Ворота Сурожского моря

– Кто же это по нашу душу, а, Михась? – один снял шапку с черным верхом и вытер вспотевший лоб. – Неужто турки что пронюхали?

– Не похоже, Ратка, – второй, устав сидеть на корточках, опустился на колени. – Наши-то, кажись. Что ериком пошли. Ну-ка, черкасины, гляньте, – он тронул Валуя за плечо. – Вы молодые, глаза должны быть острые, как у букута[42 - Беркут, орел.].

Валуй выглянул повыше. За ним приподнялся Борзята. Он первым же и подал уверенный голос:

– Наши это, точно! Струги, что в обход пошли.

– Вообще-то не тебя спрашивали, – беззлобно уточнил Валуй.

– Тебя пока дождешьси…

– Не брешешь? – Михась, тем не менее, поднялся во весь рост. – Почему-то два токо, а третий где?

– Зараз скажут!

В камышах поднимались и выходили к воде остальные казаки. Вскоре уже все узнали сидящих в лодках товарищей. Наконец носы стругов мягко ткнулись в топкий берег. Несколько пар рук помогли соскочившим в воду казакам подтянуть посудины повыше.

Муратко – старший из прибывших станичников – невесело подтянул красный кушак. Шагнув к стоящему на пригорке Косому, коротко доложил:

– Не сберегли мы наших друзей, побили струг турки.

– Как же так? – Иван потемнел глазами. – Говори.

Муратко оглянулся на понуро опустивших головы товарищей:

– Тот струг последним шел. Приотстал малость. Говорил же Севрюку, чтобы все рядом держались. Нет же.

Видать, кто-то из мамайцев голову поднял да углядел нас в тумане. Ну и поднял тревогу. Мы-то проскочили – не погнались они, а тех, остальных, из самопалов расстреляли. И Замятно там остался. Не знаю, жив ли? Так струг и уплыл назад, к морю, без руля и рулевых. Турки, поди, перехватят ниже, – Рынгач, опустив голову, утопил пальцы в густом черноватом чубе. Кто-то тронул Муратко за рукав.

– Нет твоей вины в том, – старшина Головатый смотрел на донские волны. – Мы на то и рыскари, знали, на что идем. Не было среди нас подневольников, сами вызвались.

Есаул вздохнул:

– Так-то оно так… а все же…

Иван Косой встряхнулся, отгоняя ненужные сейчас горестные мысли:

– Казаки, грузись в струги. Апосля вздыхать будем. Дальше Доном пойдем. А за товарищей мы еще отомстим. За всех гуртом.

Зашевелился табор, заторопились казаки. Ухватив тюки и сапетки[43 - Корзины.], мигом покидали в родные струги. По воде – это не пешими через чекан и лиманы тащиться, от комаров да от татар увертываясь. Повеселели донцы.

Семка отобрал огромный тюк с тряпьем у Борзяты и Валуя, тянувших его волоком:

– Ну, доходяги, куда вам? Лядунку мою унесси, и то, поди, тясько будет, – он протянул Валую сумку для патронов.

Тот, без возражений ухватив лядунку, нехотя поплелся следом за здоровым казачиной:

– Ниче, малость отъемся – не узнаешь меня…

– И меня, – поддержал брата Борзята.

– Ха, если отъедитесь, я сам вас нагружу побольсе этого.

Косой последним перебрался через борт, прозвучала команда на отплытие. Затрепыхались паруса на невысоких мачтах, ловя утренний ветер, свежие казаки, заменившие у бортов уставших товарищей, дружно ударили бабайками[44 - Весла.]. Струги, медленно разгоняясь, двинулись против крепкого течения.

К Черкасску подошли в ночь. На берегу, словно ожидая их прибытия, качались отблески двух костров. Рядом никого не видать, похоже, полуношники – мальчишки городка, услышав подозрительный шум на реке, мигом попрятались, словно и не сидели только что у огня.

– Эй, – окликнул их Семка, – помоснички, едрить васу. Встречай рыскарей с добычей.

Косой слегка присвистнул, подавая сигнал караульщикам на крайней башне, выходящей к реке. Там вспыхнул факел, и их окликнули:

– Кто такие? Косой, ты, что ли?

Иван выпрыгнул из струга на землю:

– Знамо, я. С товарищами. Буди атаманов, добычу принимать будут.

– Это я зараз, – освещенная факелом голова на башне дернулась и исчезла.

Казаки, не опасаясь намочиться, быстро попрыгали в воду – дома почти, у родных очагов обсушатся. Навстречу им из камыша уже выходили осмелевшие казачата:

– Дядя Иван, побили турок? – к ним приблизился паренек лет двенадцати.

За ним ковылял мальчонка поменьше. Оба остановились, с любопытством разглядывая товар, выгружаемый на берег.

– Богато взяли!

– А то! – Муратко пригляделся к старшему. – Никак, Иван, Рази сын?

– Ага. А это Степка, брательник мой.

Белобрысый мальчонка, засмущавшись, ковырнул ногой, показав затылок с хохолком.

Муратко, хмыкнув, взъерошил его шершавой ладонью:

– А Егорка не с тобой?

– Со мной, а как же. Мы тут раков ловим.

Из темноты, услышав знакомый голос, степенно выступил высоченный стройный парнишка, ненамного старше Ивана.

– Батя, ты? – ломающимся голосом уточнил он.

– Знамо, я.

– Здорово, – слегка смущаясь посторонних, парень обнял отца.

– Здорово, сынка. Видал, скоко мы родичей ослободили, – он махнул рукой на неловко столпившихся бывших невольников. – Надо их на ночь разместить, но сначала покормить – голодные.