Хронометр-9. Ежемесячное издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича. Май 2019 г.

Положив головы друг другу на плечи девушки уснули, вагон тоже решил отдохнуть от громкой трескотни Верочки. Поезд все ближе и ближе приближался к столице.

Весеннее солнечное утро врывалось яркими лучами через окна вагона, крася в рыжий цвет кудри спящих, проводница в армейских сапогах бодро приглашала отведать особого чая с мятой и зверобоем, призывая просыпаться пассажиров, которые отмахивались руками, не открывая глаз. Какой то мужик прошаркал через весь вагон, в домашних тапочках и полотенцем на шее, к умывальнику и те, кто понял, что спать больше не дадут, начал подниматься и шуршать тем, что лежало в их сумках и чемоданах, извлекая оттуда съестные запасы. Вскоре этой эйфории поддались и остальные. Верочка и Лариса не слезая с верхней полки, приступили к дележу вкуснятины, что была у них и потихоньку начали за завтраком свое стрекотание на девичьи темы. И в тот момент, когда девушки спустились вниз, где начали прихорашиваться и раздался голос проводницы: Въезжаем в столицу мальчики и девочки. Не забываем свои вещи!

Степенно и гордо поезд поравнялся с перроном Казанского вокзала, издав приветственный гудок и плавно затормозил. Ой, Вовка, мой- тыкая пальцем в окошко заверещала Верочка, подхватила свои узлы и чемоданы и с криком: Посторонись! -, забыв про подругу бросилась к выходу, расталкивая впереди идущих пассажиров. Лора улыбнулась этому зрелищу и сняв с полки свои вещи, пропустив всех, медленно подалась к выходу. На платформе она искала глазами отца, пытаясь представить себе, как он может сейчас выглядеть. Но глаза ее уперлись в табличку, из коробки, в которой продавали отечественную обувь, на которой красной гуашью было написано: Лора из Мракова. В руках ее держала угрюмая женщина небольшого роста, средних лет, с ярко накрашенными губами и модной по тем временам прической, этакой копной на голове. Пытаясь держать табличку как можно выше, правым локтем она прижимала к себе небольшую красную дамскую сумочку и мечтательно смотрела куда то поверх вагона.

Ну, я Лора из Мракова, тетка! – выдохнув из себя сказала девушка, до этого обошедшая женщину по кругу со всех сторон

Ой, деточка! Носик то папин …А как же я дуреха, тебя просмотрела! – очень тоненьким голоском запричитала тетенька и наверное ее монолог, похожий на некое монотонное церковное песнопение длился бы очень долго, если б Лора не задала свой вопрос: А где папа? Почему он сам то не пришел?

Вместо ответа странная женщина протянула руку Ларисе и сказала гордо: Марфа я, Федоровна – жена Лёнькина! Потом она схватила чемоданы падчерицы и тяжело вздохнув начала новую молитву, пуская слезу: Ой, дочка! Беда с папкой! Ремонт к твоему приезду задумал… Да, ведь не видит он не черта, а ему в хозяйственном вместо салатовой краски темно- зеленую всучили… Вот он ей и покрасил комнатенку …Страх божий!

– Так, что с отцом – попыталась перебить разговор Лора, но новая мачеха, тащившая ее чемоданы, на бегу, по пути к стоянке такси, еще долго вела речь о никчемности Леонида, о ремонте и только чуть не силком всунув ее в салон «Победы» с шашечками на крыше выдохнув пар, от тяжелых вещей, что забросила в багажник, как отрезала: А сейчас он на Москву -реку топиться пошел… Да, ты не бойся не утонет! Так походит где то и к ночи вернется!

Шофер с изумлением смотрел на бабу-болтушку и ее юную спутницу. А спутница и чудная баба, с накрашенными губами молчали. Молчали до самой Тульской, глазея в окно, каждая со своей стороны.

У поворота к старой пожарке у Ларисы сдавило сердце и как наяву перед глазами предстали воспоминания из того забытого, украденного войной детства. Мама в голубом ситцевом платье вела ее за ручку, а впереди бежал Вовка, топая по лужам в сандалиях, высыпая крошки хлеба из кармана голубям, которые слетались, как коршуны с окрестных крыш бараков и подхватывали их чуть ли не на лету, сбивая мальчишку с ног. А он смеялся и смотрел то на сестру, то на маму, которая носила под сердцем еще одну жизнь…

Шелест купюр и звук выключенного счетчика вернул Лору на землю из нахлынувших воспоминаний картинок ее детства, которые раньше никогда не приходили. Мама! Мама! – жалобно совсем рядом раздался детский голос. Девушка вышла из машины и увидела перед подъездом двухэтажного дома на скамеечке крупного подростка с детским лицом, который тер разбитую коленку и звал на помощь маму.

Это, наш Игорек! – пояснила Марфа и добавила шепотом: У него не хватает! Дурачок понимаешь? Потом так же, как и на вокзале она схватила все Лоркины узлы и чемодан и поспешила к двери. Еле успевая за новой родственницей Лариса едва не оступилась на крутой и скрипучей деревянной лестнице, ведущей в огромный коридор второго этажа. Сердце билось так, будто хотело вырваться из груди. Ведь даже запахи в этом коридоре казались ей такими родными и знакомыми. В воздухе смешалось все – запах гуталина, домашних пирожков, щей и жареной картошки, с примесью чего то сгоревшего на чьей то сковороде и дыма от папирос «Беломорканал» Восемнадцать семей, восемнадцать дверей в общем коридоре и за каждой бурлила и кипела жизнь. А вот и самая дальняя обшарпанная дверь, за которой и были забытые, но родные девять метров. Справа от двери огромная плита для общего пользования и душевая. Остальные так сказать удобства были расположены в сарайчике, с обратной, не парадной стороны дома. Марфа- Мария открыла дверь своим ключом, выпуская наружу еще один запах – запах краски, сделанного на скорую руку ремонта. Бросив посреди комнаты вещи падчерицы Марфа достала из под железной кровати ведро и удалилась Лора оставшись одна в комнате подошла к окну и стала всматриваться в незамысловатый пейзаж двора, пытаясь хоть что то еще вспомнить из своего московского детства. Но в голове царила пустота. Она молча стояла у окна, не обращая внимания на шорохи в комнате и какой то странный металлический звук.

Ну вот и готово! – громко воскликнула Марфа, выливая ведро с горячей водой в корыто, что поставила туда, где совсем недавно стояли вещи Ларисы. – Сейчас только холодненькой добавлю! Я приготовлю чего нибудь, а ты окошки то газеткой загороди, да помойся с дороги, дочка. А то душ то с неделю как не работает…

Мачеха удалилась готовить на общую кухню, прихватив с собой, пару кастрюль из под той же кровати, а Лора сняла туфли и принялась расстегивать платье.

И в этот момент тихо, как мышь в комнату пробрался Игорек. Он смотрел на девушку и улыбался. Та взвизгнула от неожиданности, а мальчуган тоже испугавшись полез под кровать. Что там сшибая он гремел там той утварью, что находилась там. Но скоро из-под кровати показалась его рука с молотком и задыхаясь от собственного восторга он дико закричал: Гвоздей! И начал стучать инструментом об деревянный пол.

На шум вбежала Марфа и пенками выпроводила дурачка.

Потом взглянув на Лору гневно воскликнула: А, ты, чего еще не мылась что ли? Кого ждешь, вся в отца, тому тоже мои слова, как об стенку горох.

Она может и продолжила бы свою нотацию, но в дверь вошел, едва державшийся на ногах, отец. Что то пробубнив он рухнул в одежде на ту самую кровать и тут же захрапел.

Лорка уселась возле него на стуле и долго смотрела на то, во что превратился родной ей человек. Шрам от ранения под левым глазом до ужаса обезобразил его лицо. Скулы выпирали наружу, желтый цвет лица, говоривший о множестве болячек и перегар, которым тошнотворно пропахла вся комната вызвали слезы на ее глазах.. Они уже были готовы хлынуть ручьем, но тут вошла Марфа и скороговоркой отчеканила: Ну дела! Приехала детвора! Папенька в стельку! Нет дочки карамельки!, одела немыслимую шляпку и сказала, что время собираться на работу и закрыв дверь на ключ с обратной стороны уже за дверью проорала: И ты, девонька, завтра уже с утра работу то ищи! Москва она тунеядцев не любит!

Лорка перестала лить слезы. Мысли перепутались в ее голове. Она придвинула стул поближе и положила свою голову на подушку и отца. С коридора все еще шли различные вкусные запахи, которые сильно раздражали ее. Кто то гремел посудой, кто то играл на баяне, но это не помешало ей уснуть. Марфа вместе с мачехой предстали перед ней во сне в виде двух базарных торговок, что перебивая друг друга продавали ее, Лоркины вещи с коими она приехала в Москву. Та сопротивлялась этому и вступила с ними в драку. Но кто то цепко схватил ее сзади и прижал сильно к земле. Этот кто то сильно жал на горло и задирал ей подол платья.

Воздуха ей не хватало. Она задыхалась. Отчего она открыла глаза и поняла, что кто то не просто навалился на нее, а кто то вошел в нее и тяжело дышит ей в ухо. Сил пошевелиться не было. Кричать она не могла и не хотела и молча сносила то, что с ней вытворял ее отец.

Закончив дело он спихнул ее с кровати на пол и натянув на себя штаны заснул отвернувшись от нее на другой бок.

Несколько минут пролежав на полу она ничего не соображала. Но очнувшись от стопора поднялась на ноги и принялась хлестать отца по спине и щеке. Тот вскочил и прищурился. Потом закрыв ладонью невидящий глаз пристально посмотрел на нее и спросил: Ты кто?

Кто? – обливаясь слезами закричала Лорка- Дочь твоя! А ты, знаешь, что со мной сейчас сделал?

В минуту Леонид протрезвел и ощупывая свое интимное место схватился за голову:,Ты прости! Прости дочь! Я ж тебя с пьяну за сестру Марфину Катьку принял. У нее ключи есть… Она часто приходит за этим, когда жены дома нет… Ты только не говори никому про то… Ну что… Я

Ты ее любишь? – неожиданно перебив отца спросила дочь

– Кого Катьку?

– Жену, господи…

– Марфу то!? Не знаю! Не люблю, когда меня жалеют…

Дочь бросилась на шею к отцу, а отец крепко обнял ее и они проговорили всю ночь.

Под утро пришла Марфа и принялась стыдить обоих за безделье: Ах, паразиты! То одного инвалида кормлю, теперь еще и девку его… Ох, да кабы не прописка, да не очередь на квартиру, так бы я с вами и возилась…

* * *

Через неделю Алексея, что все соседи почему то звали Леонидом, как подменили. То ли он переживал то, что сотворил с пьяна с дочерью, то ли его воодушевило правительственное письмо с приглашением на специализированное предприятие для слепых, организованных под эгидой Всероссийского общества слепых, а то ли и то и другое побудило пересмотреть свою жизнь, что утопала в водке.

Он стал в раз не только заботливым отцом и примерным мужем, но и автором многих идей по внедрению штампов на предприятии для слепых и контролю качества продукции.

Лариса же уже на следующее после того события утро была определена Марфой в депо Апакова кондуктором на маршрут сорок девятого трамвая.

Нельзя сказать, что обелечивание пассажиров и вечные скандалы с безбилетниками были ей по душе. Но видеть каждый день, как вырастают, словно грибы новые дома, из окна салонах и хорошеет столица вдохновляло ее.

Работа стала для нее всем и путевкой в независимую самостоятельную жизнь и средством выразить свой несгибаемый характер. Правда, особой вежливостью, что требовала работа кондуктора и терпением она не обладала и это стало причиной ее нареканий. Очень близко принимая замечания начальства к сердцу однажды стали причиной ее увольнения. Водитель наорал на нее, что народу на маршруте много, а выручка маленькая и послал на конечной остановке за пирожками с ливером.

Справившись с покупкой девушка перепутала маршрут и уехала на 16 маршруте из за чего на нее пожаловалась пожилая кондукторша этого маршрута и водитель своего, что сбился с расписания и остался из за нее голодным.

Отец молча выслушал причину ее увольнения и лично уладил в парке, чтобы ее на дай бог, уволили по статье посоветовал ей податься на фабрику Парижской коммуны.

Швейные машины, молельная обувь, дружный коллектив все это вкупе покорило Лорку и она сравнивала себя с царицей,, что сама шьет черевички для возлюбленной Вакулы-кузнеца..

И все бы стало совсем замечательно, если бы не внезапно появившиеся сразу два мужчины возле нее. Первым- был неожиданно приехавший брат, что поругался со своей медведицей, а второй красивый военнослужащий, которого привел однажды в дом отец. Брат праздно шатался по столице, время от времени посещая секцию бокса на стадионе» Труд», жаловался на жену и уже делил метры, еще не полученной Марфой квартиры.

Виктор же военнослужащий, переведенный в Москву из Байконура представился сыном старого друга отца, который в 1937 году на Петровке обучал того азам экспертизы. Лорка догадалась, что жених был представлен к ней не случайно. Ведь аборт она вовремя не сделала и теперь она носила плод от своего отца, что службу в органах сменил на профессию киномеханика, а теперь потеряв зрение стал штамповщиком пеналов для губной помады и патронов для новогодних елочных гирлянд.

И чем ближе к родам, тем настойчивее брат требовал прописки в Москве, а ухажер охладевал к ней, но все еще оказывал знаки внимания. А потом и вовсе показал фотографию жены, что жила в Риге и честно признался, что был специально представлен к ней, дабы малыш был сохранен.

И вот наконец, когда до появления младенца оставались считанные дни долгожданная квартира была получена. Одновременно с этим Леонид получил героя труда и его, как бывшего сотрудника и спеца в области сравнения и анализа дактилоскопии пригласили прочитать несколько лекций студентам и тряхнуть в отделе стариной на общественных началах.

Конечно же от последнего из за зрения тут же пришлось отказаться, но лекции иногда проводил и с огромным удовольствием. Правда правая его рука во всех делах Виктор исчез, но к сыну нежданно приехала жена, с которой он не ссорился. Афишируя рожденным ею внуком она требовала прописки всех троих членов ее семьи (мужа, ребенка и ее) и косо смотрела на Лорку, что благодаря знакомой из поезда Верочки устроилась на работу при своем сроке беременности уборщицей в ее магазин и получая пособия за декретный отпуск не в чем не нуждалась. И еще ко всему, с ее то животом она познакомилась в трамвае с парнем, в которого сразу и влюбилась.

Перед самым Новым годом Лорка родила, кинула мачехе ребенка и ушла жить к любимому. Властная Марфа, характером была сродни Вассе Железнове, но стать главкомом в семье долгое время ей не позволял ее писклявый голос и малый рост. Отправив пасынка с невестой и дитем, туда откуда они приехали, не выписывая падчерицу из квартиры она обратилась за помощью к командованию госпиталя и в один день прошла процедуру оформления досрочной пенсии и по суду установила опеку над маленьким Василием, что был рожден Лоркой, всячески препятствуя ее приходам.

Ее к тому времени уже муж Вовка Громов, что хлебнул горя с матерью и сестрой в оккупированном Киеве поначалу нашел общий язык с Марфой- Марией и настоял, чтобы в свидетельстве о рождении стояла его фамилия и отчество.: Вы поймите! Безотцовщина! Его же заклюют, да и в люди не выбьется! Пусть носит мою! Мы же за это с Лорой не будем вас тревожить, а если что, то всегда модно сослаться на взбалмошный характер падчерицы и указать на меня, а я помогу вам и ему в любое время.