Транзит

– Сверх стоимости оружия и всех расходов на ту историю с шхуной, он выдал пять тысяч нижегородских рублей. Плюс обещал покрыть все расходы на дорогу до места. А в Аниве, заплатил бы ещё пять тысяч.

За десять тысяч такие как Гладышев удавятся. Правда он и сам взял бы не меньше. Слишком уж велик риск и в дороге, и на таможнях.

Они подошли к глухой стене у дальнего торца склада. Гладышев оглянулся и сорвал брезент с небольшой горки. Винтовки лежали в стандартных ящиках с клеймом Павловского завода по десять штук в каждом. Телескопические прицелы лежали в отдельном отделении, переложенная сухим мхом и нарезкой из соломы.

Светлов прикинул. Каждый ствол весил пять килограммов, ящик – пятьдесят, весь груз – полторы метрические тонны.

– И куда мне с ними плюхать через полмира в заводской-то таре? – спросил он.

Купец развёл руками. Светлов вернулся немного назад и осмотрел штабеля с подходящими по размеру ящиками.

– Что здесь?

– Паровые машины, редукторы, запчасти.

– Отлично. Вот эти с редукторами подойдут. Нужно сложить винтовки туда. Оптику дополнительно завернуть в тряпки. И лучше сделай всё сам, ручками, без свидетелей.

– А куда же я дену машины? Торги вот-вот начнутся.

– Ты кажется не понял. По моим следам идёт полиция, а если этого мало, то идут и те, кто убили твоего клиента. Ещё пара дней и кто-то из них доберётся до тебя. Если хочешь избавиться от груза, пошевели задницей. Выпиши накладную на редукторы, доверенность на представление твоих интересов на Дальнем Востоке. Через неделю, не раньше, можешь заказать новые ящики.

***

Убийцей клиента мог оказаться кто-то из причастных к делу. Тогда проще было бы сперва размотать всю цепочку и уж потом гадать, у кого сдали нервы? Причин могло быть несколько. Деньги. Политическая игра. Случайный конфликт. Но этот некто вполне мог нанять для грязной работы особого человека. Если убийца был наёмным, то не принадлежал к высшему обществу или даже к мелкой буржуазии. Встречаются, конечно, и среди них любители пустить кровушку, но чаще за собственный интерес, не за гонорар.

Так что наемника искать следовало среди низов, на самом нижегородском дне. Не все там ходили в лохмотьях, были и такие, кого на улице сразу и не отличишь от дородного господина. Такой и в театр без подозрений попасть мог запросто и в буфете своим показаться. А некоторые из воровского сословия, как доподлинно знал Светлов, туда хаживали регулярно, будучи не лишены тяги к прекрасному. И не всех их он знал в лицо. Так что некоторые из незнакомцев в театральном буфете вполне могли оказаться этой породы.

Для очистки совести он решил заскочит на Самокатную площадь, которая имела дурную славу даже среди не слишком притязательного населения левого берега Оки. Подобно московской Хитровке Самокаты являлись сосредоточием преступности, азарта и разврата. Жизнь здесь бурлила всю ночь, порой перетекая в поножовщину, стрельбу или обычные кулачные бои. Мирных клиентов обычно не трогали (если они не пытались уйти домой с крупным выигрышем). Но трезвый господин в хорошем костюме без веселой девицы под рукой неизменно вызывал подозрение. И хотя уже светало, это не делало задачу Светлова проще. Если по Ярмарке опасно было разгуливать среди ночи, то на Самокаты не стоило соваться и среди бела дня. Даже полиция без усиления жандармами или военными предпочитала игнорировать этот географический объект.

Если не присматриваться к слишком утилитарным и грубым фасадам торговых рядов, Ярмарка походила на Амстердам. Система каналов позволяла подвозить товар прямо к складам на баржах и стругах. Для питания системы водой и прохода судов Волгу соединили с Мещерским озером, от которого водные артерии направляли воду уже в ярмарочную каналы, а затем всё лишнее спускалось в Оку. В засушливое время на помощь Волге приходила Пыра, что текла среди болот от самого Черноречья. От неё вел вспомогательный канал.

Но то ли в расчеты закралась ошибка, то ли воды стало меньше, так или иначе Пырский канал обмелел и заболотился. Его легко переходили вброд во множестве мест и люди и скот. С другой стороны берега стали топкими, неудобными для организации складов. Вот в этом труднодоступном секторе, окруженном озером, каналами и обширными канавинскими болотами расположились Самокаты.

Здесь находились и вполне легальные заведения, платящие в казну положенные сборы, но больше было подпольных. Одни буквально скрывались в сырых подвалах, другие маскировались под заброшенные склады, третьи устраивались на островках посреди болот. К одному из таких тайных убежишь вели хлипкие мостки кое-как переброшенные через заполненные чёрной водой ямы.

Едва Светлов ступил ступил на песчаный, поросший ивняком берег островка, как его окликнул писклявый голос:

– Сто хосподин-холосий, девощку исещь? Их есть тут, а то и мальщонку сооблазить мозем. были бы глоши. Есть у хосоподина-холосего глоши?

– Уймись, плесень, – бросил Светлов, с места, однако, не двигаясь. – Мне нужен Ванюта.

В кустах затрещали ветки, затем на целую минуту установилась полная тишина.

– Платит всякий тютя за подход к Ванюте.

На этот раз голос был другим. И очевидно требовался какой-то определённый ответ, которого Светлов просто не знал. Не был он частью криминального сообщества, несмотря на занятия контрабандой. Дела вел, но не здесь. С Ванютой он встречался в городе, на Бульваре, что огибает Кремль. Каждому дню недели соответствовала своя башня. А за день до встречи Светлов обязательно подавал знак – бросал гнутую монетку мальчонке, что чистил обувь на Осыпной улице, у входа в Чернопрудский сад.

Здесь же, в чужой среде, он не знал, как себя повести. Если согласишься платить неизвестно какую цену, то наверняка огребёшь за простоту, а пошлешь говорящего огребёшь вдвойне за дерзость. Тем более, что на стрёме наверняка какие-нибудь шестёрки стоят, и вступать с ними в долгий разговор значило бы понизить свой статус.

– Всякий пусть и платит, – ответил он, стараясь сохранить нейтральность.

Видимо ответ засчитали за приемлемый.

– В шалмане Ванюта. Иди по тропке не ошибешься. А ошибешься, так назад не вернёшься.

Он и сам знал куда идти, но без разрешения запросто наткнулся бы ребрами на нож или горлом на петельку из конского волоса. Но и теперь на всякий случай сунул руку в карман, где держал револьвер. Большим пальцем взвёл курок, а ствол приподнял, чтобы выстрелить вперед или в сторону не делая лишних движений.

Кое где на мокром песке и топкой земле были уложены старые доски и куски топляка, где-то присыпали битым кирпичом. По этой тропинке он вышел к сердцу островка – небольшой возвышенности, которую не заливало даже в весеннее половодье. Тут стояла старая пильная рама, несколько сараев. Шалман представлял собой длинный барак, в котором когда-то жили строители канала. Теперь часть здания отвели под подпольную корчму, часть под публичный дом, а часть под номера для постояльцев.

За исключением двух-трех человек, на него не обратили внимания. Раз дошел, значит свой или к своим. А если и случайно попал, то быстро выдаст себя. Впрочем большинство уже спало на лавках и под ними.

Кабатчик молча поставил на стойку пустой стакан и взглянул на клиента. Самогон местный, как знал Светлов, лучше не пробовать. Хвосты и головы здесь не отсекают, экономя на каждой капле. А поскольку своим шмурдяка не нальешь, то стараются впарить таким вот захожим. Или совсем опустившимся, кому заплатить нечем. От такого пойла запросто ослепнуть можно. А вот пивом не отравишься и в голову оно сильно не ударит. Варят его в одном котле для всех и разливают из одной бочки. Конечно, могут подсыпать чего в кружку, если глаза отведёшь…

– Пиво, – сказал он и глаз, естественно, не отводил.

Хозяин убрал стакан, взял оловянную кружку, дунул, чтобы вымести сор, ловко нацедил пивка с крепкой белой шапкой пены.

– Мне нужен Ванюта, – сказал Светлов. – Буду ждать вон там.

Он расплатился монеткой и отошел к длинному столу за которым по столь раннему времени уже никого не осталось. Впрочем одна ранняя пташка вскоре появилась.

Девица выглядела помятой. От неё пахло развратом. Подошла и без предисловий попыталась присесть к нему на колени. Он шлепнул её по попе, легонько шлёпнул, без страсти, злобы или намёка, просто чтобы спровадить вон. Так и не сказав ни слова, она ушла. Наступила относительная тишина. Где-то под лавкой храпели посетители, да хозяин за прилавком негромко гремел пустой посудой. Он только раз вышел за дверь в соседнюю комнатушку, и Светлов надеялся, что передал весточку кому следует.

Ждать пришлось больше часа.

Только тогда появился человек в красной рубахе и полосатых штанах. Был он крупным, точно борец в балагане. Лицо его, однако, не выглядело заспанным, скорее уставшим. Может он деньги всю ночь считал, может пытал кого, но спать явно не прилёг. Впрочем, как и Светлов.

– Налей чего-нибудь, – бросил Ванюта корчмарю, показав на себя и гостя.

– Что случилось? – спросил он у Светлова. – Не мог весточку кинуть?

Хозяин наполнил стопочки какой-то наливкой желтоватого, но не маслянистого цвета. Ванюта сразу выпил свою.

– Не мог. Дело срочное, – Светлов тоже опрокинул стопку в горло и, кроме привычного жжения, ощутил приятный вкус апельсина и мяты. – Моего парня вечером зажмурили и мне нужно знать, кто это сделал?

Ванюта вскинул бровь.

– Нет, не для предъявы нужно знать, – отмахнулся Светлов. – За этим бы к тебе не пришёл, всё понимаю. Но мне нужно узнать про должки покойника. И вернуть кому полагается. А это дело святое.

– Театр? – спросил Ванюта.

– Театр.

– Никого из наших там не было.

Он ладонью остановил хозяина, который собирался наполнить стопки повторно. Хорошего, мол, помаленьку.

– Гастролёр? – спросил Светлов.