Навстречу весне. Сборник прозы авторов группы ВК

В Петровске многие наши пацаны обзавелись девчонками. Это было запросто – изгородь вокруг части имела чисто символическое значение. Мы регулярно шастали через проделанные в ней дыры в самоволки и шлялись по городу и окрестным деревням, пропивая там свои получки (раз в месяц нам выдавали денежное довольствие – определенный процент от заработанного на объекте, бывало, что по десятке и даже больше).

Конечно, далеко не все петровские девушки хотели водить знакомство с вечно поддатыми нахальными солдатами в непонятном обмундировании (кроме «хэбэшек», нам выдавали еще и «вэсэошки» – робы из тонкого плотного сукна, состоящие из курток с отложными воротниками, и широких шаровар, заправляемых в сапоги).

Эти «вэсэошки», служившие нам и рабочей, и повседневной формой, сидели несколько мешковато, если их не ушивать. В них мы и убегали в самоволки, так как переодеваться в «хэбэ» было некогда. Естественно, дополнительного внимания к нам со стороны слабого пола такая далеко не гусарская форма не добавляла. Но здесь уже в силу вступали личное обаяние и умение убалтывать девчонок.

Кое-кому это неплохо удавалось. А потом те из них, кто не хотел уходить от отцовской ответственности, даже женился. Как вот курганец Витька Тарбазанов, вне строя Тарбазан, как Вовка Порода из Пензы (фамилию его не помню, но дразнили его так за то, что он всех, на кого злился, обзывал именно этим словом: «Ну ты, порода!»).

На его свадьбу мы ездили всем нашим отделением в ночь на воскресенье, пообещав старшине роты привезти водки и закуски. По дороге прижимистые родственники невесты Вовки-Породы накачали нас в кунге пахучей крепкой эссенцией, которая используется при производстве лимонада. И на свадьбу мы приехали пьянющими, там еще чуток добавили – и готов, свадьба для солдатиков состоялась!

Правда, перед тем, как отправиться утром в часть, мы успели подраться между собой в доме невесты, погоняли ночью по улицам поселка местных, потом они нас… В общем, свадьба запомнилась! Потом Породу отпустили на дембель раньше нас – у него дите родилось, а мы еще на аккорде пахали месяц. Но зато домой поехали с деньгами!

Стройбат – войска, как известно, хозрасчетные. Солдат там платит за все: за обмундирование, за питание, за помывку в бане. За все это идут вычеты из заработанного, а остаток ложится солдату на книжку.

Я был сварным, временами неплохо зарабатывал, так что сейчас у меня в грудном кармане парадки приятно топырилась толстенькая пачка кредиток – триста с чем-то рублев.

Было больше, но я, когда забежал проститься в роту, рублей с полста пораздавал пацанам – вместе отметить мой дембель мы не успевали, так пусть хоть без меня за меня выпьют.

Да еще в финансовой части с нас стрясли по червончику – на пропой офицерам. Но никто из дембелей и слова не сказал против этих поборов, главное – мы ехали домой! К родным, к друзьям, к девчонкам!

У меня, правда, девчонки дома не было. Не успел обзавестись. Закончил восьмилетку и уехал продолжать учебу в девятом классе в райцентр. В семнадцать лет вообще подорвал из дому на Урал, там проработал год на заводе ЖБИ, и ушел в армию.

Вот здесь у меня, на Урале, девчонок было несколько, но ни одной постоянной, все как-то несерьезно было с ними. Так что ни мне из слабого пола никто в армию не писал, ни я никому из них.

3

В армии общаться с девчонками сначала не было никакой возможности. Первые полгода – потому что держали нас за глухим высоким забором в учебке. Еще восемь месяцев потом забором вокруг части служила стена дремучего костромского леса, распростершегося во все стороны света на сотни километров.

И лишь когда служба перевалила за второй год, эта ситуация в корне поменялась, потому как батальон наш после перевода в Саратовскую область разместился буквально на окраине города – до первых домов Петровска было всего с километр или даже меньше.

А до поселка газовиков (они жили на линии большого строящегося газопровода Уренгой-Петровск-Помары-Ужгород в нескольких двухэтажных домах) было вообще рукой подать, через дорогу. Вот там-то я и познакомился с Надюшей.

Возвращался из похода за бормотухой в деревню за Медведицей, и увидел ее, молоденькую такую, очень симпатичную брюнеточку с красивыми карими глазами, одиноко сидящую на лавочке напротив двухэтажного дома, и нагло попросил разрешения присесть рядом.

От меня попахивало винцом, одет я был в ту самую мешковатую, хотя уже и ушитую, «вэсэошку», и тем не менее, она не прогнала меня, не убежала в дом, и даже не отодвинулась, когда я уверенно опустился рядом с ней на лавочку.

Я тогда самоуверенно подумал, что пришелся ей по сердцу. Хотя в те далекие годы я действительно нравился женщинам, и лишь моя неопытность, да и порой – чего уж там скрывать! – нерешительность вынуждали их иногда разочаровываться во мне.

Наденьку я не то, чтобы разочаровал. Она и подумать не могла, что я обойдусь с ней, как и полагается солдатам поступать с доверившимися им женщинами при краткосрочных знакомствах. Во-первых, она была не женщина, а всего лишь девочка-подросток, перешедшая в десятый класс, хотя и имеющая к тому времени все полагающиеся женщине формы – грудь там, попка, красивые ноги. Во-вторых, она сразу прониклась ко мне особым доверием, и уже на третьем по счету свидании пригласила к себе в дом.

Вернее будет сказать, в квартиру к ее одинокой тете. Наденька под конец лета приехала к ней погостить из какого-то учхоза с забавным названием Муммовка. Ну и вот, когда тетя была на работе, а я приперся к Наденьке среди бела дня (работал в эту неделю во вторую смену), она пригласила меня в дом попить чаю.

Вот там-то я впервые обнял, притянул к себе и поцеловал Надю. А когда почувствовал, как ее маленькие и упругие грудки уперлись в мою грудь, а сама она учащенно дышит, в голове у меня все помутилось от вспыхнувшего желания. Я не сдержался, подхватил Наденьку под коленками и взял на руки ее легонькое тело.

Рукава моей «вэсэошки» были закатаны, и я никогда не забуду того прикосновения легших мне на руку округлых и теплых девичьих ножек с нежной, шелковистой кожей. Она ойкнула от неожиданности и обхватила мою шею руками, лицо ее порозовело. Наши губы снова встретились.

Но самообладания Надя при этом не потеряла. Как только я торопливо направился со своей драгоценной ношей к дивану в гостиной, она тут же строго сказала мне:

– Куда? Ну-ка верни меня на место.

И отняв руки от моей шеи, жестко уперлась ими мне в грудь, выказывая желание освободиться. И я покорно поставил ее на пол. Так между нами тогда ничего и не произошло. И я с досады выдул потом штук шесть чашек чая и съел почти все клубничное варенье из розетки, гостеприимно выставленное Надей.

Потом она уехала в свою Муммовку, мы условились переписываться, но переписка была какая-то вялая, и вскоре пленительный образ Наденьки стал терять свои очертания, а потом и вообще растаял в моем воображении, хотя ощущение нежного тепла от ее ног у себя на руках я еще долго помнил и даже физически ощущал – как, видимо, неосуществленное сексуальное влечение к ней.

Так что армию я покидал девственником.

4

В вагоне тронувшегося поезда, за замызганными окнами которого медленно проплывали плохо освещенные станционный перрон и темные улицы Петровска, Тарбазан со своей Танюхой осели в одном плацкартном купе, мне досталось место через стенку от них.

На эту девушку я сразу обратил внимание – она сидела у окна на застеленной поверх матраса ворсистым одеялом нижней полке, и с любопытством обернулась ко мне, когда я с шумом закинул свой чемоданчик на багажную полку.

Поезд набирал ход, и на столике сначала тихонько, а потом все сильнее стали дребезжать стаканы в алюминиевых подстаканниках. Соседи ее, укрывшись простынями и обернувшись спинами к нам, спали на своих полках, и свет в купе горел неяркий. Но он позволил мне достаточно хорошо рассмотреть бодрствующую попутчицу. Это была светловолосая голубоглазая особа лет двадцати пяти, довольно симпатичная, с ярким макияжем на лице, который она, видимо, решила не смывать на ночь.

– Здрасьти, – чуточку развязнее, чем следовало бы, поздоровался я, снимая с себя ремень с надраенной блескучей бляхой и расстегивая шинель. – Ничего, если мы с вами дальше вместе поедем? Вам вообще куда? Мне вот до Павлодара пилить.

Повесив шинель на крючок за спиной у себя и закинув шапку на верхнюю полку, я отвернул ее постель и уселся на голую полку с краю. Эта моя предупредительность, похоже, понравилась блондинке.

– Да садился бы на одеяло, – улыбнувшись и обращаясь ко мне на «ты», сказала она. Я это оценил как выказанное расположение и тут же обрадованно разулыбался.

– Ну, на одеяло, так на одеяло!

И приподнявшись, вернул отвернутый угол постели на место и с довольным видом снова уселся, теперь уже на одеяло.

– Меня Маратом зовут, – сообщил я очаровательной попутчице, уже начиная влюбляться в нее. – Так ты так и не сказала, куда едешь. Хорошо бы до Павлодара! Целых два дня вместе!

– Валя, – церемонно протянула она мне узкую прохладную ладошку. – Нет, мне немного поближе. Я в Шортандах выйду.

– Шортандах… Никогда не слышал.

– Да не Шортандах, а Шортанды! – зазвенел колокольчик ее милого смеха. Спящий на противоположной нижней полке сосед заворочался, повернулся лицом к нам. Это была мордатая тетка с растрепанной прической и недовольным заспанным лицом.

– Молодые люди, нельзя ли потише, – басом сказала она, и снова повернулась к нам спиной, натягивая простыню на голову.

Валентина заговорщицки прижала палец к губам. Дальше мы общались шепотом. Оказалось, Валентина ездила в Подмосковье навестить своих предков – бабушку с дедушкой, а в Шортанды она живет с родителями, которые в конце пятидесятых приехали сюда по комсомольской путевке на целину.

Работает в школе старшей пионервожатой и учится заочно в техникуме в Целинограде. Была недолго замужем, но не ужилась со свекровью, на сторону которой стал ее сын, то есть Валин муж-козел, и она бросила его и вернулась к родителям.

Поведал и я о себе – моя биография была еще короче и уместилась в нескольких словах: школа, завод, армия.

Пару раз из своего купе к нам просовывал голову Витька Тарбазан и свирепым шепотом звал меня:

– Иди давай уже, самогонку допьем!

Но я досадливо отмахивался от него и не менее свирепо вращал глазами: отстань, не видишь, я с девушкой.

Витька строил шкодную рожицу и исчезал. А мы продолжали негромко болтать под перестук вагонных колес и дружный храп наших соседей.

– Пошли, подымим в тамбуре, – предложил я Валентине – мне в самом деле очень хотелось курить.