Потерянный разум. Интеллигенция на пепелище России

Потерянный разум. Интеллигенция на пепелище России
Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Политические расследования
Автор этой книги, известный писатель и публицист С.Г. Кара-Мурза рассуждает о состоянии современного российского общества.

Как он пишет, тяжелый кризис в России выразился в глубоком поражении общественного сознания, в нарушении логики и способности «измерять» социальные явления. Бригада либеральных интеллектуалов выработала небывалый стиль рассуждений. Благодаря СМИ он был навязан обществу и стал инструментом для разрушения массового сознания, его шизофренизации. Трудно представить, чтобы когда либо еще в нашей истории был период такого массового оглупления, такого резкого падения уровня умственной работы.

Книга содержит глубокий анализ всех этих явлений и намечает пути преодоления духовного кризиса.

Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Потерянный разум. Интеллигенция на пепелище России

Введение

В 1992 г., еще в дыму и грохоте разрушения, я написал книжку «Интеллигенция на пепелище России». О том, как, начиная с 60-х годов, вызревали главные идеи перестройки в умах честной и бескорыстной части нашей интеллектуальной элиты – и что оказалось на поверку, когда этот ее проект начал воплощаться в жизнь. Пусть пока лишь в основных его чертах – но они проявились тогда уже вполне определенно. Потом эта книга переиздавалась, поменьше в ней стало эмоций, побольше размышлений, но главного изменять не пришлось. И в Курган-Тюбе, и в Грозном, и в Сухуми – везде лишь догорало то, что подожгли в 1990–1991 гг. Что же менять?

Сейчас уже задубели чувства – молодой предприниматель бесстрастно смотрит, как старик, его бывший учитель, копается в мусоре. А в 1993 г. это было еще в диковинку, и другой молодой предприниматель при этом же зрелище заплакал, а потом с ним была истерика. Был такой эпизод, и видно, что мы не стоим на месте, меняемся. Как говорится, реформа на марше.

Что будет еще через десять лет – посмотрим. Те, кто доживет. А сегодня надо воспользоваться тем редким моментом, что все мы зажали чувства в кулак и можем взглянуть в недавнее прошлое хладнокровно, как математики. Подвести дебет-кредит, пощелкать костяшками счетов. Пятнадцать лет! С чем подошли к юбилею эти наши интеллектуальные легионы антисоветской революции?

Как известно, революция – праздник угнетенных. В данном случае – каких же угнетенных праздник? Партийной номенклатуры вроде Е.Гайдара и А.Н.Яковлева, части художественной элиты, и воров. Одних угнетала уравнительная советская идеология, других цензура, запрещавшая показывать на сцене голый зад, третьих – Уголовный кодекс РСФСР. Все они радуются сегодня вполне здраво и разумно. Но за ними стоят миллионы тех, кто составлял нашу «трудовую интеллигенцию». Именно она подняла на своих плечах и посадила нам на шею Гайдара под ручку с Боннэр и Абрамовичем.

Когда я писал книгу «Интеллигенция на пепелище России», я как будто непрерывно разговаривал с множеством своих друзей и знакомых – честных и хороших людей, интеллигентов, которые с энтузиазмом поддержали перестройку. Я предложил моему воображаемому собеседнику-интеллигенту вспомнить главные постулаты перестройки и реформы. То есть те главные благородные цели, которые вынашивала интеллигенция, поддержавшая переворот. Я предложил назвать эти цели-постулаты – а потом честно оглянуться вокруг и сказать вслух, что же произошло с каждым постулатом в действительности. Ведь если произошло нечто противоположное, то, значит, ты или трагически ошибся – или тебя обманули самым ужасным образом. Ты должен предупреждать людей. Остановитесь, тут или ошибка, или обман!

В той книжке мне не приходилось изощряться – все идеи перестройки были еще у всех на языке, все они были заявлены открыто. Более того, они с самого начала 60-х годов буквально вынашивались в кухонных дебатах, у костра в экспедиции, за чаем в лаборатории. Тут спорить было не о чем, все знали, чего желала интеллигенция. А что получилось, у каждого было перед носом, не приходилось ни в статистике копаться, ни данные социологов изучать. Так что проблема была только в том, чтобы взглянуть в лицо правде и сказать вслух и честно, что мы видим и как это соотносится с тем, к чему призывали народ. А потом уже делать личный выбор: или ты признаешь ошибку, совершенную по твоей глупости, и рвешь с программой «реформаторов» – или продолжаешь с ними идти. Обе позиции можно понять, а первую даже приветствовать. Но и вторая позиция – дело житейское, у многих своя рубашка ближе к телу.

Патологией является третий путь: и ужасную действительность видишь, и ее дикое расхождение с увлекшими тебя лозунгами видишь, и косточки тебе никакой не кинули – а ты все равно идешь за Хакамадой или Слиской и кричишь: «Я требую приватизации земли и жилищно-коммунальной реформы!» А ведь таких у нас много!

Эта новая книга – продолжение того разговора. Но не по всему кругу поднятых тогда вопросов, а по одной более узкой теме, которая, однако, прямо касается всех интеллигентов, всех людей умственного труда. Речь идет о том, что произошло в ходе перестройки и реформы с той частью нашей духовной сферы, которую можно обозначить общим понятием рациональное сознание.

Разум и мышление человека – едва ли не главная проблема философии. В XX веке она стала актуальной в практическом и конкретном плане, как проблема рациональности, ее границ, устойчивости и сбоев, отказов. Все виднейшие философы последнего столетия под разными углами зрения рассматривали эту проблему. Объясняется это тем, что индустриальная цивилизация, интеллектуальные основы которой были заложены Просвещением и Научной революцией, сформировалась именно как цивилизация рациональная, взявшая за матрицу познания, образования, мышления и общения научный метод. Будучи во все времена одним из «формообразующих принципов» жизни человека, в последние столетия рациональность вышла на первый план, оттеснив иные способы осмысления мира (например, религию, традицию или художественное чувство).

Однако в XX веке индустриальная цивилизация втягивается в глубокий кризис, одним из проявлений которого стали частые и массовые отказы и срывы рационального сознания, а также поразительная беззащитность массового сознания против манипуляции. Говорят даже, что одним из главных противоречий человеческого общества является столкновение иррационального с рациональным. История XX века показала это самым драматическим образом. Труднопостижимым случаем отказа рациональности стал соблазн фашизма, которому поддался очень разумный и рассудительный народ. Без таких чудовищных проявлений, но сходным по глубине спада рациональности случаем можно считать катастрофу СССР-России.

Об этом отказе и будет идти речь в данной книге. Сейчас, после 15 лет наблюдений, мы можем дать хотя бы описание этого странного кризиса в сознании нашего большого культурного народа. Описание еще не есть объяснение и тем более не предписание курса лечения. Но оно – необходимый шаг на этом пути. В описании уже есть ростки гипотез и первое упорядочение того потока больших и малых явлений в сфере сознания, который всех нас омывает.

Очертим контуры нашего объекта. О какой рациональности будет идти речь? Философы грызут эту тему с разных сторон – в книге 1986 г. дано 21 определение рациональности разных типов (обзор темы дает П.П.Гайденко

). Нам весь этот спектр не нужен, мы будем говорить о той рациональности, которая по своему «размеру» соизмерима с самыми жгучими вопросами, что ставит перед нами наш нынешний кризис. Это «рациональность для нашей жизни».

Более того, мы будем говорить о той рациональности, которая соответствует принципу «живи и давай жить другим». То есть о рациональности «для жизни народа». Это важная оговорка, потому что как только заводишь речь о том, что важные утверждения, скажем, Горбачева или Ельцина неадекватны нормам рациональности, на это обычно следует ответ: а у них своя рациональность. А дальше следуют уточнения в зависимости от политической позиции. Патриот скажет, что Горбачев хотел развалить СССР и действовал рационально, либерал-западник скажет, что Горбачев хотел уничтожить империю зла и действовал рационально. Но мы не будем говорить о скрытых целях и «читать в сердцах», мы говорим о рассуждениях, которым поверили люди. А говорили нам об «ускорении», о свободе и социальной справедливости, о расцвете культуры и науки, о богатых советских фермерах на тракторах с кондиционированным воздухом – вот в этих интеллектуальных конструкциях концы с концами не вязались. А большинство этого не заметило и пошло за Горбачевым, а потом за Ельциным. Об этом и будет речь.

Кроме того, в той «рациональности для жизни», о которой будет идти речь, мы учитываем временной диапазон. Будем считать рациональными те рассуждения и решения, которые позволяют народу обеспечить себе долгую жизнь. Поэтому хитрость соблазнителей, диверсантов и расхитителей народной собственности, позволяющая им достигнуть своих целей, нас интересовать не будет. Да, ее можно признать рациональностью, но специфической рациональностью паразита – пусть ее изучают криминалисты, мы ее учтем, но говорить будем о главном массиве.

Возьму из обзора П.П.Гайденко то, что прямо относится к материалу книги. Кант в своем подходе к проблеме выделил три уровня познания и осмысления: «Всякое наше знание начинает с чувств, переходит затем к рассудку и заканчивается в разуме, выше которого нет в нас ничего для обработки материала созерцаний и для подведения его под высшее единство мышления».

Рассудок, в его схеме, организует опыт посредством правил, а разум организует добротный сырой материал, обработанный рассудком – «сводит многообразие знаний рассудка к наименьшему числу принципов». В этой книге мы не будем касаться чувств, а будем обсуждать работу рассудка и разума. Уровень рационального мышления, который нас интересует, это обработка исходного материала созерцания реальности рассудком и последующее действие разума, приводящее к принципиальным выводам. В этих операциях и происходит больше всего сбоев и отказов.

Кант различает два «среза» в применении разума – формальный (логический) и реальный (трансцендентальный). При логическом применении разума используется его способность производить умозаключения, делать конкретные выводы. Реальное применение использует способность разума производить понятия высокого уровня, рождать трансцендентальные идеи, высшие принципы.

Мы будем в этой книге говорить о более простой вещи – формальном, логическом применении разума. Конечно, трансцендентальные идеи можно высказывать и вопреки логике и ясным умозаключениям – так и поступают пророки. Но пророки не живут в своем отечестве, а нас сейчас интересует именно мышление нас самих и наших близких людей, граждан нашего отечества, с которыми мы все вместе переживаем трудные времена.

В реальной жизни, тем более в условиях кризиса, мы не имеем времени и сил для того, чтобы делать сложные многоступенчатые умозаключения по большинству вопросов, с которыми сталкиваемся и по которым должны определить свою позицию. Как же мы справляемся с этой задачей? С помощью интуиции и здравого смысла. И то и другое – инструменты рациональности. С интуицией, однако, многое неясно, да и в тех жизненных ситуациях, о которых идет речь в книге, вполне можно обходиться без неуловимых предчувствий и гениальных прозрений. Достаточно у нас для принятия разумных решений и информации, и опыта. Так что главное подспорье логическим рассуждениям и умозаключениям в нашей жизни сейчас – здравый смысл. Проблема его применения или его отказа также составляет предмет данной книги.

Судя по многим обсуждениям, в среде высокообразованных людей здравый смысл ценится невысоко, они ставят его куда ниже, чем развитые в науке приемы теоретического знания. Возможно, в благополучные времена такое их отношение и может быть оправдано, но в условиях той неопределенности, которую порождает кризис, роль здравого смысла, на мой взгляд, резко возрастает. В условиях кризиса у нас мал запас прочности, очень слабые тылы, а значит, мы вынуждены в нашей стратегии ориентироваться не на максимизацию выгоды, а на минимизацию ущерба. Теоретическое научное знание может привести к блестящему, наилучшему решению, но чаще ведет к полному провалу – если из-за недостатка средств (информации, времени и пр.) человек привлек негодную для данного случая теорию. Здравый смысл не настроен на выработку блестящих, оригинальных решений, но он надежно предохраняет против наихудших решений. Вот этого нам сегодня очень не хватает.

Когда научное мышление стало теснить и принижать здравый смысл, на его защиту выступили философы разных направлений (например, А.Бергсон и А.Грамши). Приведу несколько замечаний А.Бергсона, которые кажутся созвучными тому пониманию здравого смысла, из которого я исходил в этой книге.

Он говорит перед студентами, победителями университетского конкурса, в 1895 г.: «Повседневная жизнь требует от каждого из нас решений столь же ясных, сколь быстрых. Всякий значимый поступок завершает собою длинную цепочку доводов и условий, а затем раскрывается в своих следствиях, ставящих нас в такую же зависимость от него, в какой находился он от нас. Однако обычно он не признает ни колебаний, ни промедлений; нужно принять решение, поняв целое и не учитывая всех деталей. Тогда-то мы и взываем к здравому смыслу, чтобы устранить сомнения и преодолеть преграду. Итак, возможно, что здравый смысл в практической жизни – то же, что гений в науках и искусстве…

Сближаясь с инстинктом быстротой решений и непосредственностью природы, здравый смысл противостоит ему разнообразием методов, гибкостью формы и тем ревнивым надзором, который он над нами устанавливает, уберегая нас от интеллектуального автоматизма. Он сходен с наукой своими поисками реального и упорством в стремлении не отступать от фактов, но отличен от нее родом истины, которой добивается; ибо он направлен не к универсальной истине, как наука, но к истине сегодняшнего дня…

Я вижу в здравом смысле внутреннюю энергию интеллекта, который постоянно одолевает себя, устраняя уже готовые идеи и освобождая место новым, и с неослабевающим вниманием следует реальности. Я вижу в нем также интеллектуальный свет от морального горения, верность идей, сформированных чувством справедливости, наконец, выпрямленный характером дух… Посмотрите, как решает он великие философские проблемы, и вы увидите, что его решение социально полезно, оно проясняет формулировку сути вопроса и благоприятствует действию. Кажется, что в спекулятивной области здравый смысл взывает к воле, а в практической – к разуму»

.

Итак, вот главные блоки той рациональности, о которой будет идти речь: здравый смысл, рассудок и разум в его формальном, логическом применении. Таким образом, рациональность в нашем обсуждении будет выступать прежде всего как метод, «технология» мышления, а не как содержание идей, позиций и установок.

В своем обзоре П.П.Гайденко излагает такую трактовку понятия рациональности, которую развивает в своих трудах К.Хюбнер.

Он выделяет четыре составляющих рациональности: логическую, эмпирическую, оперативную и нормативную. Все они действуют независимо от содержания. Хюбнер пишет: «Рациональность выступает всегда в одинаковой форме, а именно: семантически – как тождественное фиксирование правил определенного смыслового содержания (в чем бы оно ни состояло); эмпирически – как применение всегда одинаковых правил объяснения (к чему бы они не относились); логически-оперативно – как применение расчета (калькуляции) (как бы его ни истолковывать); нормативно – как сведение целей и норм к другим целям и нормам (какое бы содержание в них ни вкладывалось). Рациональность, следовательно, есть нечто формальное. Она относится только к уже положенному содержанию»

. Примерно в этом смысле и применяется понятие рациональности в книге.

События, способ осмысления которых обсуждается в книге, разыгрываются как драма нашего народа. По отношению к этой драме наш народ в существенной мере оказался расколот. Сам я не принял и не принимаю того изменения всего нашего жизнеустройства, которое со скрипом и массовыми страданиями пытаются совершить в течение вот уже почти двадцати лет. В книге я делаю упреки, часто резкие, той части нашего общества, прежде всего высокообразованной части, которая поддержала это изменение (реформу). Но эти упреки совершенно не касаются содержания позиции этих людей, их ценностей или веры. Главная мысль книги заключается в том, что в своих рассуждениях, обобщениях и выводах эта часть нашей интеллигенции (назовем ее условно «либеральная интеллигенция») допустила целый ряд фундаментальных ошибок. В результате этих ошибок были сделаны ложные выводы и приняты неверные практические решения.

Причиной этих ошибок было нарушение важнейших норм рациональности. Однако вместо рефлексии, анализа этих ошибок и «починки» инструментов разумного мышления, произошел срыв и возник порочный круг: эти ошибки побудили к дальнейшему и радикальному отходу от норм рациональности, в результате чего общество погрузилось в тяжелейший кризис. Если бы наша либеральная интеллигенция, исходя из тех же постулатов (содержания своей веры и своих ценностей) вела свои рассуждения согласно правилам и нормам здравого смысла и логического мышления, сверяла бы каждый промежуточный вывод с реальностью, анализировала ошибки, допущенные на предыдущем шаге, то мы могли бы избежать фатальных ошибок и найти разумный компромисс между идеалами и интересами разных частей общества. Избежать нынешних страданий было возможно.

Конечно, отделение инструментальной, технологической части рациональности от содержательной – задача непростая. Когда речь идет о социальной драме, трудно остаться беспристрастным и не привнести в описание конкретных событий своих оценок, не затронуть содержания постулатов и выводов тех, кто, на мой взгляд, допустил ошибки в технике мышления. Но в принципе такой подход к рациональности правомерен, и если читателю предлагаемые в книге «учебные задачи» покажутся полезными, он сможет «отфильтровать» эмоции и идеалы.

Мы должны, наконец, временные координаты той рациональности, о которой ведем речь. Существовала ли она всегда как данное природой свойство человеческого разума – или возникла в конкретный исторический момент? Насколько мы знаем из истории психологии сознания, эта рациональность существовала не всегда. Она порождена Научной революцией, а затем большой программой Просвещения – в XVI–XVIII веках в Европе. Это особый тип рациональности – «рациональность Просвещения». До этого нормы рациональности задавались структурами мифологического и религиозного миросозерцания, а в ходе Просвещения господствовать в сознании образованной части общества стали нормы познания, мышления и объяснения, разработанные в лоне науки. Пралогический тип мышления, при котором люди видели в явлениях окружающей жизни мистическое действие потусторонних или земных сил, сменился (хотя и не полностью) мышлением логическим, с выявлением причинно-следственных связей и построением связных умозаключений.

Логичное мышление – сравнительно недавний продукт культурной эволюции человека. Ницше писал: «Величайший прогресс, которого достигли люди, состоит в том, что они учатся правильно умозаключать. Это вовсе не есть нечто естественное, как предполагает Шопенгауэр, а лишь поздно приобретенное и еще теперь не является господствующим».

Навыки умозаключений люди приобретают частью стихийно – через чтение и общение друг с другом, но главное, этим навыкам стали учить в школе и университете, как умениям любого другого мастерства.

Однако Просвещение было не просто усовершенствованием существовавших до него способов употребления разума. Это был большой проект, имевший идеальные цели и ставящий перед обществом и человеком большие задачи. Этот проект во многом определил ход развития индустриальной цивилизации и судьбы мира.

Что касается содержания этого проекта, то не все идеи, положенные в его основание, оказались верными. Некоторые очень важные установки Просвещения оказались несовместимы с представлениями о мире и человеке, сложившимися в незападных культурах. Например, гуманизм Просвещения, представляющий человека свободным изолированным индивидом («атомом»), несовместим с пониманием человека в русской культуре («соборная личность»). Здесь об этом нет смысла говорить, ибо наша тема – не содержание различных частей проекта и идеологии Просвещения, а выработанная им рациональность, «технология» применения разума.

Стоит только, пожалуй, заметить, что эта «технология», став частью идеологии, испытала на себе и негативное воздействие последней (как это произошло и с наукой). Поэтому, воспринимая рациональность Просвещения как метод, интеллигенция России должна была тщательно отфильтровывать идеологические компоненты рационализма. Они заключались в абсолютизации разума, в подавлении ряда важных средств познания – рациональных, но «неявных» (таких, как, например, традиция и здравый смысл), в устранении того контроля, которым для рационального сознания служат нравственные ценности. А главное, для нас была неприемлема абсолютизация того разума, который на деле отражал мировоззрение и интересы господствующего меньшинства (конкретно – буржуазии), скрывала социальные противоречия и конфликты интересов – и доводила их до революций и войн.

Это давление идеологии Просвещения уже на ранних стадиях развития западной цивилизации послужило источником тяжелых кризисов, а для незападных культур и народов – и причиной катастроф. Об одном таком кризисе рационализма пишет Энгельс в «Анти-Дюринге»: «Мы видели, каким образом подготовлявшие революцию французские философы XVIII века апеллировали к разуму как к единственному судье над всем существующим. Они требовали установления разумного государства, разумного общества, требовали безжалостного устранения всего того, что противоречит вечному разуму. Мы видели также, что этот вечный разум был в действительности лишь идеализированным рассудком среднего бюргера, как раз в то время развивавшегося в буржуа.

И вот, когда французская революция воплотила в действительность это общество разума и это государство разума, то новые учреждения оказались, при всей своей рациональности по сравнению с предыдущим строем, отнюдь не абсолютно разумными. Государство разума потерпело полное крушение. Общественный договор Руссо нашел свое осуществление во время террора, от которого изверившаяся в своей политической способности буржуазия искала спасения сперва в подкупности Директории, а в конце концов под крылом наполеоновского деспотизма. Обещанный вечный мир превратился в бесконечную вереницу завоевательных войн»

.