Фабрикант

– А как скрылись?

– Понял, что по головке не погладят и ушёл, когда наряд в начале улицы увидел. Смалодушничал. Готов понести наказание, – Михаил смиренно опустил голову, словно нерадивый ученик перед строгим учителем.

– Следуйте за мной, – коротко сказал Дзержинский.

Он поднялся на третий этаж, Дятлов следовал за ним, ругая себя – надо же так попасться. Не пил сколько лет, а тут попробовал снова, идиот. Мало того, что еле очухался, так ещё и отвечать теперь. Два раза в жизни вино пробовал, и оба раза в переплёт попадал. Другой всю жизнь пьёт и ничего. За что ему такое невезение? Они вошли в комнату, когда-то служившую классом. Парты были сдвинуты и завалены бумагами. На некоторых стояли печатные машинки. К стене была прикреплена карта Петрограда с условными пометками. У самого окна стоял невесть откуда взявшийся шикарный рабочий стол, такие стоят у управляющих банков или директоров крупных заводов. На столе, кроме письменных приборов, ничего не было, ни единой бумаги. В углу высился солидный несгораемый шкаф, тоже явно не отсюда.

Дзержинский сел за этот стол, Дятлову указал на стул, напротив. Несколько минут сидел молча, равнодушно глядя на Михаила. Взгляд спокойный, но проникал в самую душу, посетитель неуютно ёрзал на своём месте, хозяин же был недвижим, словно каменная статуя. Дверь кабинета приоткрылась и внутрь, блеснув стёклами пенсне, заглянул незнакомый Михаилу господин. Любопытный, увидев из-за двери Дзержинского, по-хозяйски вошёл внутрь и направился к нему:

– Феликс, дорогой! Дай обниму. Давненько же не встречались!

Посетитель был похож на кота – упитанный и вальяжный, с пушистыми усами на круглом лоснящемся лице и полуприкрытыми хитрыми глазами. Одет он был хорошо, словно преуспевающий юрист или чиновник высокого ранга при царском режиме. Он как-то плавно, словно крадучись, прошёл мимо Дятлова к хозяину кабинета. Михаила обдало свежей коньячной волной. «Это что ещё за деятель?», – подумал он.

– Мечислав, здравствуй. Освободился уже?

Сухой высокий Дзержинский с искренним чувством приобнял круглого невысокого посетителя, затем долго жал ему руку. Посетитель жизнерадостно улыбался.

– Вот, знакомьтесь – товарищ Козловский. Мечислав Юльевич, – сказал Михаилу Феликс Эдмундович. – Мы с ним в Литве и Польше начинали. Из Петропавловки освободили сегодня. Мечислав, думаю, будет следственный комитет возглавлять. Расследовать преступления Временного правительства, которые, я уверен, были многочисленны и чудовищны.

– Какая ирония, – промурлыкал вошедший. – Правительство Керенского меня арестовало, а теперь я должен расследовать их художества. Феликс, любезный, я найду. Можешь во мне не сомневаться. Они мне такого насочиняли – и шпионаж, и отмывание немецких денег! Ну ничего! Пусть все узнают, что у них за душой.

– В твоём случае, если говорить честно, дыма без огня не было. Другое дело, что и доказательств никаких, но обывателя громкими формулировками с толку сбить можно, – сказал Дзержинский, взглянув на оживившегося гостя.

– Это дело прошлое, – парировал Козловский. – Мы все общее дело делали. Жизнь показала, что не зря, а победителей не судят. Теперь мои похождения никому не интересны, не то что художества министров. Вот об этом людям узнать любопытно. Объясним гражданам, из-за кого они так плохо живут.

– Главное ищи что-то правдоподобное, но такое, чтобы вызвать к ним отвращение и ненависть. Упирай на их роскошную жизнь посреди всеобщего бедственного положения. Но и слишком не фантазируй, а то не поверят, – Феликс Эдмундович в задумчивости поглаживал клиновидную бородку.

– Почему бы их просто не повесить? – подал голос в наступившей тишине Дятлов. – А преступления задним числом любые можно будет приписать – никто ничего не проверит уже.

В бывшем классе повисло молчание. Присутствующие вдруг посмотрели на Михаила, будто только вспомнили о его существовании. Козловский, которому обрадованный встречей хозяин Дятлова так и не представил, силился понять – кто это вообще? Дзержинский же откинулся на спинку стула, закурил и с наслаждением выдохнул дым папиросы в потолок. Побарабанил пальцами по столу, что-то обдумывая.

– Хорошее предложение. Простое и надёжное, – наконец сказал он. – Что, и рука у тебя не дрогнет?

– Нет, – просто и убеждённо ответил Михаил.

– Прекрасно! – Феликс Эдмундович улыбнулся. – Какие-то личные счёты с кем-то из арестованных?

– Нет, – невозмутимо соврал Дятлов, пожав плечами, – Просто для пролетарской революции так лучше.

– Прекрасно! – повторил Дзержинский. – И совесть не замучает, что столько душ в расход пустил?

– Нет, – Михаил упрямо твердил своё, нисколько не колеблясь.

– Похвальная сознательность, – хозяин кабинета встал и отошёл к окну. Он долго стоял у окна, разглядывая суету во дворе, затем выпустил очередной клуб дыма, повернулся к Дятлову и неожиданно эмоционально продолжил, – Прав ты, Миша. Прав. Только делать этого нельзя.

– Почему? – спросил Козловский, до этого наблюдавший за беседой внешне безучастно, но взгляд его был холодно-внимателен, не упускал ни одной детали.

– Во-первых, вы, видимо, забыли, что прежнее правительство отменило смертную казнь, кроме как на фронте? – вопрос был неожиданным.

– И что с того? – не сговариваясь, в один голос спросили оба посетителя.

– Вы правы, это препятствие не главное, – Дзержинский погасил окурок в пепельнице. – Для людей, принявших в своё время такой закон, мы можем сделать исключение и отправить их на эшафот. Только вот сегодня утром в Смольный пришли телеграммы от правительств государств-союзников в этой проклятой войне. Они обещают прервать всяческие сношения с Россией, если арестованных министров казнят. Наше лишь вчера появившееся государство окажется в кольце врагов. Недели не пройдёт, как в Петрограде будут иностранные армии. Тогда уже на эшафот отправимся мы.

Дятлов и Козловский примолкли, первый мрачно, второй задумчиво. Феликс Эдмундович поднялся со своего места и присел на край стола перед гостями.

– Ты, Мечислав, про министров расследуй. Ищи тщательно, чтобы было чем оправдать их заключение в крепость, а то и применение более сурового наказания. Отнесись к этому серьёзно. Кстати, познакомься. Это товарищ Дятлов. Занимался агитационной работой на фронтах и в петроградском гарнизоне. А вчера на радостях ограбил винную лавку. Хотел было ему устроить разнос, но тут ты появился и сбил меня.

Козловский приподнялся со своего стула, промурлыкал что-то вроде: «Очень рад», и обдал Дятлова густой волной винных паров. Взгляд его стал не таким настороженным. «Ишь, думает, что нашёл родную душу – от меня самого поди амбре не лучше», – подумал Михаил, отвечая крепким рукопожатием.

– От посланного для наведения порядка патруля он скрылся – опыт подпольной работы большой, никуда не денешь, – продолжил между тем Дзержинский. – Ты, Михаил, будешь осуществлять в Петропавловской крепости негласный надзор за бывшими министрами. Любому понятно, что они будут центром притяжения для всякой контрреволюционной сволочи. Вот и отслеживай – кто, зачем ходит. Арестованные не должны получить никакого вреда. Пока не должны. Свидания с родными, посещение медиками Красного Креста – всё это обеспечить. Необходимо немного смягчить режим заключения. Позволь им какие-то мелочи, недоступные обычно для арестантов. Как ситуация будет развиваться дальше – увидим, а сейчас министры должны содержаться в относительно сносных условиях и безопасности. Вот твоя задача, товарищ Дятлов. Отвечаешь головой. Министры – не только маяк для недовольных, но и наш козырь. Пусть мы пока не знаем, как его можно использовать, но всякое может случиться. А уж списать их в расход за ненадобностью успеем всегда, дело секундное. Будь всегда готов исполнить и такой приказ! Ловкости и решительности для такой работы, как я вижу, у тебя хватит.

Михаил кивнул, сделав максимально серьёзное лицо. Он не мог поверить своей удаче. Судьба сама отдала ему в руки того, кто мог похоронить его мечты о счастливой жизни в новом мире. Уж Дятлов-то за ним проследит, можете не сомневаться. Ни один шаг не останется незамеченным, каждый будет истолкован верно! А приказа на уничтожение Михаил будет ждать, как подарка и исполнит лично, с радостью. Только в последнюю секунду шепнёт на ухо своему врагу, кто он и за что казнит, чтобы увидеть в его глазах предсмертное отчаяние и запомнить навсегда. Словно вдалеке звучал голос Дзержинского: «Посещение пленных только по разрешениям, выданным товарищем Козловским. О гостях, не имеющих пропуска, немедля сообщать, устанавливая их личность». Михаил машинально кивал, но мысли были далеко – то ли в счастливом будущем, то ли в серых казематах рядом с беспомощным противником. Мечислав Юльевич заметил, что Дятлов продолжает соглашаться с собеседником бессмысленными кивками, хотя тот уже отошёл и рассуждает о чём-то постороннем, и легонько толкнул его носком ноги. Видя, что тот очнулся и оглядывается, еле заметно подмигнул.

– И ещё один момент, – сказал Феликс Эдмундович строго взглянул на собеседников бесстрастными холодными глазами, – Случаи пьянства и мародёрства хлещут через край. Нужно решительно искоренять. Мы взяли власть, но удержать её будет сложнее. Думаю, что скоро партия поймёт – с врагами революции, преступниками, саботажниками нужно бороться беспощадно, иначе настанет анархия. Мягкотелости нам не простят. Быстро восстановить порядок – задача не менее важная, чем закончить империалистическую войну.

– Понимаю, товарищ Дзержинский. Буду лично …– начал было Дятлов.

– Вот и сделайте так, чтобы вчерашняя ваша выходка была последней, – перебил его хозяин кабинета.

– Феликс, дорогой… – попытался что-то сказать Козловский.

– Мечислав, от тебя коньяком несёт на весь Смольный, – голос Дзержинского звенел сталью. – Понимаю, вы рады. Вчера был великий день, но ещё раз повторится подобное – не посмотрю ни на заслуги, ни на дружбу. Вы должны быть примером, олицетворением революции – помните об этом! Идите работать. Документы вам сейчас выправят.

Мечислав и Михаил вышли в коридор.

– Давай без церемоний, на ты, – предложил Козловский Дятлову.

– Давай, – согласился тот. – Я сегодня из крепости освободился, куда тебя наблюдать Феликс направил. С начала июля там отдыхал. У меня коньяк имеется. Чудеснейший. Пойдём, отметим.

– Дзержинский же запретил, – удивился Дятлов.

– Да ну его! Феликс очень правильный, но скучный. Железный какой-то. На уме только революция, борьба одна. Я вчера ещё арестантом был, вшей кормил. А сегодня я – власть. Вся жизнь – такие качели. Нужно наслаждаться ею, когда ты наверху. А так глядишь – завтра опять внизу или, что ещё хуже – нет тебя. А ты и не пожил. Пойдём! Всё ж нам работать вместе.

– Не могу. Еле живой, всю ночь с матросами пил. Лавку мы разграбили – вина выпили без счёту. Только отпустило. Боюсь начну опять и точно помру, – Дятлов решил подыграть скользкому господину. Не нравился он ему, но ссориться с другом Дзержинского не хотелось.

– Н-да, видел, как тебе в кабинете поплохело. Сидел кивал не пойми чему, – Козловский рассмеялся. – Прав Феликс – наша революция победила, глупо в первый же день допиться до смерти. Постараюсь поберечься! Ты заходи, Миша. Всегда рад буду.

Новые знакомые пожали друг другу руки, улыбаясь, но искренности в их прощании не было. Принесли свежеотпечатанный документ, подтверждающий полномочия Дятлова. Как во сне Михаил взял его в руки, вышел на улицу. До Петропавловской крепости путь был неблизкий, но он даже не заметил, как дошёл. Мысли роились в голове, не давая улечься радостному предчувствию. Всё повернулось так, как он и мечтать не мог. Судьба наградила его за терпение. Теперь тюремный каземат – не спасение, а западня, которую он контролирует. С сегодняшнего дня он будет знать о каждом вздохе того, кто ему нужен, видеть каждый его шаг. И ждать. Ждать, когда выпадет ещё один шанс, который поставит точку. А ждать он умеет. Дятлов не пошёл в крепость сразу, а спустился на мёрзлый берег Невы. Присел на корточки и зачерпнул в горсть ледяную воду. Она просочилась сквозь пальцы, Михаил лишь усмехнулся. «Ничего. Теперь не уйдёшь», – злорадно думал он. Даже ледяной ветер стих и больше не пытался выдуть из него душу с остатками тепла, словно отдал дань упорству этого человека.

Дятлов смотрел на свинец воды, Зимний дворец и колонны на другом берегу, а сам невольно вспомнил первую встречу с тем, за кем так упорно охотился. Разве мог он тогда предположить, что его судьба будет зависеть от этого человека, который даже не представляет своей власти над ним? Что одно его неосторожное слово будет способно раздавить Михаила, словно муху? Впрочем, почти тридцать лет назад как раз и мог. Тогда Коновалов был наследником богатейшей купеческой семьи Костромской губернии, а Дятлов безвестным пареньком из рабочей среды, каких вокруг были тысячи. Мелькнули, как миг, сплошной вереницей годы и всё перевернулось с ног на голову. Теперь главный он – бывший пролетарий, а известный всей стране фабрикант – бесправный арестант. У Дятлова, в отличие от его визави, хватит ума и ловкости не упустить, то что дала ему фортуна. Михаил улыбнулся и пошёл в крепость.

Костромская губерния, апрель 1889 года.

В селе Вичуга[8 - Сейчас посёлок Старая Вичуга Ивановской области] было тихо, хотя час был не совсем поздний. Местный люд потихоньку готовился войти в привычную рабочую колею – большинство на фабрику делать ткань, остальные на поля растить урожай. На тёмных улицах не было праздношатающихся, и деревенская тишина изредка прерывалась лишь коротким спором дворовых псов. Звёзды и луна спрятались за облаками, и тьма расползлась по округе так густо, что казалось её можно потрогать. Исполинская громада фабрики в центре села – непривычно тёмная и тихая – возвышалась только что уснувшим вулканом, исторгнувшим во все стороны угольки крестьянских изб, едва тлеющие тусклым светом в оконцах. Этот мерцающий свет отгонял темноту за углы, где было совсем непроглядно.

Торговая лавка недалеко около базарной площади тоже закрылась. Рядом стоял дом лавочника, в окно которого постучал поздний прохожий, неожиданно вынырнувший прямо из тьмы. За забором гневным лаем зашёлся пёс, показывая хозяину, что не зря тот его кормит. Лавочник открыл дверь и, прищуриваясь, старался разглядеть позднего визитёра:

– Кого там принесло?