Павшие Земли

– Гермунд, Гудбранд! – мальчик тряс братьев. Слишком холодные руки, твердые, неподатливые. Они застыли точно у статуй. Глаза смотрели на него и больше не моргали. – Гретта! – но она тоже молчала, замерев навсегда. В последние дни она сильно кашляла. Сейчас же уста ее синие и холодные были полуоткрыты, но он не слыхал хрипов, что клокотали в ее груди, а облачка пара более не поднимались в воздух. Кожа была ее бела точно перламутр внутри раковин, как снег и лед, что сковал их страну, принеся разорение и бескормицу.

Грегор положил голову к ней на грудь, прижавшись ухом. Пустота. Внутри нее было так пусто и тихо. Она умерла. Все они умерли. Как мать и отец, что покинули их уже давно.

И он тоже умрет. Сил бороться больше нет, да и незачем… Он заплакал, а когда перестал отчего-то стало легко и даже не страшно.

А потом пришел голос. Когда кто-то умирает, он слышит голоса своих предков, что зовут его. Так говорили старики. Видать, теперь пришел и его черед.

Разум его полный печали и горести оставлял этот мир, это слабое тело. Он уходил вслед за ними. В никуда. Где нет ни голода, ни холода. Нет ничего, ни хорошего, ни дурного. Там нет страданий и радости тоже нет. Там одна лишь пустота.

Голос был страшный, но Грегор не убоялся, он внимал ему. Ему уже нечего было бояться. Там же были голоса Гермунда, Гудбранда и Гретты. Оно забрало их? Или притворялось ими? Или это они и были?

Эти слова врезались в память навсегда.

Вот что оно сказало:

Такие жадные… Если они не могут дать тепла. Забери. Они не достойны.

Такие мелочные… Если они спрятали еду… Отбери. Не достойны.

Отбери у них все. Съешь… Съешь…

Так хочется есть! Съесть все. Всех их!

Сам он стал пустым и холодным, безмолвным и застывшим. Но что-то придавало ему сил. Он ел. Точнее, оно. Ело и не могло остановиться. Чем оно питалось? Ничего вокруг не было. Но его собственный голод отступал. Оно поделилось с ним, ведь без мальчика, что должен был угаснуть, и его бы не стало. Грегор был устами и зубами этого незримого существа, что пробудилось. Ненасытное чудовище, что пожирало ни пищу, ни тела, а души…

“Так рождается обладание? В самый скорбный и трудный час? Такую цену нужно заплатить, чтобы оно снизошло?”

Все померкло…

Теперь же Грегор Гротт обнаружил себя среди пепла и руин. Он твердо стоял на ногах, сжимая Гудбранд. Его окружала едва зримая завеса конксурии, за гранью которой он увидал испуганного и озадаченного Тарнира, печального Катэля и нахмурившегося Ригана. Виллем был где-то подле. Нахождение вблизи конксура, что элиминирует, ему бы никак не навредило, ведь он теперь не был обладателем.

– Мастер Гротт! Мастер Гротт! Все хорошо! – не без паники в голосе твердил он, выставив руки, будто собираясь сдаваться в плен.

Воспоминания и страсти утихли, как и силы. Гротт повалился в такие своевременные объятия эльвина.

***

Когда Гротт открыл глаза, уже стемнело. Там, снаружи. Это было видно сквозь проемы и арки, за которыми клубился мрак, норовя проникнуть сюда, заполнить собой все, истребляя огонь жизни, ее голос и свет.

Таким мог бы быть Высьдом – пустым и холодным, если… Он отмахнулся от подобных видений. Тьме не проникнуть сюда.

В жаровнях, что окружали помещение, тлел огонь калидитов, даря тепло и надежду многочисленным уставшим и обездоленным, для которых башня Высьдома стала приютом. Может и последним…

Он провалялся весь день и очнулся под вечер. Или это была уже глубокая ночь. Плевать, все одно и то же. Просто потеря времени. Оставалось надеяться, что пока он был в забытье, никто не наломал дров. Пожар только того и ждал, чтобы полыхнуть с новой силой.

Да, сама война и поле брани страшны, но даже за победой следует этот вот тягучий и едкий период, не говоря уже о крахе, который они потерпели.

Ужас сменяется скорбью, хворобами и голодом. Долго и трепетно нужно восстановить все утраченное вокруг себя и в самом своем сердце…

Обнаружил он себя лежащим на матрасе в просторном холле первых этажей. Ну, разумно, не тащить же всех раненых наверх? А их тут было много. Это был поспешно организованный лазарет, кухня, оружейная, склад, командный пункт – все и сразу. Все, что уцелело уже было тут, как и все те, кто выжил, включая его самого.

Рядами тянулись лежанки, скамьи и матрасы, а на них сидели и лежали ученики, жители города, солдаты. Кто-то тихо переговаривался, кто-то плакал или же молча смотрел в одну точку. Обычное дело. Переварить и осознать то, что случилось, сможет не каждый.

Катэль, конечно, потрудился на славу, подняв почти всех на ноги, но сидеть подле каждого он бы не смог. Сейчас забот у него было с лихвой. Теперь страждущими занялись целители, да все прочие, кто мог ходить, чтобы разносить еду и воду. Вот тут обладание-то и пригодилось. Без арбы и шидии – все бы они долго не протянули. Есть и пить то, что осталось за стенами было нельзя. Да и тепло жаровен и печек, что поддерживали калидиты, тоже важное дело. Без погодной башни и зеленых дерев осень давала знать о себе зябким холодом, что пытался прокрасться сюда, отнять последнее и самое дорогое, что осталось – тепло жизни.

– Мастер Гротт! – почти закричал Виллем, кинувшись к старику. Он переоделся: была на нем простая рубаха и штаны. – Как славно, что вы оклемались!

– И я тоже рад, – отозвался он, без должного воодушевления в голосе, конечно же. – Как оно? – поинтересовался он, окинув устало все вокруг и себя самого. Его тоже переодели в почти такое же невыразительное облачение.

– Это, чтоб внимание не привлекать, – пояснил эльвин. – не волнуйтесь, это я вас переодел.

– Ну, теперь я спокоен! – в обычном язвительном тоне отозвался Гротт.

Теперь они были самыми неприметными стариком и парнем, среди прочих, что ютились тут. И это было разумно. Форма конксурата бы собирала на себе взоры, кто-то бы был им благодарен, а другие бы обвиняли в том, что не сумели защитить Высьдом. Так оно и бывает, когда эмоции захлестывают и ослепляют, когда не можешь поверить в то, что все происходит не в ночном кошмаре, а наяву, когда скорбь и боль сменяются ненавистью и желанием отмщения.

– Как обстоят дела? – спросил он снова. – Что нового?

– Все хорошо и плохо одновременно. Знаете, начинаешь ценить вполне себе простые вещи…

– Это точно, вроде глотка воды или теплое покрывало… – закончил за него мысль Гротт. Виллем закивал.

– Но всего на всех не хватает, – проговорил эльвин.

– Так всегда и бывает.

– Пожалуй, это вот и есть то новое, про что вы спрашивали. Долго не протянуть на том ,что имеется. А так ничего иного. Тишь да гладь. И дикари, и редрины будто испарились. Словно и не было ничего, а Высьдом сам себе рухнул.

– Может их и эскурой прихлопнуло, если они не рванули когти загодя.

– А заодно и все их осадные орудия… – добавил Виллем.

– Удобно, никаких следов не оставили.

– Только расточительно это… Бросать-то все.

– Значит у них есть еще или они и сами не знали, что эскуриды вмешаются.

– Слишком все запутанно. И ощущение странное, что грядет нечто еще более злое…

– Есть такое. Но с этим нужно справиться. Это испытание. И ты весьма стойко выдержал его… – похвалил Гротт. Это было нужно каждому, посему он и сказал так. Может и ему самому недоставало этого.

– Спасибо! Мастер Гротт, вам что-нибудь нужно еще? – поинтересовался парень. – Катэль велел дать знать, как вы проснетесь. Сказал, что есть важный разговор.

– Ну, конечно. Нет, сынок, ничего не надо… – покачал головой Гротт – Разве что… Помоги-ка мне встать.

Он ухватился за сильную руку эльвина и поднялся на ноги. Тело гудело, но стоять твердо на своих двоих он мог. Это уже вполне себе сносно.

– А наши все где? – спросил он. Никого из конксурата он не заприметил. Ригана тоже тут не было.