Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III

***

Внешне тот разговор не имел никаких последствий, Северин с отцом всё так же работали в кузнице. Оружие ветеран ковать не хотел, они ковали плуги, серпы, кухонную утварь и ещё множество всякой дребедени, без которой человеку в мирной жизни не обойтись. Отец действительно не был первоклассным кузнецом, но он и не брал дорого, а потому его работа пользовалась устойчивым спросом. Жизнь текла размеренно, и могла так течь ещё много лет. Вот только старый сержант начал всё больше пить.

Сначала Северин не придавал значения отцовской склонности к вину, считая её правом взрослого человека. Ну опрокинет отец кувшинчик после работы, так и что с того? Сильно он не напивался, не буянил, а напротив, становился разговорчивым, что Северину даже нравилось. Вот только потом к этому вечернему кувшинчику прибавился ещё один, и ближе к ночи отец доходил до невменяемого состояния, хотя по-прежнему не буянил, но уже не был разговорчив. От сына отмахивался, молча сидел за столом, и по его лицу текли слёзы. Иногда он что-то выкрикивал, не понятно к кому обращаясь, и слова его были злыми. То проклинал кого-то, то кому-то угрожал, то обещал «выжечь заразу калёным железом».

Северин ни разу не попрекнул отца пьянством и не просил его бросить пить. Несмотря на юный возраст, мальчишка понимал, что это бессмысленно. Он видел, что отец тяжело страдает. Просить его бросить пить, это всё равно, что предложить ему не страдать. Северин молился Богу о том, чтобы Он облегчил отцовские страдания и избавил его от пагубного пристрастия к вину, но это не давало никакого результата, напротив, становилось ещё хуже. В кузницу отец приходил с похмелья, едва держась на ногах, работал плохо, и вот, наконец, он так жахнул себе молотом по пальцам, что два из них полностью раздробил. Северин с ужасом смотрел на окровавленную руку отца, а старый сержант даже не закричал, лишь зрачки его невероятно расширились, и лицо приобрело дикое, страшное выражение.

Теперь отец не мог работать и был, казалось, даже рад этому. Он пил, начиная с утра, сына больше не замечал и вообще ничего не говорил, лишь бормотал себе под нос что-то невнятное. Напивался и засыпал, проснувшись, шёл в лавку за вином, потом опять напивался и засыпал. У них были некоторые сбережения, так что отцу пока было что пропивать.

Северин всё это время пребывал в кромешном ужасе, он и сам впал в состояние почти бессознательное, всё воспринимая, как в тумане и ни о чём не думая. Изредка он брал немного отцовских денег, шёл в лавку и покупал хлеб, потому что отец покупал только вино и к хлебу не притрагивался. А Северин брал каравай и уходил в кузницу, где теперь никто не разводил огонь. Он молча сидел там, впав в прострацию.

Так продолжалось две недели. Однажды утром Северин увидел, что отец не встаёт и не идёт за вином. Он обрадовался, что отец хорошенько проспится, но ближе к вечеру он подошёл к отцу, взял его за руку и почувствовал, что она холодная. Отец был мёртв.

В этот момент Северин не почувствовал горя, лишь облегчение, хотя отец был для него единственным родным человеком на земле. Горе Северин уже пережил во время отцовского запоя, понимая, что старик окончательно сломался и уже никогда не вернётся к нормальной жизни. Он мог пить годами, мог потерять человеческий облик и превратиться в ужасное существо. В их деревне были такие пьяницы, тоже, кстати, ветераны войны. От них все отвернулись, никто не помнил их былых заслуг, да их уже и за людей никто не считал. Больше всего на свете Северин боялся, что если отец станет таким, он уже не сможет его любить, что образ трясущегося невменяемого существа перекроет в его душе образ замечательного отца. Но Господь сжалился над ними обоими и прекратил их страдания.

Северин ни на секунду не осуждал отца и решил для себя, что старый сержант умер от боевых ран. Да ведь так оно и было. Он вернулся с войны с искалеченной душой, раны его души так и не зажили, они причиняли ему постоянную боль. Когда Северин был маленьким, он не понимал и не замечал этого, считая отца весёлым добродушным человеком. Лишь немного повзрослев, он начал замечать, что таким отец был только с ним, а со всеми остальными – угрюмым и замкнутым. И о войне отец рассказывал ему только после пары кружек вина, когда чувствовал временное облегчение. Ветеран всё же смог воспитать сына, успел передать ему всё, что считал важным, и не сломался раньше времени, хотя Северин только сейчас начал понимать, каких трудов отцу стоило держаться.

Отец переживал, считая, что так ни кем и не стал. Кем же он был? Кузнецом? Сержантом Ордена? А может быть всё-таки рыцарем? Ведь командор увидел в нём рыцаря и предложил надеть белый плащ. Может быть, отец, отказавшись от рыцарского достоинства, просто недооценивал себя, и теперь сам Бог облачит его в белый плащ? Северину предстояла долгая жизнь, и только тогда, когда его жизнь завершится, и они встретятся с отцом, он узнает ответ на этот вопрос.

После похорон Северину предстояло отправиться в детский дворец для сирот. Он прощался с родным домом, разбирал вещи отца. Впрочем, вещей у отца почти не было. Немногочисленную отцовскую одежду Северин решил оставить в доме, куда вряд ли когда-нибудь вернётся, кузнечные инструменты ему тоже были не нужны, даже, как память. Он решил взять с собой только отцовский крест первопоходника, но вот в одном укромном закутке он обнаружил кинжал, завёрнутый в кусок чистой ткани. Это была удивительная вещица. Тонкий длинный клинок из великолепной стали отливал синевой, а рукоятка была усыпана крупными рубинами. Рубины, вправленные в серебро, были расположены очень красиво. Этот кинжал был по-настоящему драгоценным и безусловно рыцарским, сержанту иметь такой было не по чину. С войны многие приходили с трофеями, но это было явно не про его отца. Ничего ценнее застиранного и заплатанного сержантского плаща он с войны не принёс. В их доме никогда не было оружия, даже свой боевой меч отец не стал оставлять себе на память. А этот кинжал отец сохранил, причём никогда не показывал. Очевидно, с ним была связанна какая-то история, которую старик не хотел рассказывать, но не такая, о которой он хотел забыть, иначе и кинжал хранить не стал бы.

На глаза Северина навернулись слёзы. Сержант оставил сыну в наследство рыцарский кинжал. Значит, он всё-таки хотел, чтобы его сын стал рыцарем? Но он не сказал сыну по поводу этого кинжала ни одного слова. Значит, он хотел, чтобы сын понял получение этого наследства так, как сочтёт нужным. Северин подумал, что когда-нибудь возможно ему станет известна история этого кинжала, и тогда всё проясниться.

Глава II, в которой Северин попадает в детский дворец

Северин родился и вырос в деревне, он никогда не был не только в столице, но и вообще ни в одном городе. Его отец на памяти Северина никогда не покидал свою деревню. Когда Северин был маленьким, он представлял себе столицу, как волшебное место, где всё сверкает и сияет, всё огромно и величественно, всё изящно и утончённо. И вот он в Бибрике.

Самое удивительное было в том, что столица его нисколько не разочаровала, оказалась именно такой, как он её себе представлял. Детские представления о том, чего ребёнок никогда не видел, редко бывают похожи на реальность, а вот Северину ещё в раннем детстве удалось угадать своё впечатление от главного города империи. Великолепные дворцы всех оттенков белого камня и изящные маленькие домики, словно сказочные теремки. Чудесная базальтовая набережная реки Фисон с лёгкими аккуратными мостиками, перекинутыми через её хрустальные воды. Огромные ветвистые деревья парков, а между ними – причудливо извивающиеся тропинки, посыпанные каменной крошкой. Во всём царстве после войны почти не осталось деревьев, они были выжжены драконьим огнём, но столицу драконы никогда не жгли, заняв её без боя и оставив без боя. И вот теперь в столичных парках можно было любоваться столетними дубами, настоящим чудом для новой империи. И все дворцы, и набережные были довоенной, как теперь говорили иоанновской постройки. О царстве пресвитера Иоанна Северин знал только по рассказам, и вот теперь эти рассказы оживали перед его глазами.

– А император живёт во дворце пресвитера Иоанна? – спросил Северин воспитателя детского дворца, который приехал за ним в деревню и теперь сопровождал его.

– Нет, император живёт в совсем другом месте, вообще не в столице. А во дворце пресвитера Иоанна будешь жить ты, мой дорогой Северин.

Сначала он не поверил своим ушам, но это оказалось правдой. Детский дворец располагался в бывшем дворце пресвитера. Они подошли к высокой горе с усечённой вершиной, поднялись наверх по красивым лестницам, и Северин увидел мощные и одновременно изящные строения дворца. Дух захватило от мысли, что он будет жить здесь. Они зашли в обширный внутренний двор, на лужайке с ровно постриженной травой группы детей всех возрастов играли в мяч, делали пробежки, подтягивались на турниках, или просто стояли и разговаривали

– Когда-то здесь стояло множество столов, за которыми ежедневно обедали у пресвитера тысячи человек, а теперь здесь резвятся дети. По-моему, это даже лучше, – воспитатель, обращаясь к Северину, почему-то говорил о детях в третьем лице, как будто обращаясь ко взрослому. – Здесь живут сироты войны, император усыновил их всех и отдал им лучший дворец в столице. Война сделала сиротами многих детей, ты, Северин, строго говоря, к ним не относишься, поэтому по тебе решение принималось отдельно. Было решено, что ты – сын первопоходника, который умер от последствий войны, а потому так же принадлежишь к самой привилегированной категории детей империи. Теперь император – твой отец, а императрица – мать. Поверь мне, это не просто красивые слова. Императорская чета юридически, по закону, является твоими родителями. Конечно, они не смогут уделять тебе столько времени, сколько обычные родители уделяют своим детям, возможно ты будешь их видеть даже не каждый год, но ты будешь постоянно чувствовать на себе их заботу.

– А вы?

– Зови меня просто Тристан. Я твой наставник. Воспитатель. Учитель. Попечитель. Видишь, как много слов. Вместо одного простого и понятного слова «отец», – голос Тристана дрогнул, Северину показалось, что наставник с трудом сдерживает рыдания.

Тем временем они зашли в основное помещение дворца. Здесь всё сверкало полированным камнем: гранит, базальт, мрамор. Окна были очень большие, с огромными стёклами, каких Северину раньше видеть не доводилось. Вокруг было множество добротных дубовых дверей с ручками из полированной бронзы. По затейливым узорам паркета из ценных пород дерева было страшно ступать. Северину трудно было поверить, что посреди этого великолепия могут жить люди, а мысль о том, что одним из этих людей будет он сам, казалось ему совершенно нереальной. Эта волшебная сказка никак не сочеталась с его представлениями о человеческом жилье. Он вырос в маленькой убогой хижине, которая всегда казалась ему нормальным и даже хорошим домом. Отец любил порядок и чистоту, у них в доме всё дышало опрятностью и аккуратностью, там было всё необходимое для жизни: лавки, кровати, шкафы. Что ещё надо человеку? И все его односельчане жили так же. Ну у кого-то дома были побольше, но не намного, а у кого-то в домах было грязно, и мебель разбитая, и половики драные, так что свой аккуратный домик Северин всегда очень любил и едва ли не гордился им. А тут – такое.

Северин вдруг почувствовал себя очень неуютно, в душе нарастали тревога и напряжение. Он теперь должен жить посреди этой роскоши во дворце, который в стародавние времена построили для великого царя царей, который, конечно, только в таком дворце и мог жить, но он, Северин, простой мальчик и зачем ему всё это? И отец у него теперь вместо близкого и родного далёкий и великий.

Северин очень любил императора, но это была совсем другая, вовсе не сыновняя любовь. Он почти боготворил Дагоберта, олицетворявшего империю, вмещая её в свою душу. Сколько места в душе императора может занимать маленький мальчик Северин? Настолько же мало, насколько мал Северин по сравнению с империей, а иначе и быть не может, иначе было бы неправильно. Императора он мог видеть только издали, видеть его вблизи, и уж тем более разговаривать с ним, казалось Северину не просто невозможным, а опять же – неправильным. И жить в этом дворце для него – неправильно. Его душа – небольшая и скромная, а этот дворец – огромный и великолепный.

Все эти мысли в несколько мгновений пронеслись в голове Северина, это были даже не мысли, а ощущения, он выразил их словами гораздо позже. Вдруг он услышал голос Тристана: «Твоя комната – последняя по коридору направо. Со своими соседом познакомься сам, он хороший парень».

Северин зашёл в комнату, где стояли две кровати, два письменных стола и два платяных шкафа. Комната была небольшая, Северин сразу почувствовал себя вполне уютно. За одним из столов сидел огненно рыжий взъерошенный мальчишка примерно одних лет с Северином и читал книгу. Рыжий оторвался от книги и, весело посмотрев на Северина, выпалил:

– Привет. Ты мой новый сосед?

– Да. Северин.

– А я Николас. Называй меня просто Ник. А твоё имя как сокращается?

– Моё имя до сих пор никто не сокращал, – Северин постарался улыбнуться как можно добродушнее.

– Можно я буду называть тебя Сева?

– Если тебе так будет удобно, – Северин хотел сказать это как можно проще и мягче, но кажется, у него не очень получилось, и Ник это почувствовал, он даже задумался на несколько секунд, а потом спросил:

– Как тебе наш дворец?

– Слишком много шика. Я не привык к такой роскоши. Я сын простого сержанта, который после войны стал кузнецом. Мы жили очень скромно.

– А я сын простого ткача, хотя вырос в этом дворце. Рано осиротел, меня привезли сюда маленьким, отца почти не помню.

– Твой отец воевал?

– Да. У красных. В самом конце войны перешёл к белым. А твой?

– С первого дня войны – у белых. Первопоходник.

– Ты, наверное, будешь меня презирать?

– Что за чушь… Твой отец исправил свою ошибку. К тому же не нам судить отцов за их ошибки а судить сыновей за ошибки отцов – это низость.

– Ты рассуждаешь, как взрослый. Даже, как рыцарь.

– Не знаю… Я рассуждаю так, как это у меня получается.

– Ладно. Располагайся. Скоро ужин.

Вещей у Северина почти не было, так что располагаться ему особо не пришлось. Он снял обувь и прилёг на кровать. На душе опять стало тревожно. Кажется, он не очень удачно поговорил с Ником и, может быть, чем-то невольно его обидел. Во всяком случае, Ник уткнулся обратно в книгу и не пытался продолжать разговор.

– Что читаешь? – спросил Северин, чтобы разрядить обстановку.

– Технология производства льняных тканей.

– Интересно?

– Есть интересные моменты, хотя много устаревшего.

– Тебя это увлекает?

– Да, очень, – Ник немного оживился. – Я должен стать великим ткачом.