёртого этажа на сосну. Эксперименты, к счастью, не проводились. Убился бы дурной тарзан к… В общем, покалечился бы точно.

Сёма был уверен, зануды – училки его «среднюхи» сделали жуткую «подлянку» академикам и сплавили его в далекий Новый Сибирск, в надежде, что хулигана «обломают», он поумнеет, исправится по всем предметам и никогда!.. никогда не вернется на малую родину. Останется приживалкой около большой и чистой науки.

По словам Обера, в его «чернушнике», в ПГТ (поселке городского типа) его прозвали «мудрак» (от слова всё же «мудрый»! ) и «затырок». Всё, что плохо лежало, Сёма тырил, воровал. И применял в дело.

– Зачем воровать-то? – спросил я.

– Валялось, – отмахнулся Сёма.

– В какое дело? – уточнил я, но воздержался от примитивных нотаций, что воровать, типа, нехорошо, плохо.

– В разное, – уклонился от прямого ответа Обер.

Он признался, как впервые, жутко нервничал, краснел, потел, когда в четвёртом классе «стырил» в школьной библиотеке потрёпанный журнальчик «Моделист – конструктор» (МК), сунул под рубашку и поясной ремень. Когда проходил мимо стойки-стола библиотекарши, милой, доброй старушки «бабы Зины», вообще чуть не «крякнул», в смысле, чуть в обморок не свалился. В глазах помутнело. В голове зашумело.

Странно. В своём посёлке Сёма тырил всё, что плохо лежало, стояло, в общем, – валялось. Тырил легко и непринуждённо, и не испытывал при этом никаких «угрызявок» – угрызений совести и треволнений.

Видимо, спереть общественное, школьное, увести из-под носа подслеповатой, добрющей «Зины» журнальчик показалось «обер-лейтенанту» верхом цинизма. Потому он нервничал и потел.

Но совершил этот подлый акт. Хотя можно было взять «МК» из библиотеки «под роспись», держать дома целую неделю или даже месяц, сдать обратно в целости и сохранности. Но, во-первых, отчим мог «скурить», пустить мягкие странички журнала на самокрутки. Во-вторых, на обложке красовался «потрясный» парусник, каравелла, на котором испанец Колумб открыл Америку. Парусник был выписан ярко и мастерски. С крестом на парусах, выгнутых, как пузыри, готовые вот-вот лопнуть от ужасающего ветра. С виду, неуклюжая, с выпуклыми, деревянными бортами, каравелла будто стремилась вырваться на свободу из брызг «бешеных» волн и «штормяги», продрать обложку острой пикой бушприта.

Сёма никогда «живьём» не видел ни моря, ни океана. У «богатеев», соседей по бараку, по чёрно-белому «телику» с «водяной линзой» не оценишь потрясающих красот и великолепия морских просторов, безумной мощи штормовых волн.