Ты – моя причина жить…

– Если мне удастся взять себя в руки, я доиграю эту вещь до конца. Думаю, ты поймешь, о чем я.

Он закрыл глаза. Легким движением опустил пальцы на клавиши, синтезатор предупреждающе и торжественно объявил о своей готовности к игре. Дима глубоко вздохнул и начал.

С первых нот я понял, что эта баллада трагична. В ней скрывалось что-то, что позволяло фантазии доигрывать несказанное. Рождая музыку легкими прикосновениями к клавишам, Дима всего лишь приоткрывал дверцу, а всю историю я увидел уже сам: ничего не потребовалось мне объяснять. Музыка приведет тебя туда, куда хочешь ты. Она расскажет каждому свою историю, но для каждого эта история будет своя.

И я совершенно не ожидал, что Дима запоет.

Он вступил где-то в середине мелодии.

– I’m Gonna Choose Darkness… – начал Дима.

Ощущения, которые я испытал в этот момент, невозможно было описать словами. Мне показалось, что мои ноги обрели чувствительность, потому что мое тело било мощнейшим разрядом тока. Меня трясло так, словно я вишу на носу тонущего «Титаника» и вот-вот погружусь в ледяную воду и эти обещанные Джеком тысячи иголок вопьются в мое тело. Мне хотелось встать и убежать, но я был прочно зажат между дверью и стеной, Дима как будто предвидел мой побег и предостерег его.

Когда последняя нота затихла, он открыл глаза. В них стояли слезы.

– Это очень мощная песня, Вася. Текст невероятной красоты, – сказал он. – Это лишь тот фрагмент, что я успел запомнить. Напиши остальное, давай сделаем песню. Я умею играть, пою. Но не могу излагать свои мысли так глубоко и образно, как это удается тебе. Это твой талант. Давай объединимся. Давай сделаем это.

Внутри я давно согласно кричал. Конечно, я этого хотел и давно мечтал! Но Диме сказал обратное:

– Дима, но это твоя мечта. Не моя. Все, что нужно мне, у меня есть, – сказал я.

– Неправда. – Наверное, я уже покраснел, раз Дима догался, что я вру.

Я знаю, почему сопротивляюсь. Потому что писать песни – это не мое. То, что у меня получилось – случилось само собой. Я не был уверен в том, что у меня получится специально сесть и написать песню. А Дима… его путь не должен зависеть от меня и моих «наплывов».

– Вася, ты думаешь, что у тебя не получится? Отлично. Пусть! Но мы хотя бы попробуем. Мы поймем, что не получилось, и все, забудем об этом. Но мы должны попробовать. Я перестал играть, писать, потому что был уверен, что никто никогда меня в этом не поддержит. А если это не так? А если это не так, Вася? А если мы должны были встретиться именно для того, чтобы писать музыку вместе?

Я сомневался. Меня раздирали противоречия. Я боялся не того, что не получится, я боялся дать надежду себе и Диме и в конце концов понять, что обе надежды рухнут из-за меня. Я боялся подставить Диму, боялся подвести себя.

– Мы никому и ничем не обязаны, Вася, – продолжал Дима, – мы сделаем это только для нас двоих. Чего ты боишься?

Мне было сложно признаться Диме. Может быть, потому, что он сам ничего о себе не рассказывал? Для меня было верхом откровения тот факт, что он играет на пианино и поет, что учился в консерватории! Но я все-таки сказал ему:

– Я боюсь, что никогда и ничего не напишу больше. Эти две песни, которые есть в блокноте, вернее, зарисовки к песням, штрихи, они пришли сами по себе. Я не прикладывал никаких усилий, ни о чем не думал, не придумывал слова. Все получилось само по себе. Чтобы заниматься чем-то всерьез, нужно быть уверенным в своих силах, а я в себе не уверен. Я не уверен, что напишу хоть что-то еще.

– Давай попробуем прямо сейчас? – сказал Дима.

– Попробуем что?

– Что было до того, как ты начал записывать в блокнот все, что пришло тебе в голову. Еще тогда, в самый первый раз.

– Правил перевод.

– Какой перевод?

– С английского.

– Вася, не прикидывайся дураком. Что было в статье?

– История про Алишу Бэнкс.

– Значит, ты прочитал историю и тебя это вдохновило, так?

– Наверное. Я не знаю, Дима. Но даже если это и так, ты видел, что у меня получилось? Это не песня. Это всего лишь текст. Ее надо спеть так, чтобы она была приятна для слуха. Что в ней припев? Что куплет?

– То, как петь песню, – дело продюсера. Это не твой вопрос, если, конечно, у тебя нет предложений.

– Что ты предлагаешь?

– Давай придумаем историю, которая тебя взволнует? – Дима явно загорелся идеей создания песни.

– Давай. Придумай! – сказал Вася.

– Хорошо…

Дима встал и стал ходить по своей комнате взад-вперед. Меня это почему-то развеселило. Пока он придумывал, я съездил в свою комнату за блокнотом и ручкой и вернулся к Диме. Он все так же продолжал мерить комнату шагами.

– Так, – наконец сказал он.

Я тут же взялся за ручку. А вдруг?

– Чем должна кончиться твоя история? – спросил он внезапно.

– Что? Но я не знаю, чем закончится эта история, – ответил я и понял, что соврал.

Я знал, чем кончится эта история. Знал.

…За окном уже полночь. Я замечаю это не только потому, что Дима играет на пианино практически в темноте, но еще и потому, что мое сердце покалывает – я забыл выпить вечерние таблетки. Покинув Диму, я отправляюсь на кухню, не зажигая свет набираю горсть таблеток из разных баночек, наливаю в стакан воды (опять злоупотребляю! Ведь надо с разными жидкостями пить!) и, проглотив все, замираю.

Развязка пришла.

Блокнот на коленях, ручка в руке. Я пишу.

Я стою на крыше дома. Я пью тяжелое виски безо льда. Однозначно, Роберто бы сделал шаг. Но я не Роберто. Я делаю глоток, горло обожжено, но разум холоден. Мои руки замерзли. Я чувствую, как мое сердце проткнуто спицами, и я не знаю – операция это или удар убийцы. Такое чувство, будто снег падает прямо на сердце, покрывая его подтаявшими кусочками льда. Куранты бьют ровно полночь. Я должен сделать выбор. У меня всего двенадцать секунд.

– Дима! Дима! Я знаю, чем все закончится! – радостно мчусь на своей коляске в комнату.

* * *

Мелодия, исполненная моим мычанием в телефон, трансформировалась в музыку очень быстро. Диме не нужно было объяснять, что у меня нет музыкального образования и я не могу понять, как и что нужно укладывать в мелодию, он делал все сам.

В воскресенье вечером он позвал меня в свою комнату, чтобы показать то, что получилось. Свою бывшую комнату я не узнал. Там царил настоящий творческий хаос: по всему полу были разбросаны исписанные листы, расчерченные линиями и закорючками, некоторые были смяты в порыве творческого полета и валялись кучками под столом, возле тумбы, но большая часть, конечно же, под х-образной подставкой под синтезатор. Незастеленная кровать стала пристанищем одежды, на кресле валялись какие-то книги и листы, листы, листы.

Ничуть не смущаясь, ногами Дима расчистил дорогу, чтобы я мог проехать, и помог мне подкатиться к синтезатору. Усевшись на место импресарио, он потер руки и возбужденно спросил:

– Ты готов?!

Я кивнул. Меня сжирали страх и нетерпение. Я хотел услышать, что получилось из того, что казалось мне пустой тратой времени. Всю ночь и весь день из Диминой комнаты доносились лишь отрывки музыки, я не слышал целого полотна, но не вмешивался в деятельность творца, искренне надеясь, что он закончит сегодня, а не засядет перед синтезатором на недели.