У каждого свой Эверест. Как опыт реальных восхождений помогает вдохновлять команды и управлять проектами

Смерть из-за фотографий

На вершине я помог сделать фотографии уже поднявшимся туда троим клиентам и стал уговаривать их начать спуск. По моему опыту, эта, казалось бы, простая задача часто выливается в большую проблему.

Факт подъема на высочайшую вершину планеты каждый альпинист желает засвидетельствовать гигабайтами качественных фотографий. На них обязательно должны быть запечатлены флаги и логотипы спонсоров, фотографии и письма близких людей, разнообразные личные вещи. Только кажется, что со всем этим можно управиться за пять минут – на самом деле, каждый человек проводит в среднем около получаса на вершине Эвереста.

Пять минут уходит на то, чтобы развернуть и удержать на ветру один флаг, затем обязательно проверить, снял ли ваш шерпа этот кадр и хорошо ли на нем все видно, попросить переснять на всякий случай, снова проверить. Затем убрать флаг в рюкзак, немного передохнуть, достать следующий, записать краткое видеообращение, снова передохнуть, отправить SMS-сообщение близким.

Да-да, с вершины Эвереста можно отправить SMS (для звонка мощности сигнала в 2007 году не хватало). Еще в 2006 году, во время своего первого восхождения, я знал об этом и отправлял с вершины сообщения своей маме и друзьям. Но и в 2007-м сотовая связь на Эвересте была роскошью. Подключиться к ней можно было только при наличии соглашения о роуминге с оператором China Telecom, либо через китайскую сим-карту, приобрести которую было практически невозможно, если вы не китаец. Сигнал еле-еле ловился в некоторых точках базового лагеря на высоте 5 300 метров, а также, как ни странно, на самой вершине.

Почему-то в тот момент, когда люди поднимаются на вершину и достигают своей цели, для них самым важным становятся вовсе не их жизнь и здоровье. Все эти ценности с легкостью перевешивают хрупкие кусочки цифровой памяти, разлетающиеся по соцсетям безжизненными байтами информации.

Вы можете смеяться, но у меня нет ни одной моей фотографии с моего первого восхождения на вершину Эвереста. Когда я туда поднялся в мае 2006 года, на меня давил такой груз ответственности за всех клиентов, что на предложение шерпа сфотографировать меня на вершине я ответил: «Давайте в другой раз, сейчас не до этого». В 2007 году я нес на вершину за пазухой флаг с олимпийскими кольцами и эмблемой города-кандидата на проведение XXII зимней Олимпиады, и время ушло на то, чтобы развернуть и сфотографировать его, а единственное мое фото на вершине успел сделать один из участников нашей экспедиции – Максим Шакиров.

Постепенно народу на вершине становилось все больше, наверное, был момент, когда там толпилось до 20 человек одновременно – больше эта площадка вместить не могла. Под этим предлогом мне все-таки удалось уговорить своих участников начать спуск. Сам я прошел с ними несколько метров и остался дожидаться чуть ниже вершины оставшихся членов нашей команды. Солнце уже светило очень ярко, нагревая воздух в долине, и плотный слой облаков с непальской стороны начал потихоньку подниматься вверх.

Прошло более часа с того момента, как я отправил троих клиентов в сопровождении шерпа вниз. Все это время я старался следить за своим дыханием, чтобы оно не сбилось, так как на редукторе я установил пониженную скорость подачи кислорода. В моем рюкзаке оставался последний кислородный баллон, и, судя по показаниям манометра, в нем было еще около ста атмосфер газа. Я перевел скорость расхода на два литра в минуту – в таком режиме у меня был запас на четыре часа. Но если принять во внимание, что во время движения мне придется увеличить скорость расхода, на самом деле кислорода хватит не больше чем на три часа.

В альпинизме, как и у военных летчиков, есть свое время «Ч», когда все должны повернуть назад и начать спуск, чтобы благополучно добраться в базовый лагерь до темноты. В этот раз время начала спуска было установлено на десять утра. У меня был еще целый час на то, чтобы дождаться на вершине последних трех участников нашей группы вместе со вторым гидом, либо подобрать и развернуть их на спуске вниз.

Я не очень переживал за количество оставшегося кислорода: в прошлом году во время восхождения мне пришлось действовать в гораздо более экономном режиме, и тогда я просидел на вершине Эвереста вообще без кислорода около трех часов, полностью перекрыв редуктор и экономя кислород для спуска. Поэтому я знал, что текущих запасов мне точно хватит, чтобы при любых обстоятельствах спуститься до подножия «Второй ступени», где меня должен был дожидаться оставленный мною на подъеме полный кислородный баллон.

В этом году запасов кислорода у меня было больше, чем у любого из клиентов, и я считаю такой подход абсолютно правильным. Ведь в случае возникновения чрезвычайной ситуации у гида всегда должен быть запас. Я вовсе не ставлю под сомнение тот факт, что гид может быть значительно сильнее и опытнее любого из клиентов, а значит, может обойтись без излишеств. Это все верно, если речь идет о штатном развитии событий, но в случае любой нештатной ситуации вся нагрузка, как правило, сваливается именно на гида.

Отставшие клиенты из нашей команды подошли к вершине около десяти утра. Клиенты шли только в сопровождении шерпа – второй гид, по всей видимости, из-за недостатка акклиматизации отстал от них и дожидался на спуске чуть ниже вершины. Время «Ч» уже наступило для многих восходителей, и поэтому времени на фотографирование оставалось совсем немного. В какой-то момент мы остались на вершине вдвоем с одним из клиентов, чтобы быстро заснять на видео краткий сюжет об олимпийском флаге. В нашей команде был журналист Максим Шакиров, который делал красивый проект для главного телевизионного канала страны по подниманию флага олимпийского города-кандидата Сочи на самые высокие вершины каждого из пяти континентов мира по числу олимпийских колец. Но его профессиональная цифровая камера замерзла, поэтому съемки пришлось делать на мою камеру – как вы понимаете, времени на дубли не было, поэтому весь материал и флаги были отсняты за 20–30 минут.

Мы уже отставали по времени, но судя по всем признакам, погода в этот день портиться не собиралась, поэтому я был спокоен относительно этой небольшой задержки. Мы собрали рюкзаки, перед выходом еще раз удостоверившись в том, что с нашим кислородным оборудованием все в порядке, и пошли вниз.

Приблизительно через 20 минут после начала спуска мы завернули за снежный гребень, который скрывал от нас горизонт, и, к своему удивлению, столкнулись нос к носу со вторым гидом – он, тяжело дыша, продолжал движение вверх один.

У меня не было ни тени сомнения в том, что теперь мы все вместе пойдем вниз, но у второго гида было другое мнение – оказывается, ему было необходимо подняться на вершину, чтобы занести туда флаг его спонсора. На него не действовали никакие уговоры. Я попытался выйти на связь с нижним лагерем и привлечь к разговору руководителя экспедиции, но, как назло, именно в этот момент рация отказалась работать из-за замерзшего аккумулятора. Я сунул его за пазуху, чтобы отогреть – второй гид тем временем, невзирая на все мои доводы, продолжил свой подъем один.

Ситуация стала потихоньку выходить из-под моего контроля, поскольку где-то там наверху оставался человек, который поставил свои интересы превыше требований команды.

Из-за этого мне пришлось на полчаса задержаться на «Второй ступени», дожидаясь, пока его фигура не появилась на белоснежном треугольнике вершинного гребня – как минимум я был теперь уверен, что с ним все в порядке и он не потерял сознание на вершине, а двигается вниз.

Удостоверившись в том, что он начал спуск, я поспешил вниз до следующей обзорной точки, откуда одновременно мог видеть спускающихся клиентов и контролировать положение второго гида выше на склоне. Этой точкой оказалась отметка 8 500 – оттуда я отчетливо мог наблюдать, как клиенты уже подходят к палаткам нашего штурмового лагеря.

Второй гид шел очень медленно – мне пришлось задержаться на отметке 8 500 на целый час, прежде чем я убедился в том, что он благополучно преодолел «Вторую ступень» и продолжает спуск. Все клиенты уже давно спустились в палатки нашего высотного лагеря, и моей основной задачей теперь стало как можно скорее организовать их спуск вниз в лагерь «Северное Седло» на высоте 7 100 метров, где уже не так высок риск быстрого развития отека мозга. По плану наша группа должна была там переночевать и на следующий день начать спуск в передовой базовый лагерь, расположенный на высоте 6 300 метров.

Спасение на пределе сил

Сколько нужно привлечь человек, чтобы спустить с высоты 8 300 метров практически безжизненное тело, которое не может передвигаться самостоятельно?

В 1999 году Эрик Симмонс при поддержке двадцати человек сумел организовать спасательную операцию по спуску украинца Владимира Горбача с высоты 8 500 метров вниз до передового базового лагеря на 6 300 метров, куда вполне может дойти навьюченный грузом як. Симоне Моро в 2001 году вытащил на себе с непальской стороны Эвереста с высоты 8 200 метров девятнадцатилетнего британского альпиниста. Согласованная работа нескольких экспедиций в 2006 году позволила спустить с высоты 8 700 метров австралийца Линкольна Холла.

Все эти героические поступки объединяет то, что никто из этих спасателей не был перед этим на вершине Эвереста. Они все принимали решение остановить экспедицию и оказать помощь терпящему бедствие во время своего подъема наверх, когда они были еще полны сил и у них было достаточно ресурсов для того, чтобы хотя бы частично поделиться ими с потерпевшим. Отдельно стоит только случай Анатолия Букреева, который вытащил на себе троих своих клиентов не только в одиночку, но и еще в условиях сильнейшей непогоды. Эта история описана в бестселлере Джона Кракауэра «В разреженном воздухе».

По сравнению с Букреевым, я находился в роскошных условиях: светило яркое солнце, мой кислородный баллон был практически полон, все клиенты чувствовали себя сносно и уже были готовы выдвигаться из штурмового лагеря вниз, в безопасность. Каждого из них сопровождал персональный шерпа, а на подходе сверху был второй гид, который, как я думал, мог в случае надобности помочь мне в любой нештатной ситуации или в поддержке наших клиентов.

Оставшиеся двести метров по высоте до лагеря я преодолел минут за пятнадцать, но, уже подходя к первым палаткам, увидел двоих человек, которые склонились над телом лежащего на земле альпиниста в красном пуховом комбинезоне. С этого самого момента я перестал управлять своим временем – им стало управлять принятое мною решение.

Мыслей о том, что этот парень уже не выберется с того света или о том, что кто-то другой поможет ему, в то время как я буду заниматься своими прямыми обязанностями по обеспечению безопасного спуска клиентов, у меня не было. Человек был в сознании, но явно не понимал, что происходит вокруг него – подернутые мутной поволокой, его глаза бессмысленно блуждали по слепящим белоснежным склонам.

Такие глаза я в своей жизни видел уже несколько раз, и ни разу их обладатель не вернулся из того сладкого забытья, в которое его уносили стремительно развивающийся отек мозга и полная потеря осознания реальности происходящего.

Возможно, в этот момент ему казалось, что он полный сил идет вниз по снежному склону Эвереста после успешного восхождения на вершину, а может, он вообще представлял себя где-нибудь у себя дома в Италии, а в голове у него царил запах цветущих апельсиновых деревьев и треск цикад за окном.

Первым делом в таких случаях необходимо затормозить развитие отека мозга, сделав человеку инъекцию специального препарата, который называется дексаметазон. Этот препарат резко активизирует всю гормональную систему умирающего, приводя его на какое-то время в чувство. Шприц с препаратом был у меня с собой в аптечке. Я быстро скинул рюкзак на снег и начал перебирать ее содержимое в поисках ампул дексаметазона.

Два человека, которые стояли рядом с телом потерпевшего, оказались женщинами – я выхватил из их разговора несколько знакомых французских слов, сделав быстрый вывод, что они француженки. «Что ты ищешь?», – на неплохом английском спросила меня одна из них. «Декс», – кратко ответил я, показывая им несколько ампул в своей руке. Как назло, сам препарат в ампулах замерз, и я, сдвинув с лица кислородную маску, засунул одну из них себе в рот, чтобы отогреть содержимое.

Делать укол на крутом снежном склоне было неудобно, поэтому я решил дотащить итальянца до своей палатки, которая стояла ниже нас метров на сто. Одна из француженок сказала, что у них тоже есть дексаметазон и она его мне принесет, а вторая начала помогать перекатывать тело по снегу вниз, пока мы не достигли моей палатки, в которой я еще перед выходом припас термос с горячим сладким чаем.

К тому моменту, как мы дотащили тело до палатки, к нам вернулась вторая француженка с ампулой дексаметазона. Мы втроем затащили итальянца в мою палатку, я перевернул его на живот и сделал первую инъекцию – около десяти кубиков препарата, а затем натянул на него свою маску, включив расход кислорода на полную подачу.

С этого момента у меня появилось десять минут личного времени, пока мы все ожидали, чтобы дексаметазон начал действовать и человек пришел в себя.

Я вынырнул из палатки и постарался трезво оценить ситуацию. В груди молотом стучало сердце, и каждый его удар отзывался в голове пульсирующей болью. Почти все участники нашей экспедиции уже начали спуск вниз, в лагере оставался только один из моих самых близких друзей – Исрафил Ашурлы. Этим восхождением он вписал себя в историю родного Азербайджана, став первым его гражданином на высочайшей вершине нашей планеты. Исрафил уже собрал свой рюкзак и был готов к выходу вниз.

«У меня остался один полный баллон кислорода, – крикнул мне он, – заберешь его?» Пересохшее горло не давало возможности крикнуть ему в ответ, поэтому я просто кивнул и поднял вверх большой палец.

Какое самое правильное решение мне следовало принять в этой ситуации? Основной моей задачей было обеспечение безопасного спуска всех наших клиентов. Чтобы полноценно выполнять эту задачу, мне важно было постоянно находиться рядом с ними, разговаривать с ними и контролировать их действия. Очевидно, что, застряв в верхнем лагере на неопределенное время, я не смогу ее выполнять и буду нести полную ответственность, если что-то случится с кем-то из клиентов на спуске.

К тому моменту человек в палатке уже пришел в себя, и одна из француженок пыталась выяснить, кто он такой и откуда. Услышав его итальянскую речь и имя Ди Анджело, у меня в голове сошелся пазл сложившейся ситуации: это был один из итальянцев, которых я безуспешно искал прошлой ночью. Через несколько минут нам удалось выяснить, что Ди Анджело погиб на спуске, а самого потерпевшего зовут Марко.

Были ли варианты?

В этой ситуации самым правильным было бы передать по связи итальянской группе, что их товарищи найдены, чтобы итальянцы начинали своими силами организовывать спасательную операцию, а самому догонять своих клиентов и продолжать с ними спуск до нижнего лагеря.

Итальянца можно было бы оставить в палатке, подключенного к кислородному баллону, попытавшись организовать кого-то из членов других экспедиций периодически проверять его состояние. Но я знал, на что будет обречен тогда этот человек: дексаметазон привел его в чувство на какое-то время, но как только действие препарата через несколько часов пройдет, шансов выжить на этой высоте у него просто не будет.

Оглядываясь назад и имея на руках все карты, можно было бы найти еще варианты правильных решений, которые бы позволили безопасно спуститься всем действующим лицам. К примеру, можно было бы поговорить со своими клиентами и уговорить их выделить одного-двух сопровождающих их шерпа для помощи в спасательной операции.

Но для этого нужно было бы получить коллективное согласие не только клиентов, но и самих шерпа – уж они-то точно полностью осознавали весь риск этой затеи. Шансов спустить итальянца вниз живым было немного, а угроз для собственной жизни – ровно столько же, сколько неудачных примеров уже случалось в «зоне смерти» выше 8 000 метров.

Шерпа, являясь последователями буддизма, очень спокойно относятся к смерти. По их мнению, если человеку суждено умереть в горах и он уже одной ногой перешагнул последний рубеж, то бороться с судьбой и вырывать его из лап смерти просто неправильно.

Если бы я поступил именно так, как полагалось по здравому смыслу – то есть передал по связи информацию о случившемся товарищам потерпевшего и оставил его с баллоном в палатке, – за жизнь итальянца в итоге несли бы ответственность члены его группы. А я бы не портил свое реноме горного гида, аккуратно сопровождая до нижнего лагеря клиентов, доверивших мне свои жизни. С одной стороны, я четко все это понимал, но с другой – я просто не мог позволить себе оставить этого человека умирать в своей палатке. Я решил спасать итальянца в одиночку, не привлекая к этой операции сторонней помощи.

Конечно, с точки зрения того, как должен был поступить гид, – а именно, остаться со своими клиентами – это было неправильное решение. Но я решил начать спасательную операцию только после того, как убедился, что мои клиенты благополучно спускаются вниз в сопровождении наших шерпа.

Тут обязательно надо оговориться. Я, конечно же, передал по связи вниз, что в штурмовом лагере был найден один из пропавших итальянцев. Меня заверили, что его товарищи предпримут все усилия для оказания помощи. Возможно, получится отправить наверх кого-то из шерпа их группы, чтобы они могли помочь при спуске. Я очень рассчитывал на помощь второго гида, но, несмотря на все попытки вызвать его по рации, в ответ была тишина. Возможно, он просто выключил рацию, чтобы не отзываться на справедливые обвинения, а может, в его рации замерз или сел аккумулятор.

Тем временем дексаметазон подействовал. На всякий случай я попросил одну из француженок подняться вверх до палатки итальянца и принести мне его кошки и страховочную обвязку, которые я заметил лежащими у входа. Скорее всего, этот бедолага спустился в палатку поздно ночью, и у него хватило сил снять с себя кошки и залезть внутрь в надежде передохнуть.

Вряд ли тогда он понимал, что это билет в один конец и что в условиях разреженного воздуха и заканчивающегося кислорода ему без посторонней помощи не удастся выбраться из пике, в которое его вводил стремительно развивающийся отек мозга.

«Какие у вас планы?» – спросил я у француженок. «Мы планируем сегодня ночью выходить на штурм», – ответили они. «Понятно», – сказал я. Больше вопросов не было. Да и какие могли быть вопросы к двум женщинам, которые наверняка потратили годы своей жизни и кучу денег на подготовку к этому восхождению.