Транзит

Реки в этом году обмелели рано, что добавляло неразберихи. Хозяева грузов, пайщики, приказчики, экспедиторы осаждали конторы, потрясая контрактами, накладными, телеграммами и требовали от клерков пароходных компаний выполнения обязательств. Клерки баррикадировались в конторах, как в осажденных крепостях. Угрожали вызвать полицию, апеллировали к параграфам контрактов, где прямо указывалось на возможность обмеления рек и в этом случае с компаний снималась ответственность за задержку.

Иногда какой-то из компанейских буксиров поднимал пары и отправлялся на помощь севшему на мель судну. Проносился слух, что где-то ниже по течению перед перекатами разгружались баржи то ли с астраханской воблой, то ли с саратовским хлебом, то ли с казанской кожей и юфтью. Те, кто ещё не потеряли надежды, бросались выяснять подробности. Никому не хотелось, чтобы именно их товар оказался лишним, потерянным, или промок на берегу в ожидании перегрузки.

Лишь наливные баржи с бакинской нефтью перегрузить не представлялось невозможным, отчего мелкие пайщики рвали на себе волосы, а крупные торговцы, потирали руки, предвкушая повышение цен на керосин. Они предусмотрительно создали запасы и хранили нефть в огромных резервуарах конструкции Шухова в Кстово.

Трёхэтажное здание главной конторы пароходного товарищества «Самолёт» раньше принадлежало самим Строгановым и использовалось под соляные склады, но с развитием парового движения, было выкуплено и перестроено новыми хозяевами жизни. Красный по происхождению кирпич выглядел почти чёрным, словно старую печь для обжига фарфора разобрали и сложили из её останков амбары. Возможно, так оно и было. Сырость на Нижнем посаде была бичом всех хранилищ.

Светлов раскурил сигару и подождал, пока очередная волна безумства схлынет, а приказчики, услышав буксирный гудок, ринутся к пристаням. Цап! И он выловил клерка, который неосторожно высунулся из-за конторки, приняв наступившую тишину за гарантию безопасности.

– Новых сведений о грузах не поступало, – сообщил клерк, выпучив глаза.

– Любезный, мне не нужны сведения о грузах, – успокоил жертву Светлов. – Мне нужно знать, какие курьерские пароходы отправляются вниз в ближайшие дни. Ваше расписание, что висит перед входом, соотносится с реальностью, как романы Жуля Верна.

Клерк запинаясь и порываясь удрать, всё же объяснил, что ближайший курьерский пароход до Самары отправится лишь через две недели и билетов на него нет. Хотя, конечно, палубным пассажиром всегда можно пристроиться.

Не лучше оказалась ситуация и в других конторах. Ярмарка изрядно спутала планы Светлова. Компании хотели получить обеспеченных клиентов и достаточную загрузку трюмов, а это было возможно только после завершения первых крупных сделок. Начало обратных рейсов пароходчики обещали не раньше третьего или четвёртого дня торгов, когда первые покупатели начнут увозить товар. Да и то будут тихоходные баржи. А скоростные побегут позже. Пока же лучшие пароходы или ещё не прибыли, или замерли у пристаней в ожидании, а на линии готовилось выйти старьё, которое грозило развалиться или взорваться.

Светлов ещё некоторое время бродил по конторам, но везде получал один и тот же ответ. Поняв бесперспективность водного пути, прежде чем принять окончательное решение, он решил заскочить на обжорный ряд Ветошного рынка (он же Балчуг), что располагался возле старого Гостиного двора, и там перекусить по-простому кулебякой, эчпочмаками или пирожками. Думать на голодный желудок ему не хотелось. Голод – причина поспешных решений, в этом он не раз убеждался.

***

До Балчуга, однако, он не дошёл. Тайная полиция взяла его на Рождественской.

Парни Вяземского сработал классно. Он ведь всё время ожидал неприятностей. Тот, кто завалил клиента, мог объявиться в любой момент. И салфетка, припрятанная Светловым, должна была заставить противника действовать быстро. Но вот секретных агентов Третьего отделения ему вычислить не удалось.

Он проходил мимо арки, ведущей в один из дворов, чуть довернул, огибая задумавшегося дворника, что опирался на метлу, точно ижорский воин Пельгусий на копьё. Неожиданно дворник качнулся, заставив Светлова сделать ещё один шаг в сторону арки, где он тотчас был втянут внутрь мощными руками, словно каким-нибудь вакуумным насосом. Чужие цепкие пальцы перехватили его руку, уже нырнувшую в карман с револьвером, чужой локоть надавил под ребра, сбивая дыхание.

Его не прирезали сразу в подворотне (тогда-то он и понял, что это охранка, а не уголовники), а протащили под руки во двор. Там стояла чёрная паролётка, переоборудованная под фургон. Задняя дверца распахнулась, Светлова проворно втолкнули внутрь и усадили на продольную лавку.

Его не связали, не завязали глаза, но двое рослых парней сидели по бокам очень плотно, так что и шевельнуться было затруднительно. Зато перегородка между салоном и водительским местом имела окошко, что позволило ему разглядеть часть приборной панели.

Машина оказалась не простой. Уж в этом-то он понимал. Локомобиль новейшей конструкции. Без топки, с впрыском в котёл едкой щелочи. Светлов занимался такими, когда учился в Кулибинском. И дипломный проект у него был по схожей тематике. Но этот локомобиль имел много нового. Два манометра сразу бросились в глаза. Стрелка первого дрожала на отметке десяти атмосфер, а стрелка второго перевалила за тридцать. Двухконтурный двигатель. Второй котёл с перегретым паром помещался вместе с двигателем внутри первого котла. Огромное давление повышало эффективность, а выброс пара проводился не в атмосферу а в первый котёл. Во время его учебы такие машины признали бесперспективными, но вот же кто-то довел до ума.

Пар быстро поднялся, и машина рванула сперва по Рождественской, а потом, очевидно, вверх по Зеленскому съезду. Такой движок нельзя было использовать в полевых условиях – он нуждался в длительной перезарядке и сложном обслуживании, а пробег давал небольшой. Видимо поэтому новинка поступила не в армию (о чём Светлов сразу узнал бы), а в тайную полицию. Приехать, постоять в засаде неопределенное время, а потом быстро вернуться. Вот основная работа для таких машин.

За узким окошком мелькнула кремлевская башня и часть стены. Через какие именно ворота они въехали внутрь он не разобрал, но типичную кладку из красного кирпича узнал сразу.

– Могли бы просто подняться на элеваторе, – сказал Светлов.

Его спутники промолчали.

Паровик остановился в колодце двора многоэтажного здания. Таких на территории Кремля было несколько. У каждого крупного департамента по своему. Но бежевым красили только великокняжеский дворец. Светлов никогда не видел его с изнанки, откуда видят истопники, мелкая прислуга и заплечных дел мастера. Словно под юбку барышне заглянуть. Интригующе, но не прилично.

У дверей его приняли с рук на руки два офицера. На этих уже были мундиры с короной, мечом и пикирующим соколом в петлицах. Департамент охраны короны. Светлов ожидал тюрьмы. Сырых каменных подвалов, коих во множестве имелось почти под каждой кремлёвской башней и уж наверняка под каждым дворцом. Здесь держали только государственных преступников, шпионов и лиц княжеской фамилии. Для обычных уголовников в городе имелась специально построенная тюрьма на Острожной площади.

Однако повели его не вниз, в подвалы, а наверх. Поднялись по узкой черной лестнице и оказались в небольшом кабинете. Сопровождающие его офицеры щёлкнули каблуками и удалились, а Светлов остался один на один (если не считать рослого слуги в ливрее) с обитателем помещения.

За стеной слышно было веселье, смех, топот сапог и стук каблучков. Празднества нижегородской знати были в самом разгаре. Здесь же за массивным обеденным столом сидел Константин. Великий Князь Суздальский и правящий монарх Нижегородский.

Глава пятая. Закулисье

Круглый стол имел вращающуюся середину, которая была заставлена всевозможной снедью. При виде дворцового изобилия у Светлова заурчало в животе, и это была та физиологическая реакция, которую он не умел контролировать. От чиханья или кашля он мог легко удержаться, умел не пустить ветры в приличном обществе. Но вот брюхо по какой-то причине обладало собственной волей. Чтобы отвлечься он стал описывать блюда, как энциклопедист, ориентируясь не на запах или недостижимый вкус, а на рассказы князя и журнальные статьи о традиционной кремлевской кулинарии и сервировке, которые не менялись веками.

Оленина (из того оленя, что в русских княжествах называют северным, а в Америке карибу) тушеная с кореньями и черемшой была выложена горкой и парила на круглом блюде среднего размера; на блюде побольше лежал поросенок с хрустящей корочкой, а к нему под бочок навалена рассыпчатая гречневая каша с жаренными белыми грибами и сладким луком (белые ещё не пошли, но княжеские повара использовали запасы сушеных, долго вымачивая их в молоке); на широких досках частично прикрытые рушниками лежали горки сочных эчпочмаков, кулебяк и пирогов; крупно нарубленная зелень занимала салатник, рядом выстроились пять соусниц одна другой меньше с разнообразным дрессингом. Четыре вазы с фруктами и виноградом стояли ближе к краям, а посреди стола на длинном блюде лежал отварной осётр, который точно кулинарный флагман плыл среди лимонных кружков и россыпи зелени.

Сам князь, игнорируя великолепие, обходился малым. Перед ним стояла глубокая чашка с луковым супом, в котором плавали поджаренные сухарики. Впрочем, едва Светлов вошел, Константин есть перестал. Отложил золочёную ложечку, вытер салфеткой рот и густую растительность вокруг него. Светлов отметил, что оброс тот за последние годы изрядно, что было не удивительно – правящие князя всегда отращивали усы и бороду, даже если не носили их будучи просто членами фамилии. Традиция!

– Ну, здравствуй, Полковник, – сказал Константин. – Присаживайся, покушай со мной. Если голоден.

– Я как раз собирался перекусить в Обжорном ряду, но твои нукеры не допустили.

Светлов не долго размышлял, проявить ли ему твердость духа, смущая князя и впредь утробным урчанием, или сдаться на милость государя. В конце концов, он решил, что сейчас не время для фронды, да и не место.

Он уселся на единственное наличное кресло помимо того, что было под задом князя, но игнорируя роскошь, ограничился кулебякой, ибо таков был его первоначальный план, когда он направлялся на Ветошный рынок. Кроме того, кулебяка не требовала манипуляций с посудой, а единственный слуга не спешил ему услужить.

– Мы не виделись… сколько? – произнёс Константин. – Пятнадцать лет?

– И ты вдруг решил перекинуться парой словечек. Как мило.

Подумав, он отщипнул от грозди виноградину и бросил её в рот.

– А ты предпочитаешь ещё пятнадцать лет не разговаривать?

– Мы расстались не по моей вине. Ты уселся на трон, а я остался там, где мы находились раньше.

– Трон всегда маячил на моем горизонте, – пожал Константин плечами. – Даже если я предпочитал игнорировать этот факт по молодости.

На самом деле великокняжеский трон на его горизонте маячил только гипотетически. Старый товарищ вовсе не планировал усаживаться на него и становиться Константином Девятым. В противном случае он поступил бы в военное училище, как все прямые наследники, а не в технический институт. Жуткая катастрофа с пожаром в старом летнем дворце на Суре продвинула его с пятого места в династической очереди на первое, сделав князем Городецким. Ну а там оставалось совсем недолго до смерти старого и больного дядюшки Дмитрия.

Наверное ему пришлось нелегко, вникать в государственные дела в пожарном порядке, но, с другой стороны, он вполне мог отказаться в пользу кузена Бориса.

Не отказался. Принял вызов, но потерял старых друзей.

– Дело не в том, что ты занял трон, – сказал Светлов. – Ты мог бы реализовать хотя бы часть из того, чем увлекался в юности, раз уж тебе выдалась возможность оказаться у руля государства. Но ты предпочёл следовать традиции и укрыться в этом затхлом фамильном склепе.

– Так себе метафора, – усмехнулся князь. – Но ты ведь тоже отказался от политики. Увлекся контрабандой, торговле оружием. А мог бы принести пользу обществу. Нашим социал-демократам не помешал бы хороший лидер. Они скучны, как книги, что пишут их немецкие идеологи.

– Наши партии могут выдвигать кандидатов только в городские советы. Невелика политика обсуждать по полгода строительство фонтана. Тебе давно стоило бы учредить палату общин.

– Я не доверяю бюргерам, – бросил князь.

Он замолчал, задумался, и Светлов использовал паузу, чтобы немного подкрепиться, потому что кулебяка, похоже, уже переварилась в желудке. Он нажал на рычажок возле ножки, центральная часть стола повернулась и тушеная оленина с кореньями оказалась как раз напротив него.

К ней Светлов добавил немного зелени, полив её татарским соусом. Подумав, налил себе бокал красного вина.

– Я слышал, ты был на похоронах Бакунина? – спросил Константин, очнувшись от раздумий.

– Был, но с живым попрощаться не успел. Хотя в Европе всё рядом, но до Берна не так-то просто добраться. Мне сообщили о том, что старик слёг, когда я… – он вспомнил с кем говорит и осекся. – Неважно.