Люди против нелюдей

Как это можно оправдать?

Когда знакомишься с ужасами, которые творили большевики, это так травмирует психику, что потом долго в себя приходишь. Читал в своё время материалы Нюрнбергского процесса, в том числе раздел «Установление террористического режима». Тоже, знаете ли, чтение не для слабонервных, но настолько омерзительных ужасов там всё-таки нет. А у нас до сих пор говорят о том, как это несправедливо сравнивать коммунистов с нацистами. Это действительно не справедливо. По отношению к нацистам. Войска СС – это клуб джентльменов по сравнению с Красной Армией, а гестапо – сеть санаториев по сравнению с ВЧК. Это не просто слова, это подтверждается фактами.

Как можно оправдать некрофильскую мерзость красного террора? Первый и самый простой способ, это безо всяких затей заявить: «Всё это враньё, гнусная клевета, ни чего такого не было». Старые фанатики-коммунисты именно так и говорят. И это было бы смешно, когда бы не было так страшно. А с чего они взяли, что их версия Гражданской войны правдива? На чем основана их уверенность в том, что красные были человечными и добрыми? Они что, в архивах сидели, документы изучали? Да нет, они просто посмотрели несколько десятков советских фильмов, где красные показаны олицетворением всех возможных добродетелей. А что если в тех фильмах – враньё? Почему этого не может быть? Ну, хотя бы предположить-то это можно? Валерий Шамбаров писал: «Когда по телевидению в очередной раз показывают фильм «Адъютант его превосходительства», сделайте соответствующие поправки, прежде чем глотать эту отраву. Ведь чистые и благородные герои фильма, это и есть те самые киевские чекисты, тонувшие в крови невинных».

Коммунисты, как и все фанатики, люди умственно ленивые, им не хочется искать правду, им полвека вбивали в голову, что красные – хорошие, любая другая версия истории вызывает у них злобную реакцию. Они думают, что если закричать: «Клевета!», то тему можно будет закрыть. Но ведь у кого-то и мозги есть, так что тема не закрывается, и мы давайте всё-таки попытаемся воспользоваться мозгами.

Итак, может ли такое быть, что все свидетельства о зверствах большевиков – ложь, выдумка? Нет, не может. По следующим причинам.

Свидетельства о зверствах красных – это не сборник сплетен, не «одна бабка сказала». Основная часть информации получена Особой комиссией, которую создал генерал Деникин для расследования преступлений большевиков. Это работа профессиональных юристов, которые добывали информацию с соблюдением всех юридических процедур. В конце каждого документа стоит: «Настоящий материал добыт Особой комиссией с соблюдением требований устава уголовного судопроизводства». Скептики, конечно, могут сказать, что написать можно что угодно, но материалы комиссии снабжены большим количеством фотографий, в частности сделанных после эксгумации трупов из

массовых захоронений. И эти снимки, и заключения патологоанатомов подтверждают, что на телах есть именно те повреждения, о каких стало известно из свидетельских показаний. Кроме того, различные свидетели, ни как не связанные между собой, давали показания, совпадающие по существу. Это одно из главных доказательств достоверности информации.

Кто-то говорил, что материалы Особой комиссии – это просто белогвардейская пропаганда. Всё правильно, эти материалы белые использовали в пропагандистских целях. Но это только в наше время слово «пропаганда» стало синонимом слова «ложь». А люди старого дореволюционного закала не полагали для себя возможным строить пропаганду на чем-либо кроме правды. Это расследование заказал генерал Деникин, а безупречная личная честность Антона Ивановича никогда не вызывала сомнений даже у врагов. После этого следователям не имело ни какого смысла протоколировать недостоверную информацию. Исполнитель никогда не будет делать того, чего не требует заказчик, ему ведь не больше всех надо.

Кроме того, эта информация собиралась и обнародовалась по горячим следам, когда всё это продолжалось, а не несколько десятилетий спустя. Если бы люди, которые жили под большевиками, знали их доброту, им бесполезно было бы рассказывать о большевистских зверствах. Так не решились бы врать даже законченные лжецы.

К тому же, описанные зверства большевиков настолько запредельны, что вообще не имеют аналогов в мировой истории. Выдумать такое было бы невозможно, опереться было бы не на что, списывать не с чего. Чтобы такое выдумать, надо самому быть патологическим садистом, к тому же имеющим склонность к писательству, а таковые субъекты чрезвычайно редки и среди профессиональных юристов практически не встречаются. А что бы представить себе целую группу юристов, состоящую из садистов-графоманов, ни какой фантазии не хватит.

И наконец – главное. Значительная часть информации о большевистских зверствах взята из официальных большевистских источников. Сами же изверги и похвалялись, где и сколько ни в чем неповинных людей они расстреляли. Они даже подчеркивали, что эти люди ни в чем не были виноваты и были расстреляны «в порядке красного террора». У большевиков и газета выходила под названием «Красный террор».

Итак, даже если бы нам очень хотелось оправдать большевиков и доказать, что они ни чего такого не делали – нет такой возможности. Если у нас есть хоть немного мозгов и хоть капля совести, мы вынуждены будем признать, что информация о большевистских зверствах правдива.

Второй вариант оправдания: лидеры большевиков «выпустили джина из бутылки», и сами ужаснулись тому, что этот «джин» начал вытворять. Ленин и кампания не хотели ни каких зверств, но революционные массы невозможно было держать в рамках, они начали зверствовать по собственному почину, а дисциплина первое время была слабой, да и уголовного элемента на Красную Армию налипло, не вдруг удалось очистить революцию от грязи.

Хорошее объяснение. Жаль только – лживое. Вспомните, что было в стране в 30-е. Дисциплину тогда уже навели железную, порядок установили на зависть всем диктаторам. Без воли красного вождя и лист с дерева не смел упасть. А красный террор пожирал ещё больше жизней, чем в Гражданскую войну. Террор изменил свои формы, перестал быть хаотичным, его упорядочили, он стал похож на промышленный конвейер. Но, как и в Гражданскую войну, красный террор продолжал пожирать сотни тысяч жизней. Значит, и в Гражданскую войну дело было вовсе не в том, что добрые комиссары, к сожалению, не могли обуздать разбушевавшуюся революционную стихию, сметавшую на своём пути всё живое.

Кстати, и в Гражданскую войну недостаток дисциплины у красных не надо преувеличивать. Это только первое время Красная Гвардия являла собой заурядные банды, но Троцкий очень быстро создал регулярную Красную Армию, где порядок был на зависть белым. Троцкий даже ввел древнеримскую практику децимаций – за отступление казнили каждого десятого. Децимации можно проводить только в армии, где царит железная дисциплина. И вот эта высокодисциплинированная армия, где все приказы неукоснительно выполнялись, творила такие лютые зверства, доходила до такого неслыханного садизма, о каком до сих пор не было известно в истории человечества. И Железный Феликс был в состоянии навести в своих чрезвычайках железный порядок. Если там работали маньяки и садисты, значит, он так хотел.

Касаемо же уголовного элемента, который налип, к сожалению, на революционную армию, это интересная тема. Вообще-то, профессиональные преступники, включая мокрушников, почти никогда не доходили до такого изуверства, как красноармейцы, так что тут ещё неизвестно, кто кому послужной список испортил. А уголовники вовсе не случайно затесались в Красную Армию, их приглашали, причем на командные должности. К примеру, комбриг Котовский до революции был профессиональным преступником, матерым уголовником. Большевики даже Мишку Япончика во главе двух тысяч бандитов отправили на фронт. Правда, не очень хорошо получилось, но у большевиков не только не было принципиальных возражений против криминалитета в своих рядах, они напротив считали уголовников «социально близкими элементами». И это во многом определило «морально-нравственный облик» Красной Армии.

Красноармейцы творили неслыханные зверства не вопреки воле вождей, а по их прямому указанию. Достаточно вспомнить предписания Ленина: «Навести тот час массовый террор…», «Необходимо провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев», «Расстреливать заговорщиков и колеблющихся ни кого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты».

Троцкий в 19-м году писал: «Солдаты, командиры, комиссары карательных войск! Гнезда бесчестных изменщиков и предателей должны быть разорены. Каины должны быть истреблены. Ни какой пощады к станицам, которые будут оказывать сопротивление». Это призыв к тотальному уничтожению целых станиц, то есть мирного населения.

Зиновьев в 18-м году высказывался ещё определеннее: «Мы должны увлечь за собой 30 миллионов из 100, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить, их надо уничтожить». Так что перед Красной Армией ставилась задача не просто победить Белую Гвардию, но и уничтожить две трети населения страны. Красноармейские зверства – это не «перегибы на местах», а исполнение указаний ЦК – и то ещё не достаточно энергичное.

За садизм и зверства, за массовое истребление мирного населения в Красной Армии не наказывали, а давали ордена. К примеру, Розалия Залкинд по кличке Землячка (она имела так же другой псевдоним – Демон) повинная в убийстве десятков тысяч ни в чем не повинных людей в Крыму, была награждена двумя орденами Ленина и орденом Красного Знамени.

Немного особняком стоит информация о «социализации» женщин. Это нечто даже более отвратительное, чем массовые изнасилования, потому что тут под торжество темных инстинктов подводится теоретическая база. Это не просто преступление, а «торжество революционных идей», то есть оглушительное по своей ясности доказательство того, что сама революция была преступлением. Но ведь это-то уж точно не ЦК предписывал? Да, Ленин не подписывал декрета о социализации женщин. Но он выступил с призывом куда более емким и всеохватывающим: «Мы должны представить полную свободу творчества народным массам». Полагаю, понятно, что под «творчеством» Владимир Ильич имел ввиду отнюдь не вышивание крестиком. Смысл его призыва в том, что революционные массы сами будут развивать революционную теорию и тут же претворять её на практике, а вожди не должны им в этом мешать. Большевики «социализировали» всё что можно. А женщины? Их – можно? Ну, это уж как народные массы решат. Если хотят – пожалуйста. Вот массы и воспользовались предоставленной свободой революционного творчества. Неужели вожди не чувствовали к этому отвращения? А с чего бы? Александра Коллонтай, принадлежавшая к большевистской верхушке, считала, что для женщины переспать с мужчиной должно быть не сложнее, чем выпить стакан воды. То есть она и сама была не против того, чтобы её «социализировал» кто захочет. Для большевичек, подобных Коллонтай, само понятие изнасилования было просто лишено смысла. Если бы у неё на улице попросили сигарету, а она бы эту сигарету дала, так с чего бы ей считать себя жертвой преступления? И если бы ей рассказали, как красноармейцы изнасиловали сотню женщин, имея на то соответствующие мандаты, так она, очевидно, и понять не смогла бы, а чем, собственно эти дуры недовольны? Так что, по большому счету, весь сексуальный беспредел, творимый большевиками, тоже имел санкцию сверху.

Как ещё можно оправдать изуверство большевиков? Кто-то из коммунистов, может быть, скажет: «Да, это было ужасно, но так было надо, не было другого выхода. Старый мир без максимальной жестокости было не разрушить, а без этого невозможно было построить новый мир».

Тут надо обратить внимание вот на что: зверства большевиков многократно превосходили обычную жестокость войны, даже если учесть, что гражданская война всегда более жестока по сравнению с международной. Когда седого старика заталкивают ногами в растопленную печь – это именно то, без чего новый мир было не построить? Когда офицерам прибивали на плечи погоны гвоздями – это то, без чего невозможно было победить в Гражданской войне? Когда в ЧК с живых людей сдирали кожу – это была вынужденная мера, без которой было никак не обойтись? Всё это не имеет ни какого отношения к жестокости войны.

Я бы понял красных, если бы они расстреливали всех пленных белогвардейцев без исключения – это было бы чудовищным, но прагматичным действием, направленным на победу. Я могу понять даже расстрел царской семьи. Это тоже было чудовищно, но опять же прагматично – большевики действительно не могли позволить себе роскошь оставить царскую семью в живых. Могу понять, что красноармейцы убивали мальчишек кадетов – если взял в руки оружие, не имеет значения, что тебе 14 лет.

Но если чекисты выскакивали на улицу и хватали всех относительно чисто одетых людей и сотнями их расстреливали, даже ни в чем не обвиняя, это, по-вашему, неизбежная жестокость войны? Когда женщинам, приходившим в тюрьму к арестованным мужьям, выдавали их отрезанные половые органы – это было совершенно необходимо для построения нового мира? Когда изнасилованную женщину сжигали в сарае вместе с пятью малолетними детьми – это было ради светлого будущего? Люди, способные оправдывать запредельное изуверство большевиков какими-то высокими целями, сами в душе маньяки, даже если не совершали ни чего подобного.

Зверства большевиков вовсе не были отрицательными издержками положительного процесса. Они отражали самую суть процесса. Сама природа большевизма – крайнее человеконенавистничество. Неужели кто-то думает, что маньяки – садисты хотя бы теоретически могли создать какое-то светлое будущее? Большевики – это законченные нелюди. Но вот откуда же в патриархальной России вдруг неожиданно появилось столько нелюдей?

Психологические истоки большевизма

Когда читаешь о зверствах революционных матросов, просто волосы дыбом встают. Кстати, большинство из них было кокаинистами, они даже увлеченно экспериментировали в области употребления наркотиков и изобрели свой фирменный напиток – «балтийский чай». Это водка с кокаином. А кокаин и сейчас считается наркотиком для богатых, и тогда он был недешев. Где же эти заразы брали деньги на кокаин? Ильич вроде не подписывал приказов типа: выдать матросам килограмм кокаина со склада. Нетрудно догадаться, что матросня просто грабила всех подряд, зарабатывая на кокаин. Революционные матросы – «краса и гордость революции» – были сворой убийц, садистов, наркоманов, грабителей и насильников. Но неужели быть матросом – значит иметь ко всему этому склонность? С чего бы?

Я вот вспомнил про крейсер «Варяг». О подвиге русских моряков, и не в последнюю очередь – матросов, Россия будет помнить всегда. Да и вообще, начиная с петровской эпохи, летопись русского флота – это летопись русской славы, и и во многом благодаря тому, что матросы у нас были замечательные. Наполеон как-то воскликнул: «У меня есть флот, но у меня нет моряков». А у нас были моряки. Бившие на море турок, открывшие Антарктиду, Берингов пролив, шагнувшие на землю Америки, не опозорившие Андреевский флаг ни перед японцем, ни перед германцем. Не будь у нас хороших матросов, не было бы у нас того славного русского флота, о котором мы знаем из истории. Русский матрос воплотил в себе всё то лучшее, что свойственно русскому человеку: невероятную храбрость, готовность к самопожертвованию, стойкость и выносливость в самых тяжелых обстоятельствах.

Так вот героические матросы с крейсера «Варяг» и кровавая революционная матросня – это одни и те же люди. Они могли быть даже персонально теми же самыми, ведь между «Варягом» и революцией прошло всего 13 лет. Как такое возможно? Давайте разберемся.

Представьте себе матросика, который драит палубу. А по палубе вальяжно прогуливается лейтенант с брезгливой миной на лице. Матросик вкалывает, а лейтенант, значит, прогуливается. Матросик закончил работу, а их благородие, манерно оттопырив мизинчик в белой перчатке, провел им по палубе. Не дай Бог, если на белой перчатке останется едва заметный серый след – матрос будет заново драить палубу, а может быть и в третий, и четвертый раз. Вы представляете, что тогда думает матрос про офицера? Он перебирает в уме все известные ругательства и изощряется в изобретении новых, он призывает на голову их благородия все небесные и земные кары – изгаляется золотопогонник, измывается, мы ж для них вообще не люди, вот их бы в нашу шкуру. В итоге уже почти стерильная палуба сверкает на солнце, а в душе матроса копится всё больше и больше страшной черной грязи. Как в одной советской песенке: «Ему хотелось очень выпить, ему хотелось закусить и оба глаза лейтенанту одним ударом погасить».

Так вот только женщины и либералы сочтут эту картинку ужасающей, а мужчина поймет: так надо, иначе нельзя. Лейтенант не изгаляется и не измывается, он исходит из реальности, понимая, что матроса надо непрерывно изнурять боевыми упражнениями и тяжелой работой, пусть даже бессмысленной работой, лишь бы только не оставить матросу много свободного времени и неистраченной энергии. После вахты матрос должен едва доползать до своего кубрика и мечтать только о сне. Иначе корабль потеряет боеспособность. Корабль – это закрытый мужской коллектив, к тому же скученный в замкнутом пространстве. Если матросам оставлять слишком много свободного времени, им такая фигня в голову полезет, они такого наизобретают, что корабль быстро превратится в плавучий филиал Содома, начнется распад.

Матросик напрасно думает, что лейтенант не был в его шкуре. Был. Когда будущий офицер тянул гардемаринскую лямку, его дрючили ещё посильнее, чем матроса, потому что иначе моряка не вырастить, и теперь, получив кортик, он прекрасно это понимает. Матросик напрасно думает, что, высокомерно поглядывающий на него офицер, презирает матросов. Офицер просто сохраняет дистанцию, иначе нельзя. Матрос должен воспринимать офицера не как старшего матроса с кортиком, а как существо высшего порядка. Иначе матрос не будет драить палубу по три раза, не пойдет на смерть, если прикажут. Если сегодня механик угощает матросов папиросами, завтра в машинном отделении будет грязи по колено, а послезавтра во время боя машину застопорит. И сейчас-то офицеры говорят: «Куда солдата не поцелуй, везде жопа». А уж тогда, да ещё на флоте, это тем более понимали. Нельзя с матросами целоваться – на жопу наткнешься, то есть благодарности не получишь, а получишь утрату боеспособности. Недаром на флоте офицерскую суровость называли «закручивание гаек». Так ведь, если гайки не закручивать – машину разнесет.

И в сухопутных войсках было примерно то же самое. Генерал Деникин в своих воспоминаниях писал о том, как молодым офицером принял роту и решил вести гуманные порядки. Дисциплина сразу же упала, рота разболталась. И вот , сдавая роту, он увидел, как старый фельдфебель показал солдатам огромный кулак и страшно прорычал: «Теперь вам не капитан Деникин».

А флотская специфика в том, что она требует ещё большей дисциплины. Мир воды и механизмов – это мир постоянной опасности даже вне боевых условий. До дна всегда ближе, чем до берега. Чуть-чуть только матросики разболтаются и всем конец. Плюс к тому гораздо большая скученность, порождающая дополнительные риски при слабости дисциплины. И флотские офицеры заметно отличались от армейских. В армии между солдатами и офицерами не было слишком жестких сословных перегородок, по большому счету любой унтер мог сдать экзамен на офицерский чин. А флотское офицерство являло собой настоящую закрытую касту, формируясь только из дворян за крайне редкими исключениями. Соответственно, пропасть между офицером и матросом была куда больше, чем между офицером и солдатом. И матрос находился в условиях более зажатых и стиснутых по сравнению с сухопутными собратьями. Но ведь это же всё не барские прихоти, а требования насущной необходимости. Именно железная флотская дисциплина и обеспечила славу русского флота. Подавляющее большинство флотских офицеров были людьми благородными и ни когда не стали бы издеваться над матросами без дела, но они дрючили матросов нещадно просто потому, что до дна всегда ближе, чем до берега. Даже если иногда били матроса по зубам, так ведь есть матросы, которые другого языка вообще не понимают.

А вот теперь представьте себе матросика, вчерашнего работягу с Путиловского завода. По нравственному своему развитию это чаще всего ребенок, с душой незамутненной ни какими высокими понятиями, и с лицом, не обезображенным интеллектом. Попав на флот, он первое время страдает от суровой флотской дисциплины, но принимает всё, как есть – жаловаться не кому, надо приспособиться. И вскоре он уже гордится своей тельняшкой, как знаком принадлежности к флотскому братству. Он злится на офицеров за жесткую муштру, но воспринимает их, как небожителей. Он знает, что так уж устроен этот мир, что у одних – ленточки на бескозырке, а других – кортики. Такие русские матросы и совершали подвиги, поражая своим героизмом весь мир.

Но вот во время увольнительной он пьёт водку в кабаке, а к нему подсаживается какой-то чернявый господинчик и начинает нашептывать, что мир-то может быть совсем другим, и что довольно уже терпеть издевательства, и что офицеров-то всех надо за борт побросать. Первое время матрос не понимает: «Как же это… без офицеров-то…» А ему: «Так ты и будешь офицером». Матрос смеется: «Ну, ты скажешь, дядя…»А ему: «Есть такая партия». Дальше – летопись революции.

Нам 70 лет форматировали мозги коммунистической демагогией, а теперь уже четверть века форматируют мозги демократической демагогией, поэтому нам так трудно понять такую простую и совершенно очевидную истину: простые люди – это дети. Не «его величество народ», обладающий «державной волей», а просто дети. Ребенок – он ведь не плохой и не хороший, это чистый лист, на нем можно написать что угодно. У простого народа нет и не может быть собственных идей. Они будут кричать те лозунги, которые им вложат в головы. Скажите им: «Умрем за царя». И они умрут за царя. Скажите: «Убьем царя». И они убьют царя. Скажите: «Надо строить храмы». И они пойдут строить храмы. Скажите: «Надо разрушать храмы». И они пойдут разрушать храмы.

Звериный садизм революционных матросов лучше всего могли бы объяснить возрастные психологи. Уж они-то хорошо знают, что детская жестокость может быть совершенно беспредельной. У взрослого человека в сознании очень много всяких сдержек, противовесов, зажимов, которых нет у детей. Развитие детской жестокости почти ни что не останавливает, а если её ещё и подхлестывать? Вот вам и большевизм, вот вам и революционная матросня.

Можем ли мы представить, что значит для матроса плюнуть на палубу? Вроде ерунда какая-то. А матрос плюнул на палубу, и его лицо расплылось в блаженной улыбке. Он счастлив. Он совершил невозможное, поэтому разом шагнул в другой мир. А пройтись по кораблю пьяным? Это же просто неописуемое блаженство. Не от водки даже, а от потрясающего чувства безнаказанности. Хватит, поизмывались над нами, теперь наша воля. Их благородия чем-то не довольны? Так за борт их, гадов. И вот уже по Петрограду маршируют патрули из революционных матросов. Это люди, которым можно всё. Чисто детский праздник непослушания.

Когда большевики решили закончить детский праздник и начали закручивать гайки так, как их превосходительства ни когда не делали, кронштадтская матросня устроила мятеж. Матросики распевали: «Сбросим Троцкого оковы, сбросим Ленина – царя». Ну тогда им при помощи артиллерии объяснили «что такое хорошо, а что такое плохо». Дети ведь не знают, что за всё надо платить и даже не догадываются, какой жестокой бывает цена. И когда матросов по приказу Ленина убивали, они может быть вспомнили о том, какими добрыми на самом деле были царские офицеры.

Так почему всё-таки большевистская пропаганда имела такой успех? Да потому что не подчинятся приятнее, чем подчиняться. Попивать «балтийский чай» приятнее, чем драить палубу. Грабить приятнее, чем работать. Но самое главное – грех всегда легче, чем добродетель. Когда священник проповедует борьбу со своими грехами, это ведь напрягает. Борьба тяжелая, а успех проблематичен. А когда комиссар говорит, что грехи – это поповские выдумки, а бороться надо на самом деле с буржуями – это же так соблазнительно. Психологический фундамент большевика – это игра на одной из самых темных человеческих страстей – зависти. Зависть может быть черной и страшной, доводящей до крайней степени ненависти, до безумия. В той или иной степени страсти есть в любом человеке, бороться с ними трудно, если не бороться – они выходят из берегов. А если не только не бороться, но ещё и распалять страсти, в первую очередь зависть? Вот это и сделали большевики.

Основа революционного безумия – это лютая ненависть к миру «чистеньких». Не «буржуев» и не «эксплуататоров», это всё слова, подброшенные большевиками, и ни чего по большому счету не значащие для простого люда. Лютая зависть простолюдина направлена именно на «чистеньких».

Вот идет по улице барышня, вся такая аккуратная, платьице на ней нарядное, а навстречу ей рабочий паренек, который думает про себя: «А вот если бы я её … того-этого … прогуляться пригласил? Ведь она бы на меня, как на вошь посмотрела, я ведь для неё ваще не человек». И паренек ненавидит эту барышню всеми силами души именно потому что она для него недоступна, и он уверен, что она его презирает. Пареньку ведь и дела нет, что барышня эта гораздо беднее, чем он, и в отличии от него, часто ложится спать голодной, потому что очень трудно перебиваться частными уроками, а за её крохотную комнатку хозяйка требует немыслимую плату. А если бы он подошел к этой барышне и сказал: «А не могли бы вы … тово-этово … всяким там арифметикам меня обучить?» Зарплата рабочего вполне позволяет ему брать частные уроки, и барышня была бы счастлива получить подработку, тем более, что она мечтает посвятить свою жизнь просвещению народа. Но пареньку наплевать на всякие там арифметики, и желания у него попроще: вот употребить бы эту барышню, унизить и платьице её чистенькое в грязь втоптать. Вот вам и готовый большевик.

И матросик ненавидит офицера не только потому, что офицер его дрючит. «Их благородия, значит, в белых перчаточках, а мы для них – чумазые». Хотя когда это русский офицер презирал матроса? Но матросу ведь плевать, он ненавидит эти белые перчаточки, которых сам ни когда не наденет. Вот потому-то, когда расстреливали сотнями заложников, на улицах хватали просто чисто одетых людей – объект всегдашней ненависти.

В каждом человеке есть и плохое и хорошее, и высокое и низкое. А революция раскрепостила, выпустила наружу и даже прославила всё самое низменное, грязное и подлое, что только есть в человеке.

А.И.Деникин, бежав из Быховской тюрьмы, часть пути до Новочеркасска проделал по железной дороге и потом делился впечатлениями: «В своём зверином образе, пропитанным злобой, люди испытывали патологическую ненависть ко всему, что было социально и умственно выше толпы, что носило малейший след достатка, даже к неодушевленным предметам – признакам некоторой культуры, чуждой или недоступной толпе. В этом чувстве слышалась веками накопившееся озлобление и воспринятая через революционных вождей истерия. Ненависть с одинаковой последовательностью и безотчетным чувством рушила государственные устои, выбрасывала в окно вагона «буржуя», разбивала череп начальнику станции и рвала в клочья бархатную обшивку вагонных скамеек. Психология толпы не обнаруживала ни какого стремления подняться до более высоких форм жизни, царило одно желание – захватить или уничтожить. Не подняться, а принизить до себя всё, что так или иначе выделялось. Грузчик угля проклинал свою тяжелую работу и называл машиниста «буржуем» за то, что тот, получая в два раза больше жалование, только ручкой вертит».

Революция омерзительна не только своими методами, самая суть революции, то для чего она делалась, это такая мерзость и гнусность, которой ни кто и ни когда раньше в мире не видел. Но не надо думать, что такое было возможно лишь в ту эпоху и только в России. Князь Николай Жевахов уже в эмиграции возмущался тем, что люди Запада, узнавая о зверствах большевиков, говорили: «Такое возможно только в России». Князь писал: «Скажите только «можно» вместо «нельзя» и у себя вы увидите то же самое». Жевахов оказался пророком, вскоре просвещенные и культурные люди Запада увидели у себя нацизм.

Вы думаете сейчас что-нибудь изменилось? Не обольщайтесь. Люди всегда одни и те же, во все эпохи и во всех странах. Представим себе, что власть поменялась и наверху решили создать «группу пролетарского гнева». Выдали всем желающим оружие, гарантировали полную безнаказанность и отправили автобусами на Рублевку. Знаете, что представляла бы из себя Рублевка дня через три? Сплошные руины и пепелище, заваленные изуродованными трупами. Истребили бы отнюдь не только олигархов и воров-чиновников. Перебили бы всех охранников, горничных, поваров, парикмахеров, всех, кто смел жить и дышать на Рублевке. Ни одна холеная собачка не избежала бы «пролетарского гнева».

Даже не сомневайтесь, что именно так и было бы. Вы же слышите, о чем говорят люди, чем они дышат. И сейчас, так же как и перед революцией, ни кто не голодает, все живут в общем-то нормально, но сколько людей сгорает от черной зависти к богатым, до какой дикой безумной ненависти доводит людей эта зависть. Конечно, не все такие, но на группу мстителей размером с Красную Армию хватит, и на ВЧК ещё останется.