Рыцари былого и грядущего. I том

– 12 градусов по Цельсию. Здесь круглый год постоянная температура.

Куда-то успевший исчезнуть и откуда-то предусмотрительно появившийся Саша протянул Андрею чёрный шерстяной плащ. Сиверцев с удовольствием в него облачился, успев заметить, что красного креста, как на Сашином, на нём нет. Верный оруженосец тем временем уже облачал своего рыцаря в кольчугу. Дмитрий, заметив восхищённое внимание Андрея, пояснил:

– Кевлар. Эта кольчуга гораздо легче и гораздо прочнее средневековых. Шлем цилиндрический – тоже кевлар. И латные перчатки – из кевларовой нити. Любой крестоносец, получи он пару таких перчаток, не усомнился бы, что их принёс ангел с небес. На руке ощущается не тяжелее, чем кожа, а прочность невероятная. Меч. Его работу ты уже видел на поле боя. Тот самый. Дамасская сталь. Едва ли не лучшая в мире. Ну может и есть где сталь получше, но мы, как и первые тамплиеры, предпочитаем заказывать мечи в Сирии, на Святой Земле. А рукоятка – эбеновое чёрное дерево, которое ты видел в моей комнате. Люблю я его.

– Сирийцы не удивляются, что им заказывают такое не самое современное оружие?

– Мы за каждый меч платим почти как за танк. После этого сирийцы вообще становятся не склонны чему-либо удивляться. И мы же сами слухи распускаем, что мечи заказывают богатенькие придурки, которым нравится в рыцарей поиграть. Но это всё пустое. Ты посмотри на линию клинка.

– Изумительно. Всегда любил холодное оружие, но почти никогда не видел таких клинков, чтобы по-настоящему нравились. Клинок у современных ножей либо откровенно уродский, либо всё-таки с некоторым изъяном – миллиметр да не туда пошёл. У твоего клинка линия чистая, ясная, простая – удивительно гармоничная линия.

– Рад, что ты почувствовал это. Понять тут ничего не возможно. Только почувствовать. Всё больше убеждаюсь, Андрей, что у тебя душа рыцаря. Потому и не нравятся тебе современные клинки, что их форма – отражение совершенно не рыцарских душ.

Саша тем временем тоже облачился в кольчугу, хотя сделать это без посторонней помощи было не так легко. Дмитрий пояснил:

– Брат Александр – не рыцарь. Бой будет учебный. Ему надо постичь психологию настоящего рыцарского боя.

Дмитрий и Саша набросились друг на друга с такой яростью, как будто наградой победителю будет королевский трон. Поражённый Андрей вновь увидел страшные круговые удары – в гуще боя один такой удар поражал бы сразу несколько человек. Рубящие удары сверху в прыжке, достигнув цели, могли развалить человека надвое. И вдруг – очень короткий, сдержанный диагональный удар, когда противник явно готовился к отражению гигантского взмаха. Саша уклонялся и блокировался, очевидно, из последних сил, но не смотря на это пытался контратаковать – он был четко ориентирован на победу, а не на выживание. Или на смерть – контратаковать можно было только раскрываясь для вражеского удара. Дмитрий бил, казалось, совершенно не опасаясь, что прикончит своего оруженосца – честно, безжалостно. Впрочем, было понятно, что это лишь кажется – если бы не опасался, так давно бы уже прикончил. Немыслимо огромные мечи мелькали в воздухе с такой лёгкостью, как будто были сделаны из фольги. Андрей вдруг заметил, что с силой сжимает правый кулак – его душа была в гуще боя, потому и рука сжимала несуществующую рукоятку меча.

Они рубились, как все фехтовальщики, постоянно используя обманные движения, и всё-таки они не фехтовали, а рубились. Атака была нахрапом: прямым, линейным, неотразимым и страшным именно своей бесхитростной прямотой. Великолепие рыцарского боя было ужасно. Андрей подумал о том, что столь же ужасающее впечатление производит в нашем лживом мире любое честное отношение к врагу.

Саша, наконец, упал, как будто замертво, но его тяжёлое дыхание говорило о том, что он просто уже не в состоянии держаться на ногах. Парня приучили драться до последней капли сил. Дмитрий, казалось, не обратил на него никакого внимания, но Андрею сказал:

– Молодец парень. При таких навыках в реальном бою он победил бы едва ли не любого элитного спецназовца. Спецназ практически в любой стране мира сейчас обучают преимущественно восточной манере боя – сплошная хитрость и коварство. Души парням портят. И все эти восточные способы концентрации энергии – сплошная порча души. В их основе всегда лежат очень мутные религиозные культы, а потому получается, что из спецназовцев делают неосознанных демонопоклонников. Рыцарская манера боя кажется сейчас примитивной, дуроломной и тупой. Но это не примитивность. Это идеальная простота.

– Против лома – нет приёма? – улыбнулся Андрей.

– Ну… в каком-то смысле можно и так сказать. Рыцарь в рукопашной делает ставку с одной стороны – на честную откровенную силу мышц, имея навык исчерпывать эту силу до полного истощения, а с другой стороны – на силу христианских молитв. Внутреннее спокойствие рыцаря в бою основано на том, что молитва приближает его к Богу, к необоримой Божьей силе. Рыцарь знает, что может погибнуть только в одном случае – если так хочет Бог. И побеждает рыцарь лишь тогда, когда есть на то Божья воля. Задача рыцаря во время боя лишь в одном – отдать себя Богу всего без остатка, полностью довериться Небесному Сеньору.

– Восточные единоборцы тоже молятся, то есть медитируют. Откуда у вас такая уверенность, что их бог – «неправильный»?

– Ты ошибаешься в главном. Медитация – не молитва, а прямая ей противоположность. Молитва – это обращение к Богу, а медитация – изгнание из себя всех мыслей и чувств, прекращение всякого внутреннего действия. Медитирующий ни к какому богу не обращается, потому что такое обращение – это уже действие, а цель медитации – абсолютное духовное ничегонеделание. Мастера восточных единоборств сами постоянно это подчёркивают. Схватка между современными рыцарями и современными сарацинами – это схватка между молитвой и медитацией, то есть между Бытием и Небытием, между Реальностью и Пустотой. В некотором смысле – между Личностью и Посредственностью.

– Но, владеющие медитацией, показывают прекрасные боевые результаты.

– Удача сопутствуют им, пока они дерутся против атеистов. Это значит, что в современном постхристианском мире удача сопутствует им почти всегда. «Почти» – потому что Орден жив. В чём сила этих «медитантов»? Они же и сами не знают. Их задача лишь в том, чтобы добиться внутри себя максимально возможной духовной пустоты, а что за энергии наполняют потом эту пустоту, они даже не задумываются, им это вообще неинтересно. Не будем вдаваться в детали, но эти энергии при столкновении с Благодатью Божьей – слабее, чем букашка при столкновении с поездом.

– Значит, Благодать Божья всегда пребывает с рыцарем?

– Да в том-то всё и дело, что не всегда. Наши грехи разлучают нас с Богом и, соответственно, лишают нас силы. Путь рыцаря – путь очищения от внутренней греховности, путь совершенствования души, путь приближения к Богу. Это делается не ради обретения силы, а из любви. Но ведь только тот кто любит по-настоящему силён. Порою мы делаем на этом пути шаг вперёд и два назад, поэтому нас трудно считать непобедимыми героями.

Саша между тем пришёл в себя и начал с большим трудом, но всё же самостоятельно освобождаться от боевого снаряжения. Дмитрий посмотрел на него с искренней отцовской любовью:

– Думаю, что вопрос о твоём посвящении в рыцари может быть в ближайшее время решён.

Саша так же тепло ответил:

– Если это будет угодно Богу, мессир.

Андрей спросил командора:

– Вы посвящаете в рыцари из оруженосцев?

– Зачастую, но не всегда. Во всяком случае – из людей Ордена. А вот требование древнего Устава о том, что посвящаемый должен быть сыном рыцаря, мы сейчас уже не можем соблюдать, хотя и понимаем все преимущества потомственного дворянства. Тамплиеры – монахи, у нас нет детей. Раньше Орден черпал свои ресурсы из светского рыцарства, но сейчас от него осталась лишь груда пышных титулов, почти ничего не значащих.

Андрей попросил Дмитрия:

– Дай меч.

Крепко сжав двумя руками рукоятку эбенового дерева, он неторопливо прошёлся взглядом по клинку. Душа запела, услышав музыку двух идеальных линий. Андрей поиграл мечём, испытав очень странное чувство – силы в кистях его рук было явно недостаточно для того, чтобы сражаться мечём, и всё-таки он всем своим нутром осознал, что это его оружие, и он создан именно для меча. Сиверцев сказал, глядя не на Дмитрия, а на клинок:

– Я понял, почему вы до сих пор сражаетесь этой довольно старомодной штукой. Меч – отражение души рыцаря. Рыцарский дух столь же прост и прям. Если откажетесь от боя на мечах, превратив их в чистую декорацию, вскоре сами станете явлением чисто декоративным.

– Кажется, тебе уже ничего не надо объяснять. Предлагаю лишь вспомнить кривые сарацинские ятаганы. Кривизна ятагана точно отражает кривизну души сарацина. Как тебе, кстати, мой Жерар де Ридфор?

– Он рыцарь. Он прост и прям, хотя далеко не безгрешен. Такие люди могут очень сильно раздражать. Только увидев ваш учебный бой, я почувствовал душу Жерара. Но что-то меня в его судьбе… как будто не устраивает и тревожит. Что-то по-прежнему остаётся за гранью моего понимания.

Когда Андрей вернулся из пещеры в свою маленькую комнатку, он почувствовал, что вернулся к себе домой. Так хорошо было на душе. Он снова сел за чтение.

БИТВЫ МАГИСТРОВ

Опус третий. Камни Акры

Великий магистр Ордена Храма Гийом де Боже возвращался с рынка его родной Акры довольный и счастливый. Душа магистра пребывала в состоянии можно даже сказать блаженном. «Не этого ли я хотел всю жизнь, не к этому ли стремился?» – думал про себя мессир Гийом.

Всего лишь неделю назад закончились переговоры между великим султаном и королём иерусалимским. Надо сказать, что король, несмотря на титул, никогда в своей жизни не был в Иерусалиме, давно уже потерянном крестоносцами, имея постоянным местом пребывания Акру – фактическую столицу королевства. Магистру стоило немалого труда для начала хотя бы организовать эти переговоры. Тамплиера в равной степени уважали и султан, и король, и только благодаря этому он смог усадить за один стол двух венценосцев, давно уже нацеленных лишь на взаимное истребление.

Но, добившись переговоров, задачу трудно было считать решённой. Обсуждая условия перемирия, гордые рыцари и горячие эмиры то и дело клали руки на рукоятки мечей, ревниво подозревая, что очередное условие, выдвинутое партнёрами, граничит с оскорблением. Примиряющие реплики магистра не давали мечам обнажиться.

Де Боже любил уступать везде, кроме поля боя. Он умел уступать, почти ничего не уступая, лишь отдавая дань чести противника, а это всегда укрепляло позиции крестоносцев. Ему постоянно приходилось унимать так же и внутренние распри между христианами. Это было самым трудным. Графы и бароны даже во время этих переговоров были готовы порвать на части не только эмиров, но и друг друга.

Итак, на переговорах между султаном и королём удалось-таки добиться перемирия. Магистр давно уже понял, что христианизировать Святую Землю невозможно при помощи одного только меча. Конечно, меч на Востоке нельзя выпускать из рук, но надо понимать так же душу Востока, вполне, кстати, расположенную к христианству, только совершенно не на западный манер. К арабскому сердцу ведут иные тропы, и ведь удавалось же их находить – очень многие арабы приняли христианство радостно и добровольно.

Сейчас, едва лишь было заключено перемирие, огромные толпы сарацинских бедняков хлынули на рынок Акры, осчастливленные возможностью продавать плоды своих трудов, потому что больше было негде. Сарацинские крестьяне и ремесленники принесли в Акру пшеницу, шерсть, прекрасные медные кувшины, изумительные кинжалы дамасской стали, бесхитростные, но поражающие изяществом женские украшения. Крестоносное братство, по преимуществу не трудовое, а боевое, очень во всём этом нуждалась. Рыцари-тамплиеры, личных денег не имеющие, на рынке ничего не покупали, зато уполномоченные смотрителя одежд, главного тамплиерского интенданта, затоваривались здесь на средства казны храмовников, как одни из самых активных покупателей.

Гийом де Боже взял у казначея увесистый кошель с серебром под честное слово рыцаря, что ни единой монеты не потратит лично на себя. Великому магистру, так же как и простому сержанту Ордена, было запрещено иметь деньги и тамплиерский казначей был одинаково непреклонен и с магистром, и с сержантом. Но порою тамплиерам приходилось брать в руки деньги, чтобы расходовать их в соответствии с Уставом на нужды Ордена и ради чести Ордена. Честное слово рыцаря, что деньги будут расходоваться именно так, было для тамплиерского казначея достаточным поручительством.

Гийом с удовольствием гулял по рынку, всматриваясь в лица простых сарацинских тружеников. Как они были не похожи на высокомерных эмиров! Бедняки – веселее, живее, непосредственнее. Правда, от их суетливости очень быстро начинает рябить в глазах – к этому надо было привыкнуть, чтобы не раздражаться. А вот чем были похожи эмиры и феллахи, так это своей склонностью бесконечно торговаться, только одни торговались на переговорах, а другие – на базаре. Гийом хорошо знал: если восточному торговцу заплатить, сколько он просит, не торгуясь, он очень обидится.

– Уважаемый, сколько стоит мешок шерсти?

– Только тебе, о повелитель, я готов отдать его за 3 серебряные монеты.

– Ты, верно, решил посмеяться надо мной? Столько не стоят и десять мешков шерсти. Одна серебряная монета – и то слишком дорого, но я дам тебе её, потому что у меня нет при себе меди.

– Не знаю, почему господин решил погубить всю семью бедного Салаха. Зачем тебе, о повелитель, потребовалось, чтобы мои дети умерли от голода? Дай две монеты, мои дети будут, конечно, голодать, раз их отец торгует себе в убыток, но они хотя бы не умрут.

Магистр и Салах ещё долго препирались на языке немыслимых восточных преувеличений. Гийом давно заметил крест на груди Салаха, но виду не подал, не желая внушить мысль, что вера истинная дает какие-то торговые преимущества. Наконец Гийом стал счастливым обладателем мешка с шерстью, который лично ему был совершенно не нужен. Едва он успел остановиться у торговца гончаркой, разглядывая кувшины, как почувствовал лёгкое касание к кошельку, который висел на поясе. Вор и глазом не успел моргнуть, как на его запястье сомкнулись железные пальцы рыцаря. Не поворачивая головы и не меняясь в лице, магистр прошептал: