Леди Весна. Проза

Выпучил глаз на кружку деревянную – там внутри квас был налит. Говорит, пей, мол. Колдун-то выпил, икота напала да волосы из бороды падать стали, но он не испужался, отпил из другой кружки, остатки протягивает:

– Теперь ты от меня выпей.

Дед и выпил. Сделал один глоток – тоже облысел, но не только бородою, а всеми волосьями, другой глоток сделал – горб вырос, третий – ноги подкосились. Лежит на полу, извивается, как змея. И оскалиться не может – зубки все на полу валяются. Кричит.

– Отпусти меня, мне тяжко.

Колдун икает, да улыбается, головой водит, на прореженную бороду показывает.

– Ладно – кричит дед – понял.

Еще пуще выпучил глаз на кружку, говорит, чтобы волосы сжег, пепел примешал к напитку, да из кружки выпил. Колдун все сделал – икота прошла, волосы тут же отросли. Тогда он схватил метелку и зубы, что у злого деда изо рта попадали, смел в уголок. Тот как поднялся на ноги, так сразу убежал. От горба его избавил свадебный колдун, да только волосы с зубами не вернул. В наказание. Был тот незнакомый дед другим колдуном, хотел свадьбу попортить, да только смеху навел.

Между тем, как Васька рассказывал, ребята уже дошли до дома.

Дед, в ответ на весть о двух мешках дарованной ржаной муки, удивленно задрал правую бровь – задрать еще и левую было бы совсем для него роскошью. Но решил муку все-таки принять – в случай чего можно было всегда внука отправить обратно искать. А когда ребята принесли мешок, дед опустил в него иссушенный старостью палец, поднес к губам, попробовал, посидел чуть-чуть причмокивая, после чего лицо его засияло. Мука вызвала у него много приятных ощущений, словом, была отличная.

– Добрый каравай из печки вылезет.

Мальчишки, уж было готовые к взбучке, выдохнули. Данька стоял, тупя взгляд в землю, поскребывая ногтем засохшее варенье с рубашки.

– Обойдетесь в этот раз без латачки, хотя для того времени, что вы ходили, принесли весть только об одном из соседей.

Дед задумался.

– Скажите, ребят, неужели вы только одного соседа навестили, иль у остальных ржи не было.

– Да, деда, и у того соседа, от которого мука, не было ржи. – сказал Данька, хотя старший брат уже давно хотел уходить.

– Это как это?

– Дочка соседская в погреб повела, когда просили рожь показать. – к разговору присоединился Ваня. – хотела обмануть, вместо ржи была что-то… эээ… – Ваня не мог вспомнить название нового растения.

– Простыня! – выпалил младший брат – или простыр… спросто… – он тоже не мог точно вспомнить диковинное слово.

– Просо. И где она его взяла? – угрюмо вставил дед.

– Ну да… хитрила там что-то… про жениха расспрашивала… – принялся вспоминать старший брат, хотя сказать точно просо то было, или нет, он не мог, не видел проса – не растили в тех краях его.

– Зла, за то, что просо с рожью попутала, мы держать на нее не будем, мало ли какой ветер у нее в голове гуляет, да и девке той, видать ветер не просто в голову, а куда ниже ударил, раз о чужих женихах думать стала. – дед усмехнулся, его смех был похож на резкое, сухое кряхтение или кашель – я рад, что ты, Ваня, не дал себя обмануть. И муку ты принес отличную.

Так деду тогда радостно сделалось, что хотел внуков в тот день освободить от всякой работы, дать погулять. Конечно сказать он об этом им не мог «наглые хари совсем разленятся», поэтому наказал ходить по селу и искать другую рожь, только до дому не носить, а вернуться к вечеру с рассказами. За таким делом братья и прогуляли до первых закатных лучей. Как пришли – дед не ругался, что поздно.

Прознали ребята на следующее утро, что в особой милости у дела находятся, так сразу «наглые хари решили полениться». И ушли Ванька с Данькой гулять вплоть до самой свадьбы.

Для младшего брата разговоры старшего проносились мимо словно ветер проносится сквозь голые ветви – дерево едва замечает. Он с интересом рассматривал пастуший рожок брата, не столько слушал его речи, сколько представлял себя играющим песни разные. Ему рассказывали много дивных сказок о том, как умелые пастухи с помощью своих трелей собирали разбредшихся овец, прогоняли волков и недобрых людей. Прогоняли не просто, а волшебством своим заставляли уплясывать куда подальше.

– Вань, а это правда, что можно играть на этой дуделке так, чтоб ноги сами в пляс пускались?

Старший брат давно уж заметил, что его не слушают. Из-за этого он злился. Выхватил рожок у младшего, набрал воздуха в грудь, приготовился играть. Данька же зажмурился в опаске от того, что дальше будет.

– Не, дурень. То не дуделка, то рожок, да и никакого колдунства я над тобой сотворять не буду. Выдохни. Правду сказать – и колдунства настоящего я никогда не видывал. О нем только взрослые рассказывают.

– Хочешь сказать, что все это небылицы?

Ваня призадумался. Подрыгал бровями, как это делал дед – забавы ради. Попинал камушек, пока тот не улетел в сторону. Ребята шли по окраине села, в том месте, где начинается поле хлебов.

– На самом деле, мне кажется, колдунство еще надо суметь разглядеть.

Ванька оглянулся, чтобы никто не видел, и пополз в колосья, топча и приминая их, искать приглянувшийся камушек. Там, где парень проползал, стебли выпрямлялись – скрывали точно золотые занавесы. Из-за пшеницы послышался вновь его голос.

– Я маленький был. Тогда и приключилась история, после которой не верю я ни в каких колдунов.

Я тогда только-только пастухом сделался – только вытягнули соску изо тра, сразу дали рожок. Стадо у нас еще маленькое было. Сижу я на поле, как вижу – из неоткуда появился волк. Пригнулся, землю нюхал, да зубы скалил. Далеко на поляну не выходил. В общем волк, как волк. Страшный. И теля утащил. Теля орал, что было мочи, все стадо побежало до дому, а вслед и я на одной из коров.

Возвращался я тогда домой затемно, весь потрепанный, перепуганный и зареваный. – Ванька никогда не стыдился рассказывать о своих слезах – Тятька спросил, мол, чего да как. Я ему ничего не сказал по делу, только хлюпая выцедил, мол коровку жалко. А взрослые, как узнали, что это волк сцапал, сразу назвали волка обратившимся колдуном. Не знаю почему они так его назвали, но то был именно серый. Волк как волк. А его колдуном нарекли. И каждый раз, когда кто-то говорил про колдуна, никто не рассказывал какой то был колдун да где его искать.

Ванька остановил рассказ, окликнул брата.

– А вообще, Дань, забудь что я тебе только что наговорил, лезь сюда! Вот это уже похоже, что дело чье-то не чистое!

Младший брат уж был подумал, что его хотят напугать, однако быть пуженым не хотел – шел на голос старшего, продираясь сквозь пшеничные заросли. Носом уткнулся в странный колос пшеницы, весь покрытый черными наростами. Рядом Ванька хмурился, собирал брови в крышу домика и изучающе смотрел на другие колосья.

– А ведь у соседушки была другая спорынья.

Данька не понял, что ему хотят сказать.

– Девка говорила, мол спорынья у них в погребе лежит. Видать она не про весь стебель с колосом, спорынья – не все растение, спорынья – только это.

Старший брат тронул пальцем черный, крупный, похожий на язык нарост. Данька начал чувствовать неладное.

– Там – в погребе лежала порченная рожь. А мы с тобой решили, что это какое-то новое растение. А теперь спорынья эта растет еще и на пшенице.

– Думаешь ее нельзя есть?

Вместо ответа Ванька надломил зараженный колос и резким движением тыкнул им в лицо брату. Данька прикрикнул, отшатнулся.

– А еще сдается мне, что мука, которую дочка соседская дала как раз из той порченой ржи. Если бы у них была здоровая рожь, то они показали бы, а если бы была готовая мука, то продали бы сразу.

– А зачем это она так?

– Не знаю – с расстановкой протянул Ваня – попытайся припомнить длину той слюны, которую она пускала, задумавшись о женишке нашей сестрицы.

Более не было сказано много слов. Братья и так опаздывали на свадьбу, поэтому бежали они в два раза быстрее, ведь надо было предупредить о порченном каравае. Дорога была очень длинная, несмотря на это, остановились они только один раз – Данька захотел домой вообще не возвращаться, ибо ждал, что за плохой свадебный каравай дед будет винить их. А мальчику хотелось еще жить. Но стоять долго не пришлось – старший брат пригрозил еще более быстрой расправой, схватив в руки палку, а потом, убедившись, что угроза не возымела ожидаемого влияния, достал рожок.

Однако прибежали на свадьбу они поздно. Муки было так много, что ржаной был не только каравай – а и вся выпечка, причем больше половины ее было уже съедено, на лице у соседской девки красовалась радостная ухмылка, а гости на свадьбе бесновались и вели себя странно.

Свадьба проходила во дворе, было странно видеть дедов пень пустующим. Поодаль стоял большой дуб, кроною своею уходивший высоко в небо. Около которого крутилось несколько человек, с широкими улыбками обнимали священное дерево – пытались достучаться до своих богов. Двери избы были распахнуты, около порога стояли мешки добра, приготовленные сестре Вани, чтобы нести в дом мужа приданное.