Узники Тауэра

Стены Мартиновой башни были чрезвычайно толсты; многие годы здесь находилось хранилище королевских бриллиантов и драгоценностей. С этой башней было связано предание о призраке. Но настоящим ее призраком стал Гарри Перси, проведший в ней шестнадцать лет, благодаря чему она получила название башни Вещего графа, а терраса, соединявшая его комнату с Кирпичной и Комендантской башнями, стала называться Прогулкой графа Нортумберленда.

Заточение подействовало на Перси удивительным образом: человек, который не мог благоразумно переносить счастье и благоденствие, выносил теперь все лишения и тяготы незаслуженного заключения с аристократической гордостью; а его жена, которая не могла жить с ним под одним кровом в дворцах, разделила с ним темницу Мартиновой башни, и их дети стали баловнями не только родителей, но и всех обитателей Тауэра.

Поскольку узник не мог внести наложенный на него громадный штраф, его поместья были переданы под опеку государственным чиновникам. «Мои земли преданы грабежу, – писал Перси друзьям, – мои дома разорены, мои процессы в судах запущены, мои долги не заплачены, служащие у меня арестованы… Я не вижу, чтобы оставлен был хотя бы пенни в пользу жены моей, моих детей или меня самого».

Графиня Нортумберленд бросилась к ногам короля, как это ежедневно делала леди Рэйли. Яков обнадежил ее, что не даст в обиду ее детей. Тогда Перси, полагая, что настало время просить короля об освобождении, написал ему соответствующее прошение. «Гм, – отвечал Яков, – надо подождать, пока мне заблагорассудится».

В ожидании этого часа Перси употреблял свое время с пользой. Свою темницу он заполнил книгами, глобусами, астрономическими приборами, ретортами и колбами и окружил себя учеными людьми. Одним из утешений в его долгом заточении были свидания с Рэйли, опытами которого Перси чрезвычайно интересовался. Впрочем, Перси, в отличие от Рэйли, был скорее кудесник и алхимик, нежели подлинный ученый, что и отразилось в его прозвище. С ним постоянно жил астроном Томас Гериот, который соорудил на Мартиновой башне солнечные часы и которому узник, несмотря на свои денежные затруднения, аккуратно выплачивал пенсию. Еще двое ученых – Уолтер Уорнер и Роберт Хьюз – были постоянными посетителями Мартиновой башни. Эта ученая троица получила известность под названием магов Вещего графа.

Все ходатайства Перси и его жены об освобождении были безрезультатными. Яков требовал, чтобы узник доказал, что Томас Перси ничего не говорил ему о заговоре. «Ваше величество, – с язвительной колкостью отвечал Перси, – вы великий ученый и должны знать, что невозможно доказать отрицательную истину».

Затем в его жизни последовала перемена, которую он не ждал и не желал. Его дети выросли и влюбились в представителей тех фамилий, родство с которыми Перси считал оскорбительным для себя. Элджернон боготворил леди Анну Сесил, внучку государственного секретаря.

– Кровь Перси ни за что не смешается с кровью Сесила, даже если их влить в один сосуд! – в гневе восклицал сэр Гарри. Однако Элджернон пошел наперекор его воле и женился на леди Анне без отцовского благословения.

Любовь Люси еще больше оскорбляла род Перси. Эта девушка удивительной красоты, вдохновлявшая многих поэтов, влюбилась в королевского фаворита, безродного Джеймса Гея, впоследствии графа Карлейля. Вещий граф бесился от отчаяния и бессилия. Что общего у его дочери с этим выскочкой? Думая, что причина сватовства фаворита заключается в его деньгах, Перси передал Гею, что не даст за дочерью и пенни. Но Гей с этим письмом помчался к Люси, пламенно признался ей в любви, получил согласие, и они немедленно обвенчались. Король, присутствовавший на свадьбе, пообещал в виде свадебного подарка невесте выпустить ее отца из тюрьмы.

Но убедить Перси принять это помилование оказалось труднее, чем засадить его за решетку. Узник не хотел быть обязанным своей свободой ненавистному зятю, и когда ему зачитали приказ о помиловании, он гордо вернулся в Мартинову башню к своим книгам и магам. Теперь это было его единственное пристанище на земле. Жена его умерла, дети повыходили замуж и женились; здоровье Перси расстроилось, и он уже не искал для себя светской славы и почета. Его друг Гериот переписывался с Кеплером о предметах поважнее придворных интриг – о законах оптики, причинах радуги, солнечных пятнах, которые он заметил прежде Галилея, и об открытых им спутниках Юпитера. Астроном занимался также теорией чисел, которой и Вещий граф посвятил много времени. Ввиду таких занятий, какое дело было ему до соперничества Гея с Карром, а Карра с Бэкингемом?

Двери его темницы были открыты, но он не желал из нее выходить. Наместник Тауэра, играя на его тщеславии, объявил ему, что получил приказание салютовать при его выезде из пушек. Дети убеждали его ехать на воды в Бат, поправлять здоровье. Наконец он позволил посадить себя в карету и увезти под торжественные пушечные залпы. Но в жилах старика текла все та же буйная кровь юного Гарри Перси. Вместе со свободой к нему вернулся интерес к делам мира сего. Возвратясь в свой дом, он узнал, что новый фаворит короля, герцог Бэкингем, ездит по городу в карете, запряженной шестеркой лошадей. Шестериком! Кто это смел превзойти Перси в великолепии? С гримасой презрения он тут же приказал слугам не возить его по городу иначе как восьмериком.

Остаток жизни Вещий граф провел в обществе мистера Гериота, занимаясь коллекционированием научных рукописей и редкостей.

Настоящий заговор Арабеллы Стюарт

Молодая женщина, из-за которой столько блестящих аристократов было обвинено в измене, сама, наконец, попала в Тауэр по обвинению в оскорблении величества.

Леди Арабелла Стюарт дерзнула влюбиться и выйти замуж за своего возлюбленного без согласия короля. Такой поступок особы королевской крови подвергал ее ответственности перед законом, некогда искалечившим жизнь и ее бабке, леди Маргариты Дуглас, графини Леннокс.

В истории английского королевского дома вряд ли найдется эпизод более любопытный, чем трагикомическая повесть о любви Арабеллы Стюарт к ее внешне красивому, но душевно малопривлекательному родственнику Уильяму Сеймуру.

Оба влюбленных вели свое происхождение от Генриха VII. Как уже говорилось, леди Арабеллу многие прочили в королевы после кончины Елизаветы; и сама покойная королева, как уверяли, сказала однажды, глядя на малютку Арабеллу: «Придет время, когда этот ребенок займет мое место».

При восшествии на престол Якова I ей было двадцать восемь лет. Миловидная, изящная, веселая и остроумная, она оживляла скучноватую жизнь при дворе уродливого короля-заики и была кумиром общества. Как принцесса крови, она имела целый рой поклонников и претендентов на ее руку. Король польский, герцог Пармский, государи севера и юга искали союза с ней, и сам Генрих IV Бурбон мечтал о ее голубых глазах и роскошных прядях вьющихся волос. «Я бы охотно сделал предложение принцессе Арабелле, – сказал он однажды своему министру Сюлли, – если бы ее провозгласили наследницей престола».

Но суровые обычаи английского двора обрекли несчастную женщину на безбрачие. Кроме того, иностранные правительства видели в ней орудие своих политических интриг. Она была любимицей в Риме и Мадриде, где ее считали сторонницей католицизма и другом Испании. Это стремление врагов Англии принимать заботливое участие в судьбе леди Арабеллы стало главной причиной того неусыпного надзора, которым ее окружил Сесил, а после его падения – другие Говарды, герцог Суффолк и Нортгамптон. Истина заключалась в том, что сохранить свободу она могла, только оставаясь старой девой.

Когда ей исполнилось тридцать пять лет, король, более не придававший серьезного значения вопросу о ее браке, заметил ей, что теперь она может выходить за того, кто согласится ее взять. Она поймала двоюродного братца на слове и вскоре нашла своего Тристана в лице лорда Уильяма Сеймура. Этот двадцатитрехлетний юноша, холодный и расчетливый, был ближайшим, после Якова и Арабеллы, претендентом на английский трон.

Впоследствии Сеймур доказал свою способность на благородный порыв, если только это не было с его стороны хорошо рассчитанным шагом: он предложил себя в жертву палачу вместо Карла I, так что в этом случае жестокий и неблагодарный любовник Арабеллы Стюарт предстает в романтическом ореоле верного слуги короны. Но его роман с леди Арабеллой отнюдь не пробуждает симпатии к сэру Уильяму.

Может быть, причина его неблагородного обращения с ней крылась в том, что Сеймур прошел в детстве горькую школу несчастья, ожесточившую его. Род его постоянно находился в опале. Отец сэра Уильяма томился в Тауэре; брак бабки был официально признан незаконным. На протяжении последних ста лет почти все взрослые Сеймуры кончили жизнь под секирой палача. Во всем королевстве не было человека, который мог бы, подобно Уильяму Сеймуру, указать в церкви Святого Петра на большее количество могил своих безвременно почивших предков.

Надломленный ударами судьбы, отец сэра Уильяма умер, оставив его на попечение старика дяди, чье состояние было разорено огромными штрафами. К тому же Уильям был младшим сыном в семье и не мог надеяться получить когда-либо наследство. Между тем он жаждал роскоши и прочного положения в обществе. И вот, поразмыслив, он решил, что единственным средством к быстрому возвышению для него может быть только женитьба на царственной особе.

В 1610 году, во время пребывания королевского двора в Вудстоке, Сеймур находился в местной коллегии Святой Магдалины и имел возможность бродить в тенистых аллеях королевского парка наедине с леди Арабеллой; разница в возрасте служила им надежной защитой от любопытных взоров и нескромных намеков. Что нашла в нем Арабелла? Видимо, это был каприз или скорее внезапный порыв страсти стареющей женщины, ослепивший ее. Поэты все еще прославляли ее красоту, придворные восхищались ее остроумием, но с ней давно никто не говорил на языке любви. А Сеймур заговорил, да еще так пламенно! Однажды он пробрался к ней в комнату, бросился перед ней на колени и попросил ее руки. Арабелла взглянула на юношу большими голубыми глазами и молча обняла его.

О случившемся каким-то образом стало известно. По внушению Нортгамптона король тотчас распорядился арестовать фрейлин леди Арабеллы, а саму ее посадил под надзор. Однако она пока еще не совершила ничего противозаконного, и Яков призадумался о ее дальнейшей судьбе. Решив, что золотая клетка должна утешить несчастную птичку, он распорядился отослать ей ящик с серебряной посудой и назначил пенсион в тысячу шестьсот фунтов.

Однако леди Арабелла была не на шутку влюблена, и холодный металл не мог остудить ее страсти. Спустя неделю после ареста она вторично приняла Сеймура в своей комнате и поклялась ему в верности.

Новое свидание также не осталось тайной влюбленных, и Сеймур был вызван в королевский Совет для ответа по обвинению в оскорблении величества. Сеймур холодно и презрительно отвечал, что не хотел никого оскорблять, а желал только приобрести богатство и положение, но, если король требует, он тотчас откажется от всех обязательств перед леди Арабеллой.

Королю понравилась циничная откровенность сэра Уильяма, и дело было прекращено и забыто. Казалось, поуспокоилась и леди Арабелла. На все шутки о ее юном поклоннике она отвечала с веселым добродушием и с увлечением занялась придворными маскарадами. За такую покладистость Яков отпал ей на откуп на один год продажу вина и водки в Ирландии, что равнялось ста тысячам фунтов годового дохода.

Молодой лицемер тоже никому не докучал сердечными излияниями. Три-четыре месяца прошли вполне тихо. Но вот однажды Сеймур посвятил в свои планы Эдуарда Родни, своего сверстника, родственника и друга. Вдвоем они отправились в Гринвич, где отыскали некоего патера, который согласился тайно совершить обряд венчания. На другой день, 9 июля 1610 года, он действительно соединил Сеймура и леди Арабеллу священными узами, расторгнуть которые были уже не в силах ни король, ни его министры.

Этот поступок сочли непростительным преступлением. Яков пришел в страшный гнев. Все участники венчания были арестованы, за исключением Родни, которому удалось скрыться. Арабелла была помещена под надзор сэра Томаса Парри в доме на берегу Темзы, а Сеймур отправился туда же, куда и большинство его предков, – в Тауэр.

Новобрачные, разлученные в первые часы медового месяца, по-разному переносили сразивший их удар: Сеймур не находил себе места от злобы, а его жена всецело предалась горю от разлуки с любимым.

Главной заботой сэра Уильяма было достать денег для оплаты его недельных счетов пребывания в Тауэре. Ему выделили недурные комнаты в башне Святого Фомы и позволили обставить темницу по собственному вкусу. Поэтому в то время как Арабелла заливалась слезами, ее супруг ссорился с Ваадом из-за обоев, мебели и посуды. Наконец обои были наклеены, окна украшены шелковыми занавесями, шкафы заполнены книгами в роскошных переплетах. Но, к удивлению Ваада, который занимался меблировкой помещения, у принца с тысячью прихотей не нашлось и пенса для уплаты по счетам. Тогда Сеймур перевез из дома жены все то, чего не мог купить, и водворился в башне Святого Фомы с неменьшим комфортом, чем у себя дома.

В глазах леди Арабеллы роскошь и удобства, напротив, потеряли всякую цену. Она располагала относительной свободой: ей прислуживали собственные слуги, она могла гулять в саду, пользоваться книгами и письменными принадлежностями. Но мысленно она жила в комнате супруга, и ее воображение рисовало его изнывающим от любви к ней. Она писала Сеймуру нежные письма, на которые он не отвечал ни слова. Но леди Арабелла не отчаивалась; ей довольно было и ее любви. Когда он заболел, она написала ему: «Если это простуда, то я готова приписать ее тайному сочувствию между нами, потому что у меня самой в то же время болела щека. Ради Бога, не предавайся слишком горю и не расстраивай своего здоровья… В каком бы положении ты ни находился, меня утешает мысль, что ты мой… Как видишь, когда я тревожусь, я докучаю тебе своими нежностями, тогда как ты не писал ни словечка о том, что поделываешь. Впрочем, пиши когда вздумается. Будь здоров, а я счастлива уже тем, что я твоя верная, любящая жена».

У Сеймура не было времени, чтобы предаваться таким нежностям. Он заботился о себе и своих удобствах и писал только к лордам Совета, прося восстановить его в милости у короля.

Между тем минули зима, весна и лето. Арабелла стосковалась по мужу и однажды без разрешения села в лодку, спустилась по реке и побеседовала с узником через окно его жилища, выходящее на пристань. Об этой поездке донесли в Уайтхолл, и король распорядился отделить свою романтическую родственницу от ее супруга двенадцатью графствами, отправив ее на север, в Дургам. С этого часа любовь вступила в борьбу с властью. Возник настоящий заговор Арабеллы Стюарт, состоявший в том, что жена дерзнула воссоединиться со своим мужем.

В начале июня 1611 года вице-адмирал Уильям Монсон, отправлявшийся по своим делам в Биллингсгэт, узнал от своих гребцов, что в предыдущую ночь какой-то человек в черном платье и черном парике вышел из Тауэра и сел в поджидавшую его у пристани лодку. У сообразительного вице-адмирала сразу мелькнула мысль: неужели Сеймур сбежал? Он стал собирать сведения и скоро узнал, что сыщики искали на Темзе молодого джентльмена и даму средних лет и что одно французское судно, стоявшее на якоре в Лей-Роде, приняло на борт какую-то странную компанию и на рассвете вышло по направлению к Кале.

Уверенный в том, что напал на след беглецов, Монсон решил воспользоваться благоприятным случаем к возвышению и самому захватить леди Арабеллу и Сеймура. Старый моряк, хорошо знакомый с течениями в Ла-Манше, сообразил, что французское судно достигнет Кале не ранее вечера. Он тотчас отправился в Гринвич и потребовал в свое распоряжение военный корабль. Ввиду его высокого положения во флоте ему не отказали, так что спустя каких-нибудь два-три часа после беседы с гребцами Монсон уже начал погоню за таинственными беглецами.

Арабелла задумала и привела свой план в исполнение с замечательным терпением и искусством, и не ее вина, что он удался только наполовину. Она могла утешаться по крайней мере тем, что ее возлюбленный супруг получил свободу. Ее саму, увы, ждал Тауэр.

Перед отъездом из Лондона в Дургам она в последний раз обратилась к лордам Совета с прошением, в котором писала, что, выйдя замуж, она всего лишь воспользовалась правом, предоставленным каждой женщине, и просила или освободить ее с мужем, или вынести законное судебное решение по их делу. «Если же, милорды, – писала она, – вы не можете или не желаете своей властью доставить мне законное удовлетворение, то, умоляю вас, по крайней мере, будьте моими заступниками перед его величеством и просите, чтобы мне не было отказано в правосудии, оказывать которое всем, не исключая и лиц его крови, король обязался присягой». Просьба ее осталась без внимания.

Дальнее путешествие тяжело отразилось на ее здоровье; по пути она трижды падала в обморок, и епископ Дургамский, сопровождавший ее, согласился дать ей отдых. Для леди Арабеллы наняли домик в восточном Барнете, и здесь, на свежем воздухе, она ожила, но эта перемена в состоянии ее здоровья оставалась известной только ее горничной и верному слуге Кромптону. Епископ уехал дальше на север, чтобы подготовить для нее помещение, и она осталась в Барнете под присмотром придворного врача Джеймса Крофта.

Тогда-то в голове леди Арабеллы и созрел план двойного побега: своего – из Барнета и Сеймура – из Тауэра. Кромптон добыл мужскую одежду, лошадей и французского шкипера, месье Корвэ, который согласился доставить беглецов во Францию. Деньги для осуществления этого предприятия – ни много ни мало двадцать тысяч фунтов – дала тетка Арабеллы, леди Мэри, графиня Шрюсбери.

Молодой Родни с жаром принял участие в заговоре. На его долю выпало обеспечить побег Сеймура. Чтобы ввести в заблуждение сыщиков, было заказано два костюма, совершенно одинаковых, от пряжек на башмаках до пера на шляпе (Родни был одного роста с Сеймуром), а для узника были припасены дополнительно одеяние кучера и черный парик.

Арабелла выпросила себе еще месяц на поправку здоровья. Стоял май, и день побега был назначен на 3 июня. К несчастью, это был понедельник.

В назначенный день, в четыре часа пополудни, Арабелла надела мужской плащ и шляпу, натянула ботфорты, привесила шпагу и, захватив свои драгоценности, покинула дом в сопровождении горничной и кавалера свиты. После получасовой ходьбы она добралась до уединенной гостиницы, где ее ожидал Кромптон с оседланными лошадьми. Кавалькада поспешила в Блэквел, куда должен был прибыть Сеймур.

Однако в шесть часов вечера его все еще не было. На реке стояли нанятые лодки с багажом, и все было готово к отплытию, но Арабелла и слышать не хотела об отъезде без мужа. Ожидание отняло еще час драгоценного времени; часы пробили семь, и гребцы начали выказывать нетерпение.

В восемь часов лодочники решительно объявили, что нужно или отправляться тотчас, или отложить отплытие до рассвета. Поскольку Сеймура все не было, Арабелла со слезами села в лодку и отчалила от блэквелской пристани.

Солнце закатилось сразу после ее отъезда; в темноте ее лодка несколько раз натыкалась на другие суда, пока, наконец, не отыскалась шхуна месье Корвэ. Дул встречный ветер, море было неспокойно, путешествие обещало быть трудным, и, тем не менее, Арабелла не спешила с отплытием, все еще надеясь подобрать мужа с какой-нибудь проходившей мимо барки. Она была уверена, что его побег удался и только случайность задержала Сеймура в пути.

Еще несколько часов было потеряно, прежде чем судно, наконец, вышло в море. Эта задержка и позволила Монсону настичь беглянку. Вице-адмирал вел погоню на быстроходном «Приключении». Незадолго перед закатом на фрегате заметили судно месье Корвэ. Французский берег был недалек, и шкипер устремился к нему на всех парусах, но после тринадцати предупредительных выстрелов с фрегата спустил флаг и сдался.

Совместный побег не удался по вине Сеймура.

Получив от Родни черный парик и платье, узник прикинулся больным и несколько дней не покидал своей комнаты. Ваад ни о чем не подозревал и даже впоследствии больше всего сердился на то, что Сеймур лишил его наживы, заблаговременно вывезя из своего жилища всю серебряную посуду.