Закат блистательного Петербурга. Быт и нравы Северной столицы Серебряного века

Подобный ответ, однако, совершенно не успокоил интервьюера. «При всей безопасности трещин жить все-таки в таком доме, где они есть, не особенно приятно, – резюмировал он. – А чтобы подводить балки и заштукатуривать их, каждому домовладельцу необходимо выселить предварительно жильцов. Тут убытки неизбежны, и причем довольно крупные»…

Современники возмущались: строительство новых домов оставляло желать лучшего. Многие домовладельцы следовали обычному желанию: денег вложить поменьше, да еще и провернуть стройку в самые кратчайшие сроки, а прибыли получить побольше. В погоне за дешевизной и, как тогда говорили, «экономичностью», многие строительные подрядчики экономили на всем, что только можно, а потому качество работ неизменно снижалось. Следствием этого стали многочисленные строительные катастрофы, едва ли не каждый год потрясавшие Северную столицу.

Одна из них произошла в октябре 1900 года. Около трех часов дня на углу Дегтярной и 9-й Рождественской улиц раздался оглушительный треск, и вслед за ним над строившимся домом некоего господина Аксенова поднялся громадный столб известковой пыли. Через некоторое время после грохота из строившегося здания начали выбегать насмерть перепуганные рабочие, а перед домом начала собираться толпа. Снаружи он выглядел совершенно целым – как оказалось, рухнула его внутренняя часть. Сначала треснула каменная «перемычка», а затем, один за другим, стали проваливаться потолки всех четырех этажей.

Некоторые из рабочих, не успевшие выскочить, стали жертвами произошедшей катастрофы. Часть из них была отправлена в больницу, иные же к вечеру чувствовали себя уже настолько здоровыми, что отправились в кабаки выпить «по случаю несчастья». Кстати, ближайшая к месту катастрофы портерная, в которой пировали спасшиеся рабочие, принадлежала владельцу того самого провалившегося дома Аксенову.

В тот же день случилась еще одна беда: рухнувшим каменным сводом в доме на Бассейной улице насмерть придавило мальчика, работавшего на постройке. Столичное общество живо обсуждало эти происшествия. «Петербургские „обвалы“ делаются слишком частыми, – писала одна из столичных газет. – Сегодня летят два дома, завтра рухнут три, а послезавтра, если наконец не обратить на это явление должного внимания, дома посыпятся, как детские карточные постройки».

Однако одной из самых громких строительных катастроф начала ХХ века стал обвал дома Залемана на Разъезжей улице, случившийся 10 июля 1909 года. В восемь часов утра обрушился громадный, только что построенный шестиэтажный дом, принадлежавший инженеру путей сообщения Виктору Дмитриевичу Залеману.

Тот рабочий день начинался как обычно: в семь часов утра строители, занимавшиеся внутренней отделкой, приступили к работе. Более трехсот человек разбрелись по этажам. Спустя час они начали замечать подозрительное потрескивание. Левая часть здания стала на глазах заметно оседать, затем покачнулась и со страшным шумом рухнула. Грохот рухнувшего здания был слышен за несколько кварталов. Место катастрофы окутали клубы дыма и песка. Под рухнувшим домом, вмиг превратившимся в груду мусора, нашли свою смерть десятки рабочих.

Уже через двадцать минут на месте трагедии работали пожарные, извлекавшие пострадавших из-под завалов. Через два часа после катастрофы сюда прибыл петербургский градоначальник. Он лично принял энергичное участие в расследовании причины обвала дома, расспрашивал строителей и участвовал в совещании экспертов. Место катастрофы посетили также некоторые сенаторы, члены Государственного совета и Городской управы. Приехал и сам владелец злополучного дома, непрерывно твердивший: «Всех родственников убитых вознагражу».

Многие считали виновником случившейся трагедии инженера Залемана. Влиятельный миллионер-строитель, он выстроил в Петербурге более полутора десятка зданий и сам являлся владельцем одиннадцати больших домов. Почти все залемановские стройки отличалось одной особенностью: на них всегда происходили более-менее крупные катастрофы. Возбуждались уголовные и гражданские дела по факту увечий, причиненных строителям, но Залеману вновь и вновь разрешали строить.

В злополучном строившемся на Разъезжей доме с момента его закладки полиция успела составить бесчисленное количество протоколов, обвиняя строителей в нарушении строительного устава. Несколько раз полиция обращала внимание на трещины в стенах. Но строители клялись, что опасности нет и быть не может. А потом грянула катастрофа…

«Нужны решительные меры против инженеров-от-катастроф, – возмущался обозреватель одной из газет. – Инженер Залеман изобрел новый вид каннибальского спорта. Он строит дома, которые обваливаются от простого дуновения ветра. Три дома Залемана уже прославили его имя своими катастрофами. Вчера обрушился четвертый. Г-н Залеман – инженер путей сообщения на тот свет».

Член городской управы Змеев еще за два года до трагедии на Разъезжей представил в Городскую думу доклад о строительных происшествиях, в котором среди «домовладельцев-от-катастроф» уже фигурировало имя Залемана. По словам Змеева, причинами катастроф являлись «погоня домовладельцев за экономией, которая влечет к приглашению неопытных архитекторов и использованию некачественных материалов», а также слабый технико-полицейский надзор. На весь город было всего восемь городских техников, наблюдавших за строительством.

Традиционный русский вопрос «Кто виноват?» постоянно витал на месте случившейся катастрофы. Гражданский инженер Максимов, наблюдавший за возведением дома на Разъезжей, возлагал вину на Залемана, который постоянно вмешивался в процесс строительства.

«Будучи юридически строителем дома, я фактически должен был постоянно чувствовать над собой власть хозяина, – сетовал Максимов. – Залеман все работы сдавал сдельно, по сильно выторгованной цене. Это страшно отражалось на качестве работ». Между тем сам Залеман категорически отрицал свою вину: он заявлял, что для постройки «употреблялись материалы, купленные у первоклассных фирм, и на достоинство их обращалось должное внимание».

В обществе звучали мнения, что произошедшая трагедия – вовсе не случайность, а просто очередной эпизод в долгой строительной деятельности Залемана. «Архитектурные катастрофы возможны, но когда один и тот же домовладелец годами строит дом за домом, и непременно с обвалом, то какая же это случайность? – вопрошал обозреватель «Петербургской газеты». – Это – систематическая строительная спекуляция, соединенная с общественной опасностью. Возможность безнаказанно заниматься такой спекуляцией ясно свидетельствует, что в городских порядках не все в порядке»…

Архитекторы категорически возражали против своей вины в строительных катастрофах, год от года потрясавших Петербург. Как заявил председатель столичного общества архитекторов Эрнест Жибер, вся вина – на злоупотреблениях рабочих и десятников, и обвалы домов прекратятся только тогда, когда закон точно определит ответственность, которую несут в подобных случаях не только архитекторы, но и подрядчики, десятники и рабочие, иначе последние делают что угодно за спинами архитекторов, а потом пытаются переложить всю вину на них.

А еще говорили, что во всем виноваты нерадивые рабочие, что в их среду все больше и больше проникает «дух хулиганства», поведение их становится несносным, дисциплина падает, на стройках часто можно увидеть пьяных, которые совсем даже не прячутся от глаз технического надзора. Говорили, что причина всех бед – русский «авось».

Искали и другие причины постигших Петербург строительных катастроф. Среди них называли не только плохую постройку домов, но и то, что они строятся на так называемых лежнях, то есть деревянных бревнах, которые кладут прямо на почвенные воды, а на этих лежнях возводится фундамент. Лежни достаточно быстро загнивают, а потому не выдерживают тяжести дома, и он оседает, расползается и накреняется.

«Мне объяснил один архитектор, что некоторые постройки на петербургской зыбкой почве потому только держатся, что соседние здания поддерживают их в состоянии равновесия, – писал обозреватель одной из столичных газет. – В буквальном смысле слова все основано на „добрососедских“ отношениях».

Однако, несмотря на общественное беспокойство, строительная лихорадка продолжалась, а вместе с ней не переставали случаться и катастрофы. Летом 1912 года в столице много говорили о том, что рухнул один из корпусов шестиэтажного дома купца-банщика Торкачева.

Как выяснилось, дело было, как и в прежних случаях, в «экономичности» строительства – использовались старый, уже бывший в употреблении, кирпич и дешевый бетон. Кроме того, как оказалось, первые этажи были сложены всего только в толщину двух с половиной кирпичей, а вместо 9-дюймовых балок укладывались перекрытия толщиной в 6,5 дюйма.

Главным виновником катастрофы городские власти были склонны считать самого хозяина злополучного дома банщика Торкачева. Дело в том, что это был классический пример, когда домовладелец, выступавший еще «по совместительству» и строительным подрядчиком, считал себя умнее архитектора и тайно от него допускал непозволительные отступления от плана работ. Однако Торкачев не падал духом. «Чего унывать? Не унывай! – во всеуслышание заявил он архитектору Владимиру Николя, отвечавшему за постройку. – Ты понесешь уголовную ответственность, а я гражданскую. Как-нибудь вывернемся!» И ведь вывернулся: когда через несколько дней его все-таки арестовали, то он сразу же вышел на свободу под залог в пятьдесят тысяч рублей…

Летом 1913 года для борьбы со злоупотреблениями при строительстве петербургских домов ввели специальные контрольные бланки, в них городские архитекторы должны были вносить все свои замечания по ходу постройки здания. Однако эту меру в обществе встретили с плохо скрываемой иронией.

«Не лучше ли бы вместо контрольных листков увеличить ответственность домовладельцев, которые строят дома из гнилого материала? – восклицал обозреватель «Петербургской газеты». – Человеческая жизнь должна быть обеспечена не бумажкой, прикрепленной к плану, а строгой законностью, которая должна карать всех домовладельцев, рискующих ради обогащения и наживы строить свои дома на человеческих костях…»

Апокалипсис по-петроградски

Любопытно, как отзвуки некачественного строительства времен капиталистического строительного бума отзывались уже в другую, советскую эпоху. В конце июня 1923 года в Петрограде случилось чрезвычайное происшествие: рухнул старый шестиэтажный дом на Екатерингофском проспекте (ныне проспект Римского-Корсакова). К счастью, обошлось без жертв, но несколько десятков семей осталось без имущества и без крыши над головой.

В тот роковой день около пяти часов вечера один из жильцов стоявшего во дворе злополучного дома заметил большую трещину, прорезавшую всю заднюю стену. Он тотчас же поднял тревогу, оповестил управдома и милицию. Специалисты, которые немедленно произвели осмотр дома, озвучили приговор: дому осталось стоять совсем немного, через несколько часов он обрушится. Дальнейшее развитие событий напоминало апокалипсис в отдельно взятом дворе.

Началась срочная эвакуация жильцов и вынос их имущества. Времени было в обрез, счет шел на минуты, и домашнюю утварь, мебель и одежду просто выбрасывали из окон во двор. Дабы избежать мародерства, территорию вокруг оцепили милиция и вызванный наряд военморов из Балтийского флотского экипажа.

Все это время дом издавал тревожные подозрительные звуки, и, в конце концов, вынос имущества пришлось остановить. Ровно в 20 часов 48 минут, то есть через четыре часа после того, как была обнаружена трещина, дом с грохотом рухнул, подняв огромное облако пыли.

Как оказалось, обвалившийся дом еще в апреле 1923 года был признан аварийным. Тогда же начались работы по его укреплению, под все потолки поставили подпорки. Затем дом снова признали безопасным и годным для жилья, так что его внезапный обвал стал для жильцов полнейшей неожиданностью.

По сути дела, жертв удалось избежать только по счастливой случайности. Спасителем дома стал бдительный жилец, заметивший трещину. А если бы он ее не заметил и обвал случился бы ночью, страшной беды было бы не миновать.

Обвал дома на Екатерингофском проспекте вызвал в городе настоящую панику. Многим казалось, что любая трещина на стене дома таит страшную угрозу. Из консерватории сообщили о замеченных на здании глубоких трещинах толщиною в кулак. В технический надзор Петрограда со всех районов неслись заявления жильцов об угрожающем состоянии их домов. Только за три дня после катастрофы поступило около пятисот (!) подобных заявлений из Центрального района.

За дело о катастрофе на Екатерингофском проспекте взялись эксперты, чтобы ответить на традиционный вопрос: «Кто виноват?» Как всегда, причин оказалось две – человеческий фактор и природная стихия.

Главной причиной обвала эксперты называли «формалистику», т. е. формальный подход к ремонту. Виновным называли «Севзапгосстрой», который отремонтировал лишь лицевой фасад, а заднюю стену не тронул. Между тем именно она и стала главной виновницей катастрофы.

Что же касается коварства стихии, то комиссия пришла к выводу: обвал дома вызван появлением подземных течений, способствовавших подмыванию фундамента. Специалисты городского хозяйства констатировали: по всему району последнее время наблюдалась большая утечка воды, что способствовало ее проникновению в грунт. Водопровод там уже давно не ремонтировался, и вода из дырявых труб попадала в почву. Как подтвердил начальник архитектурно-строительного управления губоткомхоза, в Петрограде за последнее время во многих местах появились подземные течи, угрожающие большинству домов. Кроме того, появлению трещин в стенах домов способствовали вода и снег, попадавшие в дымоходы.

Жертвы строительного бума

Летние месяцы служили самой горячей строительным порой, когда, казалось, весь город превращался в сплошную строительную площадку. Основной контингент рабочей силы составляли крестьяне, приходившие в столицу на летние сезонные заработки. Их труд ценился дешево, и ни о какой технике безопасности зачастую не было и речи. Поэтому летний сезон нередко сопровождался строительными катастрофами с человеческими жертвами.

«В Петербурге вырастают как грибы громады домов, – замечал в июле 1913 года обозреватель газеты «Вечернее время». – Стоят они, окутанные лесами, где высоко-высоко копошатся, как муравьи, сотни людей, рискуя каждую минуту свалиться вниз. И валятся, обагряя своей кровью новые жилища».

В 1912 году в столице зарегистрировали 129 пострадавших при строительстве, из них 29 погибло и почти столько же остались калеками. Статистика несчастных случаев на строительстве весьма любопытна. Среди пострадавших первое место занимали плотники (45 человек), за ними следовали чернорабочие (35), затем штукатуры (26), каменщики (23) и так далее. В следующем году травматизм еще возрос: только за первую половину 1913 года в Петербурге зарегистрировали 90 несчастных случаев при строительстве.

«Люди строят другим благополучие, теплый угол, а себе нередко роют могилу, – констатировал газетчик «Вечернего времени». – Но ни городское управление, ни правительство не заботятся об этих скромных тружениках, руками которых создана внешняя красота Петербурга».

А поскольку власти не собирались заниматься проблемами рабочих, то последние двинулись по классическому пути: «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Энергичные люди среди самих рабочих, подрядчиков и домовладельцев еще в 1882 году организовали «Общество самопомощи». Спустя три десятилетия оно располагало капиталом в 80 тысяч рублей, имело собственный доходный дом на 20 квартир и детский приют, куда помещали детей рабочих, погибших на стройках. Общество нашло средства, чтобы обучать детей не в государственной, а в частной школе, а летом отправляло их на дачу в Келломяки (ныне Комарово).

Главное же внимание «Общества самопомощи» уделялось выдаче пособий пострадавшим при строительстве. К примеру, только в 1913 году общество выдало пособий на сумму более 5600 рублей, причем размер помощи пострадавшим составлял от 25 до 50 рублей, а семьям погибших – от 100 до 700 рублей.

Строительные катастрофы тех лет являлись печальным следствием строительной лихорадки, охватившей Петербург. И сегодня, когда наш город вновь охвачен строительным бумом, нередко приходится слышать о высоком травматизме рабочих. Да, ситуация почти с точностью повторяется, нет только эффективного «Общества самопомощи»…

«Не мог ужиться среди изворотов»

В конце мая 1907 года по Петербургу распространилось необычайное известие о самоубийстве старейшего городского архитектора Петра Сергеевича Самсонова. Его имя было известно почти всему строительному Петербургу: он много лет состоял в должности городского архитектора. До этого Самсонов являлся архитектором детской больницы принца Ольденбургского, Воспитательного общества благородных девиц и Александровского училища, а затем Вдовьего дома. В последние годы жизни он ведал 4-м участком Петербургского городского управления. В «послужном списке» Самсонова значились сооружение и перестройка более двух десятков зданий в столице.

Что же послужило причиной трагического поступка? Современники считали, что Петр Самсонов стал жертвой жестоких нравов, несправедливостей, воровства и прочих безобразий, творившихся в тогдашнем строительном деле Петербурга. «Скромный по характеру, честный по натуре, он не мог ужиться среди различных изворотов городского хозяйства», – говорилось о Самсонове в «Петербургском листке».

Несмотря на солидную архитектурную практику, Самсонову хронически не везло в строительном деле. Предпринимавшиеся городскими властями различные переделки мостов, сооружение домов и т. п. мероприятия, в которых участвовал Самсонов, очень часто сопровождались жертвами и недоразумениями. Получали увечья рабочие, обнаруживались дефекты строительного характера. И хотя Самсонов лично никогда не был замешан в сомнительных «комбинациях», он, как строитель, выступал ответственным лицом.

По мнению современников, многочисленных злоупотребления при постройке городских домов подорвали нервную систему Самсонова. «Скромный труженик» Самсонов не мог равнодушно смотреть на происходившие безобразия.

Особенно сильно повлияла на него история с катастрофой цепного Египетского моста через Фонтанку, случившаяся в начале 1905 года. Как известно, мост рухнул, когда по нему проходила конница.

К счастью, тогда обошлось без жертв. Хотя судебные власти не нашли виноватого в этой катастрофе, темное пятно легло именно на Петра Самсонова. По-видимому, все это крайне тяготило пожилого архитектора, и за некоторое время до трагедии он подал в отставку и отстранился от городских дел.