Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III

– Его никто не видел мёртвым. Он велел выкопать могилу и лёг в неё, приказав вернуться поутру, но утром его в могиле уже не было, ни живого, ни мёртвого. Он ушёл, а куда мы не знаем. Может быть, сразу к Богу, а может быть ещё и нет.

– Кем же был пресвитер Иоанн на самом деле?

– Неизвестно. Впрочем, известно главное. Он был другом Божьим. Великим правителем и великим святым. Он обладал неземной мудростью. Многого он людям не говорил, потому что человеческое сознание не может вместить того, что было понятно ему.

– Есть мнение, что это был сам апостол Иоанн.

– Возможно. Но гадать об этом бессмысленно. Мы всё узнаем. Только не в этой жизни.

Император, принц, Северин и Николаус зашли в часовню. Здесь висело только три иконы: Господа, Богородицы и апостола Иоанна. Лики были чудесны, они казались совершенно неземными. Каждый здесь чувствовал, наверное, что-то своё, впрочем, сейчас никто из них не готов был это обсуждать. Покинув часовню, они прошли в хижину, где вдоль стола из грубых досок стояли такие же дощатые лавки. Император и Эрлеберт сели по одну сторону, Северин и Ник по другую. Принесли обед – по куску жареного мяса с рисом и кувшин апельсинового сока. Некоторое время ели молча, потом император спросил:

– Питанием довольны?

– Да куда уж лучше, – улыбнулся Северин. – Мы с отцом видели мясо на своём столе только по воскресеньям, а здесь оно – каждый непостный день. И свежевыжатый сок – это ведь роскошь. Обычно мы пили воду, а соком отец баловал меня только по большим праздникам.

– Я хотел дать вам всё самое лучшее, но, похоже, не всем сумел угодить, – рассмеялся император. – А как бы ты питался, Северин, если бы это зависело от тебя?

– Наверное, получше, чем мы с отцом, но поскромнее, чем здесь. Не к чему себя разбаловывать.

– Разумно, – улыбнулся император. – А ты, Николаус, о чём мечтаешь?

– Стать лучшим в мире мастером по тканям, – немного патетически выпалил Ник.

– Обязательно самым лучшим? Разве недостаточно стать просто мастером?

– Мастер должен стремиться к совершенству. Хотя, конечно, как получится. Я хочу совершить революцию в производстве тканей.

– Что ты понимаешь под революцией?

– Качественный рывок. Ткани в империи – так себе. Они должны быть лучше, это реально. Но в производстве надо многое перестроить. У меня есть мысли, как именно.

– Я могу что-то для тебя сделать?

– Ваше величество, охладите немного материнский пыл Тристана. Я ему говорю, что изучил теорию вдоль и поперёк, мне пора на производство. А он мне: «Ник, ведь тебе же всего 12 лет, подожди ещё пару лет, мир машин – очень суровый мир, рано тебе ещё туда». Я очень благодарен ему за заботу, но так обидно терять два года…

– Ты хочешь получить место подмастерья на ткацком производстве?

– Ну что вы, какой из меня подмастерье. Мне бы хоть место уборщика, чтобы для начала на производстве осмотреться. Вот только хорошо бы производство было большим, чтобы там было чему научится.

– Чем больше производство, тем меньше там внимания к отдельному человеку. И жить придётся в общежитии ткачей, в комнате, где человек двадцать спят на циновках. И это после дворца. Ты готов ко всему этому?

– Конечно будет тяжело, но ведь другого пути нет.

– Быть по сему. Вы удивительные парни. Один просит императора устроить его на производство уборщиком, чтобы переселиться в барак. Другого роскошь тяготит, и его я тоже пообещал устроить уборщиком – помоет он полы в ордерсбурге. Боюсь вас перехвалить, ребята, но надеюсь, что вы и есть будущее нашей империи. А вот хотел ещё спросить тебя, Николаус, какая ткань самая лучшая?

– Самая лучшая ткань та, которая… самая лучшая. По качеству. Хлопок не хуже шёлка, и лён не хуже парчи. Они равны по достоинству, просто у каждой своё назначение и применение, главное, чтобы они были добротными.

– Кажется, я попал в школу юных мудрецов, – покачал головой император. – Северин, Николаус сейчас что-то сказал тебе о рыцарстве?

– Конечно, ваше величество. Я понял.

– Ну что, друзья, прощайтесь со дворцом. Эрлеберт через неделю отправится в орденсбург, и Северин вместе с ним. Орденсбургов в империи несколько, для вас, ребята, я выбрал самый страшный. Все орденсбурги подчиняются мессиру Марку, а этим он руководит лично, в нём и живёт. Марк – очень добрый, но у вас не будет ни малейшей возможности в этом убедиться. Внешне это очень суровый, сухой и совершенно несентиментальный человек. Даже я, если расчувствуюсь, могу кому-то вытереть слезу, Марк – не станет. Легче было бы попасть под железную пяту Стратоника, чем угодить в лапы Марка. Со Стратоником хоть посмеяться можно, а с Марком никогда не будет смешно, он на много лет вперёд сотрёт с ваших лиц улыбки. Но, ребята, прошу понять сразу: школа Марка не просто ценная, она драгоценная. Это и есть элитное воспитание, то есть воспитание правящей элиты. Очень рад, дорогой Ник, что и ты выбрал для себя элитное воспитание. Когда тебе по двадцать раз на дню будут давать понять, что ты никто и ничто и зовут тебя никак, когда тебе будут постоянно намекать, что ты стоишь не дороже той грязи, которую выметаешь, вот тогда и станет понятно, кто ты есть на самом деле и чего ты стоишь. Вы пробьётесь, ребята, обязательно пробьётесь, иначе ничто не имеет смысла.

Глава IV, в которой император

вспоминает время после победы

К императору на приём напросился какой-то непонятный молодой человек. Император решил его принять, потому что в таких случаях, отказав во встрече, можно было что-то упустить. Первое время после победы к Дагоберту на приём ломились толпы, большинству приходилось отказывать во встрече из-за банальной нехватки времени, потом этот поток иссяк, люди поняли, что большинство вопросов можно решить без императора, теперь аудиенции у него добивались немногие, принять удавалось почти всех за исключением совершенно бессмысленных случаев.

– Меня зовут Робер. Я пишу книги. Занимаюсь историей рыцарства.

– Историк? Писатель?

– Очевидно, ни то, и ни другое. Я не занимаюсь фундаментальной наукой и, хотя пишу книги, писателем себя не считаю. Делать исторические открытия и развлекать читателя интересными историями – не моя задача. Я просто что-то пытаюсь понять в этой жизни.

– Философ?

– Нет. Это предполагало бы создание собственной философской системы. Не моё. Я всего лишь пытаюсь схватить суть явления и выразить эту суть. Не знаю, каким словом это называется. Впрочем, мою книгу о рыцарстве мессир Марк одобрил, хотя и с многочисленными поправками.

– Ну уж если Марк решил не убивать тебя сразу, а сначала немного помучить, значит есть смысл уделить тебе немного времени, – улыбнулся император. – Над чем теперь бьётся твоя творческая мысль?

– Хочу написать книгу «Заря империи», рассказать, как рождалось наше государство.

– Думаешь, уже пришло время?

– Думаю, ещё не пришло. Но когда придёт, у ваших подданных уже будет моя книга, им будет легче. Впрочем, моя задача не в том, чтобы сообщить первоначальные исторические сведения, а в том, чтобы схватить суть и смысл нашей политической системы. Я неплохо знаю историю, а потому мне известно, что наша империя абсолютно уникальна, она не имеет аналогов. Как она могла появиться? В чём её суть? Вот мой главный вопрос.

– Ты не представляешь, насколько всё это сложно.

– Так в том и дело, что хочу представить.

Император некоторое время мрачно молчал, потом на его губах заиграла едва заметная улыбка, и он начал говорить:

– После битвы под Бибриком мы зашли в столицу. Орден маршировал в стройных шеренгах. А впереди – император. Пешком. Картина была историческая и, безусловно, не лишённая величия. Но кто бы знал, как у меня тогда нутро холодело. Я приказал Стратонику расквартировать Орден, а сам в сопровождении нескольких сержантов отправился в свой маленький домик, где жил во времена пресвитера. Здесь всё оказалось не так уж сильно загажено, в моём даже, похоже, жил какой-то рыцарь, служивший драконам, в основном всё оставалось, как при мне. Сержанты вышвыряли чужие вещи, всё вымыли, раздобыли для меня комплект чистого постельного белья, принесли воды и хлеба и встали у дверей на страже. Я остался один.

Знаешь, чего мне тогда больше всего хотелось? Замуровать свой дом изнутри и больше никогда из него не выходить. Главным моим чувством тогда была страшная, тотальная растерянность. Понимание того, что на огромных бескрайних территориях всё теперь зависит от меня, было чудовищным. На утро я пригласил к себе всех лидеров белого движения. Мы должны были приступить к управлению империей, а у меня на сей счёт не было ни единой мысли, точнее – лишь некоторые обрывочные представления, которые никак не складывались в общую систему. Был ещё только вечер, но я так устал, что решил сразу лечь спать, а думать уже вместе с друзьями по утру. Но я не мог уснуть, обрывки мыслей шквалом проносились в моём сознании, цепляясь друг за друга, но никак не сочетались, оставаясь в противоречиях. В голове мелькали имена соратников в сочетании с возможными должностями, всё это тоже никак ни во что не складывалось.

Тогда я хотел только одного – уснуть. Не считал нужным пока ни о чём думать. Но мыслительный процесс во мне совершался помимо моей воли. Дагоберт не давал Ариэлю спать. Я лежал на спине и буравил потолок глазами. Это была, наверное, самая страшная ночь в моей жизни. Забылся сном лишь на пару часов перед рассветом, встал мрачнее тучи, совершенно разбитый, пожевал хлеба с водой. Но мне уже было, что сказать соратником, которые вскоре подтянулись.

***

– Тесновато тут у вас, ваше величество, – улыбнулся Стратоник. – Да и присесть не на что.

– Даже об этом не подумал, – сокрушённо покачал головой император. – Прикажите сержантам сбегать к соседям за стульями.

– Пусть ещё мяса где-нибудь раздобудут, а то посадили императора на хлеб и воду.

– Итак, господа, – император встал с кровати, и все в комнате стояли, не смотря на наличие одного стула, – С Божьей помощью начнём. Сегодня мы должны провозгласить создание христианской империи. Это надо сделать в главном храме Бибрика сразу после литургии. Пока никаких манифестов, просто провозгласить и всё. Поручаю это Стратонику, как магистру Белого Ордена. Второе. Объявляю в империи военное положение. Сие означает, что власть временно находиться в руках Ордена. Пока не приведём страну в чувство, править будут военные.