Любовь, вдохновение и весна. Том второй

Телесность

Я вдруг обрадовалась быть здесь. Быть в этом мире. У меня есть руки, пальцы, кожа, губы, глаза…

Прикасаюсь к лепесткам розы и чувствую бархатную нежность. Держусь за липкий поручень в автобусе и к горлу подкатывает неприязнь от разогретого засаленного металла. Улыбаюсь. Чувствую, как другие люди касались этого поручня и думали об ужине с семьёй, о собаке или стерве-начальнице. Слушаю жизнь в этом поручне. Ещё крепче хвастаюсь за него – автобус виляет, водитель рычит. Я слышу его уже где-то внутри себя.

Вижу девочку-подростка в автобусе. Она ещё в возрасте, когда девочка – немного мальчик. Она прилипла лбом и ладонью к стеклу. Что она там разглядывает? Мне стало жутко интересно. Вдруг я почувствовала и ее где-то внутри, ее интерес к каждой лавке, магазину, кусту, собаке, машине, которые мы проезжали. Смотрю вслед за ее взглядом и вижу удивительное – мир. Вижу, как прямо сейчас, одновременно с моим дыханием, дышит всё вокруг. Даже асфальт. Он нагревается, остывает, блестит под дождём. Я встаю на него босиком и слушаю. Как миллионы людей прошли по нему и ещё пройдут.

Ступни. Удивительно, как они работают: иду босиком по камешкам, мне щекотно, немного больно, я смеюсь и чувствую возбуждение. Приятную дрожь внутри.

Это странное тело, которое позволяет чувствовать этот мир. И, Боже, спасибо за него. Спасибо, что я стала телесной. Спасибо, что из вечности хотя бы на мгновение я здесь, узнаю, как это – быть человеком. Быть отдельной материей, которая способна слышать, видеть, обонять, осязать этот мир и быть частью его.

Чувствую, как солнце слепит глаза, как глаза становятся бесполезными в темноте, как от холодного воздуха дрожит тело и ветер скользит по шее.

Чувствую, как ткань воздуха просачивается в лёгкие, перед этим одаривая меня запахами соли, водорослей, сирени, скошенной травы. Мой нос тянется к запаху весенней мокрой земли, отворачивается от грубого потока машинных газов, чьих-то экскрементов, стухшей воды.

Закрываю глаза, внимательно слушаю запах шерсти котёнка, дождя, и – другого тела. Другого человека. Моя телесность позволяет мне распознать и запомнить запах любимого человека. Моё тело отзывается на этот запах и даже умеет скучать по нему.

Моё тело может уставать, даже – как ни странно – от попыток соединиться с этим миром, прочувствовать его и превратить в слова. Наверное, это хорошо, иначе бы я сошла с ума. Если уже не.

Дядя Толя и Новый год

Есть у меня один знакомый – дядя Толя. Он, правда, не совсем «дядя» и не совсем «Толя». Но ему уж очень идет так.

Приближается Первое января. Дядя Толя мониторит авиарейсы.

У него есть традиция – каждое первое января встречать самолеты или, на худой конец, поезда.

Дядя Толя тщательно выбирает время и страну рейса прибытия. Он любит встречать людей из южных стран и с утра пораньше – просто посмотреть на этих чудиков, что в семь утра первого января в Москву прилетели.

В зале встреч он стоит без бумажки с именем; зорким глазом выбирает самого замученного. Того, кто не торопится, трезвого или грустного.

Дядя Толя вполне себе прилично выглядит, немного помято, но всегда в чистом и аккуратно выбрит. Поэтому его не пугаются, когда он подходит к незнакомцам и предлагает помощь с чемоданом или пакетик мандаринов.

Хотя нет, его не пугаются не поэтому. Вокруг него что-то особенное. Кто-то это называет хорошей энергетикой, кто-то светлой аурой, кто-то – запахом пирожков.

Были, конечно, разные случаи. Некоторые даже посылали. Но дядя Толя не обижался – они просто не готовы. Он шел к следующему рейсу. И там уже встречал готовых. С бледными лицами и тлеющими глазами. Они не пишут судорожно смски и не высматривают бумажки с именами.

В этом году был интересный. Красивый, широкоплечий, в дорогом синем костюме и с чемоданчиком ручной клади. Дядя Толя даже растерялся сначала. Что ему предложить? Незнакомец никуда не спешит, даже за кофе подошёл уже на выходе.

Что ж, к такому только за помощью.

– Извините, а вы не могли бы вызвать мне такси? Телефон сел.

– Да, без проблем. Адрес?

– Вернадского, 64.

Незнакомец поднял на него заинтересованный взгляд. Переспросил, точно ли ему этот адрес и допытывающе на него уставился. Но дядя Толя был готов, напустил свою энерго-ауру, и скептицизм этого уверенного взрослого мужчины ослабил хватку.

– Ну что ж, Вернадского, так Вернадского, вместе поедем, значит. Я там в соседнем доме живу.

Пока ожидали такси, соседи разговорились про общий двор, оказывается, оба встречают по утрам эту чокнутую старушку с мопсом на лавочке.

Они и в машине продолжили бы болтать, но дядя Толя попросился на заднее сиденье, заболела спина. Незнакомец сел на переднее. А там, удивительно, такая Катя, с пухлыми ручками на руле, в восемь утра первого января барыжит таксистом. Это у нее новогоднее развлечение – посмотреть, как люди новогоднюю ночь проводят. За семь часов разъездов по городу – историй на целую жизнь. Незнакомцу как-то неожиданно захотелось слушать и слушать эту Шахерезаду…

***

Дядя Толя потом с Вернадского в Люберцы на метро чешет. Там хоть и немного заблёвано, но он всё равно довольный, раздает оставшиеся мандарины. Там люди тоже уставшие и довольные, с радостью берут, а кто-то даже стихи читает и желания загадывает.

Сладкий ноябрь

Нет ничего прекраснее влюбляться в любимого человека.

Неоднократно.

Например, каждый ноябрь, чтобы не болеть.

Вот ты любишь, любишь его январь, февраль, март. Он греет тебя, ты знаешь, на какие леденцы у него аллергия, что ему снилось в прошлый четверг и что даже самый мужской бальзам для губ без запаха, цвета, блеска и без бальзама – ни за что.

В апреле и мае всё цветёт, можно бродить по улицам очень долго, фотографировать улочки и ваши ботинки на фоне опавших лепестков. И он знает, какое пиво тебе заказать.

Крылья мягко колышутся за спиной, они не очень-то хотят лететь до седьмого неба, ведь им и здесь под ручку хорошо. Так же лениво прошел июнь, июль. Но уж этот август. Холодный московский август заставляет крылья поежиться.

После месяца разлуки ты вдруг видишь его с лёгким загаром и, прищурив глаз: «Ой, молодой человек, а вы чей такой красавчик, и парфюм-то у вас ого-го». И шаловливая подростковая мечта – дзынь – it’s done: незнакомцу вот так сказать, ещё и за попу ущипнуть.

И не важно, что ты знаешь его уже лет сто.

А дальше сентябрь и октябрь – время личностных ростов всяких и начинаний. Крылья вообще в шкафу, потому что кроссы в метро сподручнее.

На Москву, хочешь ты того или нет, однажды, каждый год, всё равно растечётся ноябрь, темный и склизкий.

Но во второе воскресенье около пяти пополудни под пуховиком, толстовкой, водолазкой, майкой и наросшим жирочком вдруг всколыхнутся всё лето продрыхнувшие бабочки. И вот ты держишь его за руку, в глаза смотришь, в щёчку целуешь, как будто впервые. И чешуйчатокрылые трепещутся. Мозг иногда включается с мыслью: надо шампунь купить ему тот зелёный с мятой, а то от других у него раздражение и зуд.

А потом снова забываешь. Ноябрь же. Бабочки.

История одной любви

Однажды, лет двадцать назад, родители таскали меня по рынку, я устало топтала картонки у каждого прилавка, а хотелось мне пирожок из кафетерия на выходе – из их окошка так пахло…

Мы искали туфли на первое сентября.

Не помню, нравилось мне выбирать или нет. Наверное, не очень, потому что, как и во всех нормальных семьях, выбирали родители. Давили на пальчик и многозначительным тоном переспрашивали: «Точно нигде не жмёт?» А на твою хлюпающую походку удовлетворённо кивали – ваточку подложим.

А может, и нравилось. Первые туфельки как-никак. Они были черные, золотые клёпки по бокам, на квадратном каблучке, который сейчас, кстати, снова в моде. Прекраснее истории из детства не придумать, если бы не одно «но».

Я была влюблена в другие. Нагло, без памяти, из самой глубины сердца.

С ними я готова была бежать и тайно венчаться где-то в церквушке глухой деревни.